Веслав Гурницкий - Песочные часы
Камеры пыток выглядели как в день освобождения. Не было только трупов. В школьных классах стояли железные кровати странной конструкций, по-видимому изготовленные для нужд тюрьмы, ибо никогда раньше я ничего подобного не видел. В сварной раме из углового железа были укреплены четыре толстых, прямоугольных, заостренных кверху бруса. На раму натягивалась сетка из очень толстой проволоки, пожалуй, даже из прутьев. В изголовье виднелась стальная крестовина. Она служила, вероятно, для того, чтобы держать в неподвижности голову узника. Ко всем кроватям прикованы запирающиеся на замок кандалы.
Пол в классах был покрыт лужами засохшей вишнево-коричневой крови и клочьями волос. В одиннадцати классах еще валялись орудия пыток. Это были главным образом складные саперные лопаты, состоящие на снаряжении американской армии. Они весят около двух килограммов. Их можно установить вертикально, и тогда они напоминают обычный заступ с короткой рукоятью. Но можно укрепить лезвие перпендикулярно рукояти, и тогда они напоминают мотыгу с необычно широким острием.
На всех лопатах — следы крови. Из-под оковки торчали человеческие волосы. Кроме лопат, я увидел восемь деревянных палок с толстыми стальными наконечниками и, по-видимому, со свинцом внутри, а также две плети из буйволовой кожи, три пары клещей, два поясных ремня с металлическими заклепками и два ножа для рубки тростника. Камеры были совершенно пусты, если не считать стоящих посередине железных кроватей. Только в предпоследней из комнат был столик, на котором стояла разбитая и помятая пишущая машинка с латинским шрифтом. В окнах не было решеток. Сетку из колючей проволоки можно было легко отодвинуть.
Тюрьма «Туолсленг» с особенной строгостью охранялась и была тщательно засекречена. Вряд ли тут велась какая-либо документация, иначе от нее остались бы хоть какие-нибудь следы. Полпотовцы покидали Пномпень в крайней спешке и не имели времени, чтобы уничтожить бумаги, если они были, или забрать их с собой. Поэтому об узниках, которые погибли здесь в страшных мучениях, ничего, в сущности, не известно[70]. Полагают, что это были кадровые работники «красных кхмеров», схваченные при попытке дезертировать или организовать заговор. Остальных, кого и так ждало выселение, не было смысла столь изощренно пытать: хватило бы мотыг карателей в «коммуне».
Быть может, «Туолсленг» использовался и как следственная тюрьма, но главная цель тюремщиков по-видимому, состояла в том, чтобы умерщвлять людей как можно медленнее. Об этом говорит и способ которым приковывали заключенных — так, чтобы они совершенно не могли двигаться, — и употребление лопат, которые наносили глубокие, но с ограниченной площадью раны. У заключенных, которых нашли тут мертвыми в день освобождения, были переломаны почти все кости, изуродованы лица, имелись огромные кровоподтеки, но на голове не было чрезмерно глубоких ран. Били, вероятно, по нескольку часов в сутки, пока узник не терял сознания. Неизвестно, давали ли жертвам какую-нибудь еду и воду для питья. В отличие от застенка в Прейвенге, где стояло больше десятка мисок, здесь я не видел в камерах никакой посуды.
Невообразимая боль вместе с мучительной жаждой и невозможностью приблизить желанную смерть; очевидная бесцельность страданий и отсутствие всякой, даже малейшей надежды на спасение; миллионы москитов, влетающих по ночам сквозь незастекленные окна; большие кусачие муравьи, снующие по телу в поисках гноя или свежей крови; вид брошенной рядом саперной лопаты, которая через несколько часов снова будет рвать набухшие ткани и ломать уцелевшие кости. Достаточно все это осознать, мысленно занять место этих узников, чтобы на мгновение усомниться во всем. Во всей человеческой истории, во всех законах, идеях и нормах.
CLXIX. В подземельях западного крыла лицея есть небольшое темное помещение площадью пять квадратных метров. Когда-то это был, вероятно, склад школьных пособий. На полках еще стоят разбитые колбы и мензурки, виднеются запыленные щиты гальванометров и заржавевшие рукоятки школьных динамо-машин.
В этом помещении совершались самые страшные пытки.
Посреди камеры стоит крепкое деревянное кресло, сиденье которого оковано латунным листом, а вдоль спинки идут два плоских медных электрода. К подлокотникам прикреплены два толстых кожаных ремня, которыми заключенного привязывали к креслу.
