Двести Журнал - Журнал Двести
2. Почему? Проще всего ответить — это болезнь. Заразная и носящая обвальный эпидемический характер. Можно даже присвоить ей умное научное название "болезнь Сиквела".
Рискуя навлечь на себя всяческие обвинения (нам не привыкать стать), можно предположить и другое объяснение. Создателей сиквелов формирует то же, что и революционеров. Ведь что нам твердили бородатые дяди-теоретики? Главное — изменить мир. Писатель — это творец в первоначальном смысле этого слова, создатель реального собственного мира. Продолжатель имеет дело с реальностью уже сотворенной. Причем чем выше талант творца, тем достовернее реальность — и тем сильнее соблазн в эту реальность вмешаться. Создается иллюзия влияния на реально существующий мир. Можно, конечно, назвать это и бегством от реальности. Но — рискну предположить — войдя в чужую реальность и подчиняя ее своей воле, продолжатель испытывает чувства, сходные с чувствами завоевателя, политического реформатора, революционного деятеля… А для государства безопаснее, когда человек с подобным темпераментом строит не баррикады, а — пусть не самоценные — книги. И для нас с вами, в конечном счете, тоже…
Если же это болезнь — что ж, только переболев ею, мы сможем приобрести к ней иммунитет.
ВЕЧНЫЙ ДУМАТЕЛЬ
Александр Тюрин
Фантастика — это вам не балет, тут думать надо (манифест доморощенного киберпанка)
Ко времени кончины СССР наша родная фантастика лежала в бреду и перемежала конвульсии с трупным окоченением. Как впрочем и другие отрасли и ответвления народного хозяйства: индустрия, агрикультура и такое прочее. (Все эти объекты и субъекты относились к разряду вурдалаков, которые много лет экстенсивно объедали имеющиеся демографические, природные, информационные ресурсы, оставляя после себя лишь кучи кала. Естественно, что у вурдалакского правила были свои исключения, коих сейчас перечислять не будем.) И вот, как выяснилось при третьем крике петуха, не имели наши "неживые-немертвые" собственной жизненной силы. Окидывая просторы родины даже непристальным взглядом, мы до сих пор видим многочисленные смертные одра, вокруг которых толпятся то ли плакальщики, то ли падальщики, то ли кормилицы и пытаются реанимировать дорогие полутрупы, вливая добытые где-то на стороне порции "свежей крови".
Отечественная фантастика находится именно в том же состоянии, что ВПК-АПК с их тракторами-циклопами и танками. Ушла по уши в дерьмо "дважды краснознаменная" литература, та самая, которая заселяла Коммунистическое Завтра грядущими беспорочными партийцами в белых одеждах, беспокоилась телесным воскрешением почивших вождей, а также происками галактической буржуазии, закладывающей разнообразные мины под всеобщее братство-сестринство-отцовство-материнство, социальный и всяческий другой прогресс. Не спасали "дважды советскую" номенклатурные связи, прихват типографских мощностей и запасов бумаги. Поэтому перестала она пользоваться на космических просторах тремя составными членами марксизма и начала перенимать лихие приемчики из американских видюшек. В конце концов научилась даже варить крутую бузу из всяких бластерных перестрелок и нуль-пространственных перепрыгов. Однако, как и прежде, делает то без добавления ума и совести, на которые никогда не распространялся известный призыв "учиться, учиться и учиться".
Впрочем, и фрондирующей ветви советской фантастики немногим легче. Вроде не боролась она с межпланетными вредителями, а напротив эзоповым языком клеймила грязные подштанники "великого и могучего" Советского Союза, а также живописала убожество, лживость и неработоспособность ржавой государственной машины. Соответственно была любима народом за вскрываемые политгнойники и выдавливаемый соцгной. Ей привилось официальное имя — фантастический реализм, но практически это — "фантастика сегодняшнего дня".
Многое осталось из того, с чем она боролась, но сделалось более изощренным, сокрытым, менее поддающимся иносказанию. В отсутствие ЦК КПСС нет ясного антимаяка, от которого надо плыть, и заболталась фантастика сегодняшнего дня в изматывающей болтанке нынешней бестолковой реальности.
