Патриция Корнуэлл - Джек Потрошитель
«Я собираюсь убить еще одного маленького ребенка вроде тех, кто работает в Сити. Я уже писал вам об этом раньше, но не думаю, что вы получили мое письмо. Я буду убивать их более жестоко, чем женщин. Я буду вырывать их сердца, — написал Потрошитель 26 ноября, — и потрошить их точно так же… Я буду набрасываться на них, когда они будут идти домой… Я буду убивать каждого ребенка, какой только попадется мне на глаза, но вы никогда не поймаете меня, так что можете спокойно курить свою трубку…»
Ботинки Джона Джилла были сняты и стояли в его распоротом животе, как об этом писала одна из газет. Были и другие увечья, «слишком жестокие, чтобы их описывать». Убийца отрезал мальчику гениталии. Рядом с телом была обнаружена упаковочная бумага, на которой значилось: «У.Мэйсон, Дерби-роуд, Ливерпуль». Явная, казалось бы, улика привела в никуда. Ливерпуль находился менее чем в четырех часах езды от Лондона. Пять недель назад Потрошитель прислал письмо, в котором утверждал, что он находится в Ливерпуле. 17 декабря, меньше чем за неделю до убийства Джона Джилла, Потрошитель прислал письмо в «Таймс» — и снова из Ливерпуля.
«Я приехал в Ливерпуль, и вы скоро услышите обо мне».
Полиция немедленно арестовала Уильяма Барретта, молочника, который подвозил мальчика на молочной повозке за два дня до этого, но против него не было никаких улик, кроме того, что Барретт держал свою лошадь и повозку в тех самых конюшнях, где было обнаружено тело Джона. Барретт подвозил мальчика много раз, и все соседи отзывались о нем самым наилучшим образом. Полиция не обнаружила следов крови ни на теле Джона Джилла, ни на его пальтишке. Не было крови ни в доме сторожа, ни в конюшне. Убийство произошло в другом месте. Констебль, патрулировавший этот район, утверждал, что в 4.30 утра в субботу он проверил, заперты ли двери дома сторожа. Он стоял практически на том же месте, где были обнаружены останки Джона Джилла, и ничего не заметил.
После этого полиция получила недатированное письмо Потрошителя: «Я выпотрошил маленького мальчика в Брэдфорде». В письме от 16 января 1889 года Потрошитель упоминает о «своей поездке в Брэдфорд».
Писем Потрошителя, датированных периодом с 23 декабря до 8 января, не существует. Не знаю, где Сикерт провел эти праздники, но подозреваю, что в последнюю субботу года, 29 декабря, он должен был быть в Лондоне, потому что в тот день в «Лицеуме» давали «Гамлета» с Генри Ирвингом и Эллен Терри. Жена Сикерта, скорее всего, проводила праздники со своей семьей в Западном Сассексе, но мне не удалось найти никаких писем того периода, чтобы с точностью утверждать, где находились Сикерт и Эллен.
Но декабрь оказался для Эллен несчастливым. Вряд ли она часто видела мужа. Скорее всего, ей приходилось лишь догадываться, где он и чем занимается. Она очень тревожилась и печалилась из-за тяжелой болезни близкого друга семьи, известного политика и оратора Джона Брайта. В «Таймс» ежедневно печатали сообщения о его состоянии. Брайт был одним из близких друзей отца Эллен.
Молочника, арестованного по подозрению в убийстве Джона Джилла, освободили, и убийство осталось нераскрытым. Убийство Розы Майлетт тоже не раскрыли. Сообщений о том, что это дело рук Джека Потрошителя не появилось, и оба дела скоро забыли. Потрошитель не изуродовал Розу. Он не перерезал ее горло. Потрошитель ранее не убивал маленьких мальчиков, пусть даже и угрожал это сделать в письмах. Поэтому полиция сочла оба убийства делом рук других преступников.
Из-за скудости известных фактов, связанных с убийством Джона Джилла, реконструировать это дело очень сложно. Один из самых важных вопросов, оставшихся без ответа, заключается в том, с кем Джона видели в последний раз, если его действительно видели разговаривающим с мужчиной. Если мужчина был посторонним, следовало приложить все силы к выяснению его личности и того, что он делал в Брэдфорде. Совершенно очевидно, что мальчик ушел куда-то с неким мужчиной, который убил и изуродовал его.
Кусок «рубашки», обмотанный вокруг шеи Джона, может послужить своеобразной подписью убийцы. Каждая жертва Джека Потрошителя, насколько мне известно, носила шарф, шейный платок или какой-либо кусок ткани на шее. Когда Потрошитель перерезал горло жертве, он никогда не разрезал платок. У Розы Майлетт тоже был платок на шее. Очевидно, что платки или шарфы что-то символизировали для убийцы.