В полуметре стоит американский трансформатор фирмы «Дженерал электрик», который позволяет постепенно увеличивать напряжение от нуля до ста семнадцати вольт. Должно быть, он порядочной мощности, так как концы обмотки сделаны из толстых, тщательно изолированных сплетений. Амперметр, вольтметр и рубильник соединены системой кабелей с электродами и металлической обивкой кресла. По-видимому, сквозь узника пропускали ток небольшого напряжения, но большой силы. Применялся, вероятно, и другой способ обжигания тканей и поражения нервной системы. Рядом с креслом лежат два толстых медных стержня с зажимами в виде щипцов. Быть может, их подключали непосредственно к автотрансформатору, который ставился на самое высокое напряжение, или к двум большим танковым аккумуляторам, установленным друг на друга и последовательно соединенным. Около ножки валяется электрический паяльник мощностью в двести или триста ватт. Его наконечник покрыт пятнами крови и опаленной кожей с волосами.
В помещении стоит горько-сладкий запах паленого, старой меди и электролита. Ни одно из устройств уже не работает. В Пномпене нет электричества.
CLXX. При выходе из коридора мы наткнулись на рулон бумаги недурного качества. Это был типографский плакат, единственный, который я видел в этой стране. Над большой картой Индокитайского полуострова склонились две карикатурные фигуры; президент Хо Ши Мин и президент США Линдон Джонсон. Сердечно обнимаясь, они одновременно протягивали руки с растопыренными пальцами к южной части карты. У обоих из глаз текли крупные слезы, на устах играла одинаковая улыбка. Указательные пальцы двух политиков встречались в том месте карты, где обозначена Кампучия.
Ничего нельзя было понять из этого плаката. Кто и зачем мог его отпечатать? Джонсон сошел с американской политической сцены в 1968 году, в период наибольшего обострения интервенции во Вьетнаме, ожесточенных боев на юге страны, особенно во время наступления «тэт». Мысль о том, что Вьетнам и Соединенные Штаты способны с какой-то целью вступить в тайный сговор, могла прийти в голову только людям с больной психикой. Но пациенты психиатрических клиник не печатают плакатов. Если даже плакат придумал или нарисовал лично Сианук, то смысл плаката противоречил его тогдашнему политическому курсу, ибо, видя угрозу со стороны «голубых кхмеров», Сианук несколько «смягчал» свои прежние антиимпериалистические взгляды, временами весьма крайние. Трудно также считать этот плакат китайским творчеством: Пекин занимал в ту пору позицию, враждебную по отношению к Соединенным Штатам, и продолжал, хотя и в меньшей степени, поддерживать борьбу вьетнамского народа.
Нам не удалось решить загадку. В этой стране очень немногое можно выяснить до конца.
CLXXI–CLXXX
CLXXI. Лицей «Туолсленг» по-прежнему охраняется вооруженными часовыми и патрулями, которые обходят здание между стеной и проволочными заграждениями. Мы спросили, чем объяснить наличие такой большой охраны, ведь тюрьма будет впоследствии превращена в музей мученичества. Нам ответили неохотно и лаконично: этого было вполне достаточно, чтобы мы настояли на своем.
В восточном крыле школы находится следственно-перевоспитательная тюрьма для полпотовцев.
Спор длился около сорока минут. Абсолютная невозможность посетить тюрьму, с одной стороны, Абсолютная необходимость сделать снимки — с другой. В ход пошли все аргументы, которые можно себе представить. Наконец появились солдаты с автоматами на изготовку, и мы вступили на обнесенный колючей проволокой дворик восточного крыла.
То, что мы увидели, было совсем непохоже на тюрьму. На газоне сидели на корточках человек тридцать в гражданской, довольно приличной одежде. Среди них четыре еще молодые женщины. Между рядами прохаживался офицер в мундире без знаков различия и монотонным голосом читал по брошюрке, которую держал в руке, какой-то текст на кхмерском языке. В каждой четвертой или пятой фразе текста слышались знакомые имена: Пол Пот — Иенг Сари. Когда чтение заканчивалось, люди на корточках аплодировали. Их лица ничего, буквально ничего не выражали. После этого все начиналось сызнова.
С четверть часа мы наблюдали эту сцену. Текст, аплодисменты, текст, аплодисменты. Заключенные совершенно не проявили интереса к нашему появлению во дворе. Младшему из них было что-то около девятнадцати лет, самый старший выглядел на пятьдесят. Возраст женщин было трудно определить.