Естественно, это мало кого устраивает, и фантастический реализм пытается выйти из кризиса за счет ужесточения сюжета, огрубления героев, оквадратнивания их нижней челюсти, отрывистости авторского языка, бранности прямой речи, простоты фантастических допущений. Но по-прежнему, нет ориентиров, руля и ветрила, нет замаха на перспективу, нет, если хотите, общественно-полезной нагрузки. А есть скатывание в сторону триллеровидного мэйнстрима — до полного растворения в нем без пузырей и осадка.
Так вот, я смею утверждать, что фантастика сильна лишь когда в ней проглядывается мессианское, или по крайней мере, квазимессианское начало.
А время, в которое мы живем, вполне мессианское, ведь нашу страну должны омыть три социально-технологические волны, символами которых выступают массовый автомобиль, массовый компьютер и глобальные компьютерные сети. И в эти волны мы, благодаря стараниям товарищей большевиков, так и не нырнули, оставшись на уровне 1917 года.
В любом случае к началу следующего века период нынешнего одичания страны закончится, власть устаканится, рубль укрепится, Крым приплывет обратно, и массовое интеллигентное сознание врежется в проблемы постиндустриального и постколлективистского общества. Тогда и понадобится принципиально иная литература.
Усадьба рождает одного писателя (и читателя), коммуналка — другого. Соответственно, третьего писателя (и читателя), требует себе искусственная среда, синтезированный мир, состоящий из синтезированных ощущений, техносфера, живущая по своим мудреным законам. Причем эта грядущая техносфера нуждается во внимании уже сейчас. Ведь синтетический мир доведет часть граждан до состояния управляемых или даже совершенно анархичных дегенератов, другую часть превратит в крутейших суперменов (сканнеров, капитанов пауэров, скайуокеров). Кстати, дебилов уже сейчас хватает, они вам у знаменитого забора Гостинки объяснят, что компьютеризация есть иудейская ересь (цитирую дословно), а девичьи фамилии всех программистов — Финкельштейн и Канторович.
Именно для того, чтобы дегенератов оказалось поменее, а в населении численно преобладали супермены, и должна возникнуть "фантастика завтрашнего дня". Другие жанры будут, конечно же существовать и плодить произведения, возможно, более значимые в эстетическом, гуманистическом, атавистическом и прочих планах. Только вот спасения от техносферных ужасов они не принесут.
Фантастику завтрашнего дня я обозначаю словом "киберпанк" за неимением другого подходящего термина и используя название во многом аналогичного американского течения (да сменят гнев на милость строгие киберпанковеды). Собственно, cyperpunk состоит из двух иноязычных корней, означающих соответственно — умение (знание) и свободу выражения. Да-да, термином "панк" на древнехеттском обзывалась толпа, занимающаяся демократическим волеизъявлением.
Конечно же, невозможно писать на русском языке таким же макаром, что Гибсон со Стерлингом на своем английском. У них нет традиций литературного авангарда, Платонова, Хармса, Заболоцкого, Введенского, и Саши Соколова, у нас нет хаккерского жаргона и нью-йоркского (ванкуверского, остинского) слэнга. Короче, английский и русский — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
Общее с заморскими братьями по разуму может быть в другом — в изобилии достоверных фантастических идей. Этим, кстати, киберпанк отличается от НФ, где, как правило, имеется лишь одна фантастическая "ось", вокруг которой вертится, пытаясь приноровится или сломать ее, обычная жизнь. [Достаточно вспомнить "Города в полете" старика Блиша — у него с помощью антигравитации отправляются куда-нибудь на Бетельгейзе целые сталелитейные заводы с мартеновскими печами и бессемеровскими ковшами. Жалко только, что мавзолей Ильича никуда не летит.) В киберпанке осей много, они образуют, сплетаясь, целую жизненную ткань. Измененная психология, физиология, — там даже справить малую нужду по-простецки нельзя, — принципиально иной антураж, непривычный язык героев. В отличии от нынешнего фантреализма, который раскладывает пасьянсы из известных аксиом, знакомых ярлыков и готовых схем, киберпанку приходится гораздо больше доказывать и тщательнее обрисовывать. К тому же он часто выступает в роди Джека-Потрошителя, раскурочивая человеческую натуру до последнего гормона, чем другие жанры предусмотрительно не занимаются, дабы не вызвать у публики чувства омерзения.
Киберпанк требует более плотного языка автора (что иногда раздражает не столько читателей, сколько критиков и издателей). Плотность эта — от большей, чем в других жанрах, информационной насыщенности текста, что, как правило, связано с новаторством темы и принципиальной новизной создаваемого мира.
