Юрецко Норберт - Условно пригоден к службе
Это был первое большое расхождение. Второе состояло в том, что интересы Службы с одной стороны и врачебная тайна и заботливость с другой стороны были несовместимы. БНД ожидала тут совсем другого, а именно – хотела знать о возможных болезнях сотрудников и манипулировать ими. Но на это наш доктор, старый военный врач, никогда не мог пойти. Он не мог терпеть никаких злоупотреблений в своей работе. Самоотверженно заботился он о сотрудниках Службы и о членах их семей. Пациенты могли говорить с ним откровенно, не боясь упоминать о проблемах на работе или в семье. Кроме того, причины болезней, которые нередко были связаны с проблемами на работе, всегда оставались, так сказать, "внутри семьи".
Много лет доктор ожесточенно сопротивлялся всем попыткам хоть как-то впутать его в большие и мелкие подлости. Потому его и затравили, как это обычно бывает. Всеми уважаемого врача терроризировали дисциплинарными взысканиями и даже попробовали инициировать расследование в прокуратуре. Само собой разумеется, все это завершалось для него положительно, ничего плохого на него "прицепить" не удалось.
Как только док нас увидел, то тут же прекратил смеяться: – Боже мой, ну и вид у вас!? Что с вами сделали? Вместе мы рассказали ему о прошедших годах и обо всем, что нам довелось пережить. Потом началось интенсивное медицинское обследование, охватывавшее все, что возможно в хорошей врачебной практике. Вскоре выяснилось, что состояние здоровья и у Фредди, и у меня намного хуже, чем мы сами предполагали.
В ходе прощальной беседы док очень серьезно, но участливо и дружески сказал нам: – Итак, Норберт, не сердитесь, если я вам скажу по-простому, но вы дошли "до ручки". Нужно что-то делать и прямо сейчас. Так дальше продолжаться не может. Сейчас пора заканчивать. У вас есть семья, и за нее вы тоже несете ответственность. Я вам это говорю как старый военный врач. Вы должны быть в состоянии справиться с этой ответственностью. Если вы оба будете продолжать свою жизнь, как жили раньше, вас надолго не хватит.
Док посоветовал мне срочно пройти курс психологического и психотерапевтического лечения. Он тут же написал направление к одному знаменитому профессору и по телефону назначил для меня время приема на следующее утро. – Мы с этим справимся, – пообещал он мне и крепко пожал руку. Внезапно у меня как гора с плеч свалилась. Наконец-то я нашел человека, который заботился обо мне, ничего не требуя от меня взамен. Ульбауэр и его люди обращались с нами вовсе не плохо. Но им был нужен я и мои агенты, и потому я и с их стороны тоже ощущал давление.
Мы поехали назад в лесной отель "Бухенхайн", чтобы начать длительную, предписанную врачом прогулку вдоль Изара. В последний раз на кассете пели для нас Хайнц Рюманн и Ганс Альберс: "Кто за печкою сидит и не использует время…" Прямо в середине песни, Фредди, сидевший за рулем, нажал кнопку и вынул кассету. Он передал ее мне. На высоком мосту через Изар у Хёлльригельскройта он свернул направо, остановился и вышел. Мы оба стояли, опершись на перила моста, и смотрели вниз на реку. Потом я выбросил кассету в Изар. Мы смотрели, как кусочек пластика медленно, как осенний лис на ветру, планировал вниз, пока не исчез в воде.
Откровенный разговор в федеральной канцелярии
БНД за это время получила мое заявление об уходе. Ульбауэр понял серьезность ситуации и подключил Ольгауэра, который к тому времени стал его прямым начальником в отделе безопасности. Потом Ольгауэр – после того, как мы упрямо отказались хоть раз войти на территорию Центра БНД – вместе с начальником 52-го подотдела Вильгельмом сам приехал к нам в "Бухенхайн". Во время долгой прогулки по парку мы еще раз обсудили все моменты. В конце разговор больше походил на настоящий допрос.
Но одно стало совершенно ясно. Наши начальники хотели ясности в вопросе о личности агента "Рюбецаля". На нас оказывалось сильное давление. Конечно, мы изменили личные данные, даты встреч и так далее, но наши мотивы тут были совершенно понятны. А теперь пришел момент, когда нужно было выложить все карты на стол. Я показал Ольгауэру и другим сотрудникам отдела внутренней безопасности БНД, в каких именно местах я скрыл настоящие данные о личности агента. Но и в этот раз я не выдал им сами настоящие данные об его личности.
В коне прогулки Ольгауэр положил мне руку на плечо и "отпустил мне грехи": – Теперь вы выиграли. Я вам доверяю. По-видимому, он уже раньше получил какие-то обрывки информации и проверял мои слова, основываясь на них. Но теперь не было никакой причины, чтобы что-то умалчивать, потому что мы дошли до завершающей фазы нашего сотрудничества. – Господин полковник, – сказал я ему, – если бы мы не поступали так, то наши люди давно бы уже сидели за решеткой.
