Игорь Фесуненко - По обе стороны экватора

— Так мы еще раз убедились в правоте ленинского учения о том, что революционная теория становится материальной силой тогда, когда она овладевает массами, — завершает рассказ Энрике. И оглушительно чихает. Слишком уж пыльно: по узкой каменистой дороге наша машина преодолевает последние метры до одной из двух вершин горы Пичинча, к месту битвы между освободительной армией маршала Антонио Сукре и испанскими колонизаторами. Эта самая, как говорят, «высокая» битва в истории войн состоялась в мае 1822 года и положила конец испанскому владычеству в Эквадоре.

У воздвигнутого на небольшой площадке пирамидального обелиска мы помолчали. Внизу, прикорнув в могучей ладони Кордильер, съежился крохотный Кито: россыпь светлых кубиков-домиков на оливково-бурой земле. Словно хрупкие елочные игрушки, переложенные ватой облаков.

Под сенью дождевого колпакаМечтает Кито, что плывет к удаче,Что он — ковчег, а море — облака… —

тихо сказал Фабиано. Со всех сторон, насколько хватало горизонта, громоздились вулканы: Панесильо, Руминяви, Синчолагуа. И двуглавая Пичинча, на которую мы забрались.

Глядя на пестрые, словно в заплатах, склоны, на кратеры, пока тихие, но способные грозно пробудиться в любую минуту, я подумал, что в будущем очерке мне, по всей видимости, не избежать традиционного журналистского штампа: сопоставления кипящих в этой стране политических страстей с вулканическими процессами в недрах гор, окружающих ее столицу.

В Гуаякиль меня неторопливо везет синий автобус фирмы «Виатур». По совету Фабиано я выбрал все-таки маршрут через побережье. Сначала автобус петляет, забираясь все выше и выше по серпантину Анд. То справа, то слева возникают под ярким, но не греющим здесь, в горах, солнцем снежные вершины. Внизу под обрывами сереют проплешины: следы обвалов и осыпей. Через каждую сотню метров наплывают желтые ромбы предупредительных знаков, сообщающие о крутом повороте, сужении полотна, опасности юза, и на обочине дороги у самого обрыва мелькают одинокие кресты над могилами водителей, презревших эти знаки.

Через каждые три-пять минут под колеса автобуса ныряют начертанные на асфальте яркой краской имена трех основных кандидатов, оспаривающих в яростной борьбе друг с другом пост президента на выборах, которые должны состояться через несколько недель: «Голосуйте за Веласко Ибарру!» Через сотню метров: «Наш кандидат — Андрес Кордоба!» За поворотом шоссе: «Камило Понсе ждет твоего голоса!»

Обязательно надо запомнить, как равнодушно утюжит эти три имени наш широкий и неповоротливый, как бабушкин шкаф, экипаж, сработанный, если мне не изменяет память, мастерами «Бритиш лейланд» еще чуть ли не до второй мировой войны. На крыше его, как у старинных дилижансов, громоздится багаж, расшифровывающий разноплеменную пестроту пассажиров этого Ноева ковчега: расползающиеся по швам и потому перевязанные ремнями и веревками чемоданы всех мастей и размеров, тяжелые сундуки с висячими замками, которые сгодились бы даже к воротам Букингемского дворца, корзины с испуганно квохчущими курами, рюкзаки, мешки, сумки, пластмассовые тазы и цинковые ведра, ящики с морскими свинками. Не успел узнать, почему это так, но факт остается фактом: после собаки самое любимое и самое распространенное домашнее животное у индейцев горного Эквадора — морские свинки, чье мясо считается здесь самым изысканным лакомством.

Внутри автобуса картина не менее пестрая: сзади, на самых тряских местах, несколько молчаливых индейцев. На средних сиденьях и впереди — разночинный местный люд: провинциальный коммивояжер с пухлым портфелем, прилежно читающий «Эль Комерсио», три девушки-гимназистки, многодетная мамаша с разнокалиберными детишками, две монашки, похожие друг на друга, как близняшки, почтенный седой старик, еще до старта углубившийся в зачитанный до дыр «Тропик Козерога» Генри Миллера и завершивший чтение лишь на финише в Гуаякиле, солдат, то ли едущий в отпуск, то ли возвращающийся в часть, юная чета американских студентов, из тех, кто путешествует по миру с рюкзаками за спиной.