Подруга Сикерта, художница Марджори Лилли, вспоминала, что у него был любимый красный шейный платок. Работая над картиной убийства в Кэмден-тауне и «оживляя сцену в своем воображении, он представлял себя преступником, затягивая платок на своей шее, надвигая шляпу на глаза и зажигая свой фонарь». В те времена считалось, что если преступник перед казнью повязывает на шею красный платок, это означает, что он никому не признался и уносит свои тайны с собой в могилу. Красный платок Сикерта был его талисманом. Он никому не позволял к нему прикасаться, даже своей экономке.
Лилли пишет, что красный платок играл важную роль в работе Сикерта, включаясь в изображаемую сцену. Сикерт настолько ценил его, что должен был постоянно его видеть. Период «Кэмден-таунского убийства», как я его называю, начался сразу после убийства проститутки в Кэмден-тауне в 1907 году. Лилли уверяет, что в этот период своей жизни «у Сикерта было две навязчивые идеи… преступления и князья Церкви». Преступление «воплощалось для него в Джеке Потрошителе. Церковь — в Энтони Троллопе».
«Я ненавижу христианство!» — в исступлении крикнул как-то раз Сикерт группе представителей Армии Спасения.
Сикерт не был религиозным человеком, хотя иногда изображал себя в библейских сюжетах. «Воскресший Лазарь: автопортрет» и «Слуга Авраама: автопортрет» — вот два примера таких работ. Когда Сикерту было около семидесяти, он написал свою знаменитую картину «Воскрешение Лазаря», пригласив местного гробовщика, чтобы одеть в саван фигуру в полный рост, когда-то принадлежавшую английскому художнику XVIII века Уильяму Хоггарту. Бородатый Сикерт забрался на стремянку и изображал Христа, вызывающего Лазаря из гробницы. Сисели Хэй позировала для фигуры сестры Лазаря. Сикерт написал большой холст по фотографии. Христос на картине является его автопортретом.
Возможно, фантазии Сикерта относительно власти над жизнью и смертью в конце жизни изменились. Он постарел. Он был болен. Если бы у него была сила давать жизнь… Он уже знал, что имеет власть забрать ее. Следствие по делу Джона Джилла установило, что сердца семилетнего мальчика было «вырвано», а не вырезано. Убийца засунул руки в раскрытую грудную клетку и вытащил сердце мальчика.
Поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой. Если Уолтер Сикерт убил Джона Джилла, он сделал это, потому что мог. Сикерт обладал сексуальной энергией только тогда, когда мог подавлять и убивать. Он мог не чувствовать раскаяния, но он должен был ненавидеть то, чего не мог иметь и кем не мог быть. Он не мог иметь женщину, он никогда не был нормальным мальчиком, никогда не был нормальным мужчиной. Я не знаю ни одного доказательства его физической храбрости. Он преследовал только тех, кто был слабее его.
Он предал Уистлера в 1896 году, в том самом году, когда умерла жена художника, Беатрис. Ее смерть сломала Уистлера. Он так никогда и не оправился от этой потери. В последнем автопортрете темная фигура художника теряется в темноте, ее трудно рассмотреть. Его финансовые дела были расстроены. И в этот момент Сикерт нанес свой трусливый удар из-за спины, опубликовав критическую статью в «Сатердей Ревью». В том же самом году, когда Сикерт проиграл судебный процесс, Оскара Уайльда освободили из тюрьмы. Его блестящей карьере пришел конец, он был болен. Сикерт не стал встречаться с ним.
Оскар Уайльд был знаком с Хеленой Сикерт, когда та была еще девочкой. Он подарил ей первую книгу стихов, он подтолкнул ее к выбору жизненного пути. Когда Уолтер Сикерт в 1883 году приехал в Париж, чтобы доставить портрет Уистлера его матери для участия в ежегодном Салоне, знаменитый Уайльд радушно принял молодого художника в отеле «Вольтер». Сикерт прожил у Уайльда неделю.
Когда в 1885 году умер отец Сикерта, мать, по словам Хелены, «буквально обезумела от горя». Оскар Уайльд пришел навестить миссис Сикерт. Она никого не принимала, но Уайльд не стал слушать. Он прошел к убитой горем женщине — и очень скоро Хелена услышала смех матери, которого, как ей казалось, не услышит уже никогда.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ТРИ КЛЮЧА
Эллен Кобден Сикерт была буквально одержима желанием увековечить память Кобденов и их роль в истории. В декабре 1907 года она отправила своей сестре Джейни запечатанный документ и потребовала, чтобы та хранила его в сейфе. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, что содержалось в запечатанном конверте, но мне не кажется, что это было завещание или другие инструкции подобного рода. Все это Эллен составила позже, и ее не беспокоило, кто может увидеть эти документы. Все бумаги, дневники и письма Эллен семья Кобден передала в государственный архив Западного Сассекса.