В ответ он попросил меня продолжить работу. Ради дела. Мне это все показалось очень знакомым, и Ольгауэр быстро заметил, что его аргументы не действуют. Потому он воспользовался той моей слабостью, которую ему следовало бы лучше оставить в покое. Он перевел разговор на мою службу в Бундесвере и на мое прошлое парашютиста. – У кого вы проходили парашютную подготовку? – У майора Моршайда, – ответил я кратко. Ольгауэр, сам офицер-десантник с большим опытом прыжков с парашютом, знал майора еще по старым временам и рассказал пару историй из своего прошлого. Потом он снова положил мне руку на плечо и сказал: – Дружище! У нас в Пуллахе есть как минимум один предатель. Кто он, мы пока не знаем. Но мы, черт побери, обязаны это выяснить. Для этого нам нужны вы и ваши источники. Мы, два старых десантника, сможем все же узнать, кто эта свинья.
Тут он задел за струну моей чести десантника. Есть неписанный закон – десантник не оставляет другого десантника в беде. Этот кодекс чести все еще воспринимается всерьез, по меньшей мере, "стариками". Что же делать? Я попросил время на обдумывание до завтрашнего утра. Потом я передам ему мое решение через Ульбауэра.
Вечер в "Бухенхайне" был долгим, пока я не принял окончательное решение. Все, что я теперь собирался предпринимать, должно было проходить уже без Фредди. Но он все равно сам захотел заняться для меня всей бюрократической работой.
Мы решили поддерживать тесный контакт и вместе тщательно обдумывать каждый шаг. Но кое-что мы были обязаны в любом случае сделать вместе – предупредить наших агентов. Как долго наш бумажный щит еще продержится, мы, конечно, не могли предугадать. Потому нам нужно было со всеми ними встретиться, и встретиться быстро. Для этого потребовались бы несколько внеплановых командировок, о которых в Центре никто не должен был знать. Потому все эти мероприятия нужно было проводить за свои личные деньги.
С "Уленшпигелем" и так уже возникли серьезные проблемы. Он обратился ко мне с просьбой о помощи. При этом речь шла вовсе не об его положении дома, а о трудностях с новым руководителем-агентуристом.
Грустная игра вокруг "Уленшпигеля"
Все началось два месяца назад. В феврале "Уленшпигеля" нужно было передать другому оперативнику. После провала с Шёнером, нашим бывшим Нюрнбергским шефом, ставшим ныне начальником подразделения в 13 А и пытавшимся перевербовать "Уленшпигеля" за нашей спиной, Херле включил в игру агентуриста Детлефа Шустера, который уже до этого принял на связь "Лилиенталя". Шустер приехал в Берлин, чтобы встретиться с "Уленшпигелем". Но в этот раз мы не хотели, чтобы нас опять обвели вокруг пальца. Потому мы сначала организовали интенсивное предварительное обсуждение с самим "Уленшпигелем".
Я был в принципе готов передать этого агента, но только при условии, что его будут и дальше вести на честных условиях. После первого разговора с "Уленшпигелем" мы встретились с Шустером. Коллега болтал без умолка, хвастался своим богатым опытом. Это бахвальство показалось мне знакомым. Шустер был типичным примером классического оперативника-агентуриста БНД, которых было немало в окружении Херле. Артист кабаре Вернер Финк выдал как-то одну фразу, которая всегда приходит мне на ум, когда я встречаюсь с подобными людьми: "Мысли! Мы не задумываемся! И если мысли к нам вдруг приходят, то мы с ними быстро расправляемся! Но чтобы самим задуматься – какая мысль!"
С Шустером мы сидели в отеле "Швайцерхоф", неподалеку от берлинского зоопарка. Фредди вращал глазами, слушая хвастливую болтовню "профи" Шустера. Этому агенту-любителю я попытался объяснить мою философию управления агентом. Он понимал все и отвечал на все одним "да", при этом постоянно кивая головой. У нас очень быстро возникло впечатление, что его манера со всем соглашаться служила лишь одной цели – успокоить нас. Вот идиот, подумал я. Если "Уленшпигель" захочет с ним работать, то я не против. Но этот агент был слишком ценным, чтобы просто "отключить" его, не задумываясь.
Мы решили провести общую встречу и двинулись – с командой наружного наблюдения из Мюнхена на "хвосте" к гостинице "Зюльтер Хоф", удаленной на пару улиц. Еще раньше я рассказал Шустеру, что "Уле" будет жить там, так что новому агентуристу показалось естественным, что он встретит агента именно тут. После первой беседы с Шустером русский информатор попросил у меня пару часов на размышление. Я снова провел его через задний выход из "Зюльтер Хоф", а потом мы пошли в его гостиницу.