Атмосфера в «ковчеге» настороженно-доброжелательная. На первых километрах царит тишина, потом начинается процесс знакомства, возникает необходимость в мелких взаимных услугах: «Нет ли случайно у сеньора спичек?», «Не знает ли „мадама“, когда мы прибудем в Санто Доминго?» Чей-то ребенок захотел пить. К его мамаше тянутся сразу несколько термосов, фляг и бутылок кока-колы. Одна из гимназисток включает транзистор, и «ковчег» заполняется властным басом эквадорского Шаляпина. Под аккомпанемент джаза, исполняющего марш из фильма «Мост через реку Квай», он энергично убеждает нас отдать свои голоса за Веласко Ибарру, который, став президентом, принесет стране процветание и прогресс, даст работу — безработным, хлеб — голодным, школы — детям, больницы — больным. Гимназистка, поморщившись, меняет нажатием кнопки волну. На смену «Радио Насиональ» из Кито приходит гуаякильская радиостанция «Ондас дель Пасифико» — «Волны Тихого океана». Проникновенным меццо тамошняя Людмила Зыкина призывает голосовать за Камило Понсе, который принесет любимой родине прогресс и процветание, даст больницы — больным, школы — детям, хлеб — голодным, работу — безработным. Девушка нажимает еще одну кнопку и попадает на радиостанцию Куэнки, которая пронзительным голосом местного Шарля Азнавура настойчиво требует, чтобы эквадорцы дружно проголосовали за Андреса Кордобу, который принесет своей родине прогресс и… трах! Гимназистка в сердцах выключает приемник, возвращая нам благословенную тишину и покой.

Перевалив где-то у Чиллогалло хребет Западных Кордильер, ковчег «Виатур» начинает спуск к Санто Доминго де лос Колорадос. Каменистая и безжизненная бурая земля покрывается сначала травой, затем кустарником, а потом за каким-то очередным поворотом мы ныряем в буйное море тропической зелени и захлебываемся запахами бананов, ананасов, цветов. Они столь сильны, что мгновенно вытесняют чад дизельного горючего, терзавший нас на перевале. Это означает, что, покинув «Сьерру», мы въезжаем в «Косту» — занимающую всю прибрежную часть страны от Кордильер до океана гигантскую плантацию бананов. Уроки Виталия Боровского не пропали даром: я уже обзавелся досье — «Эквадор — бананы», и прямо здесь, в автобусе, перечитываю первые записи, дающие представление о том, что означает для Эквадора этот тропический плод: «Первое место в мире по экспорту. Из десяти поступающих на мировой рынок бананов три — эквадорские… Бананы дают стране 60 процентов национального дохода…[1] Основной покупатель — американская компания „Юнайтед фрут“. За одну „расимо“ — гроздь весом в 30–40 килограммов, — она платит не более одного доллара, а в США эквадорские бананы продаются в тридцать, а то и в сорок раз дороже!»

…В «ковчеге» нашем духота. Стекла на окнах опущены, лица покрылись серой пылью. Гимназистка снова включает транзистор, и мы слушаем «радиопочту»: передаваемые местными радиостанциями объявления, извещения, сообщения, которыми обмениваются друг с другом эквадорцы.

Сеньора Норма Пенья из «асьенды» Санта Эсмеральда велит своему управляющему приступить к резке бананов. В первый день срезать полтысячи «расимос». А затем — каждый день по стольку же.

В «асьенде» Лоха-Буэна требуется ветеринар. Зачем требуется — не говорят. Видать, какой-то мор косит домашнюю скотину.

Хорхе Очоа из Хипихапы взывает о помощи: у него сбежали четыре коровы. А может быть, не сами сбежали, а были уведены злоумышленниками. Тому, кто найдет их или подскажет, где они находятся, озабоченный владелец обязуется немедленно выплатить две тысячи сукре. Две тысячи — сумма не маленькая: почти сто долларов. Столько зарабатывает за целый год сборщик бананов.

Вон они, сборщики, резчики, подносчики «зеленого золота»: то справа, то слева видны между банановыми пальмами серые фигурки людей. Выглядят они одинаково: серые брюки, серая рубаха, в руках — мачете, на голове — широкополая шляпа. Остановиться бы, побеседовать… Увы, «Виатур» хотя и медленно, но неудержимо ползет на юг. И весь день слева и справа плывут назад банановые джунгли: припорошенные пылью, склонившиеся под тяжелыми зелеными гроздьями пальмы. Это не те красавицы, стройные и одинокие, которые вдохновили поэта на бессмертный шедевр: «В песчаных степях аравийской земли три гордые пальмы высоко росли». Эквадорские пальмы невысоки и тем более не одиноки. И стройности нет в них никакой, и гордости не чувствуется. Это пальмы-работяги. Они кормят страну и вместе с ней еще десятки государств, больших и малых, лучшими в мире бананами.

Нет, не Лермонтова вспоминаешь, глядя на это бескрайнее банановое царство. «В бананово-лимонном Сингапуре», — лезет в голову песенка Вертинского. Интересно, там, в Сингапуре, такие же пальмы? И если не в Сингапуре, то где-нибудь еще на земле можно увидеть столь же невообразимое умом и неохватываемое глазом буйство бананов?