С. Рудник - Подлинная история РСДРП–РКПб–ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций

Суд над депутатами-большевиками и другими участниками совещания состоялся 10 февраля 1915 г. В ходе него наиболее твердо держался Муранов. Он сказал: «Я себя считаю членом партии, поскольку я член фракции». От имени пятерки Петровский заявил, что они примыкали к большевистскому течению и «Правде». Но он вновь повторил, что не согласен с тезисами и остается на позиции, выраженной в думской декларации от 26 июля 1914 г. «Очень тяжелое впечатление», по словам А. И. Ульяновой-Елизаровой, произвела речь Каменева. Он через защиту возбудил ходатайство о вызове в суд в качестве свидетеля меньшевика Н. И. Иорданского для подтверждения своего несогласия с лозунгом поражения.

Ссыльные большевики – депутаты IV Думы. 1915 г.

Поведение депутатов, и особенно Каменева, вызвало резкое недовольство многих большевиков. Я. М. Свердлов писал из туруханской ссылки: «Процессом депутатов не очень я доволен. Он должен был быть иным, более ярким, сильным. Надо было совершенно отбросить мысль о возможности получить минимальный приговор»[316]. Секретарь парижской секции большевиков Г. Я. Беленький выразил свое отношение словами: «Больно и досадно». Н. И. Бухарин, живший в это время в Лозанне, настаивал на исключении Каменева из партии[317].

Подсудимые были приговорены к вечному поселению в Сибири. После их прибытия на место ссылки 5 июля 1915 г. в селе Монастырское было устроено собрание находившихся здесь большевиков. В нем приняло участие около 30 человек. Среди них были пять членов ЦК: Ф. И. Голощекин, Г. И. Петровский, Я. М. Свердлов, С. С. Спандарян и И. В. Сталин, а также член редакции центрального органа партии и уполномоченный ЦК Л. Б. Каменев. После отчета Г. И. Петровского и Л. Б. Каменева о процессе была принята резолюция, в целом одобрившая работу фракции и ее поведение на суде. Однако депутатам было указано и на допущенные ими ошибки.

Туруханский край, с. Монастырское. Среди ссыльных – Сталин, Каменев, Свердлов. 1915 г.

Может показаться странным, но Ленин, писавший сразу после суда, что поведение Каменева «есть прием. с точки зрения революционного социал-демократа недопустимый», вскоре сменил гнев на милость. В сентябре 1915 г. он получил письмо Каменева из Сибири и ответил ему словами, что положение (испорчено) серьезно и поправлять надо серьезно»[318]. С этого момента переписка с Каменевым стала относительно регулярной, конечно с учетом войны и наличия военной цензуры. В мае 1916 г. Ленин предлагал Зиновьеву, прежде чем публиковать заметку о суде над депутатами-большевиками, послать текст Каменеву и дождаться его ответа. Он также одобрительно отнесся к появлению в петроградском издательстве «Волна» во второй половине 1916 г. брошюры Каменева «Крушение Интернационала»[319].

Вместе с Каменевым и большевистскими депутатами Думы в туруханской ссылке находились еще несколько видных деятелей большевистской партии. С 1913 г. здесь проживали члены ЦК Ф. И. Голощекин, Я. М. Свердлов, С. С. Спандарян, И. В. Сталин. Заграничный состав большевистского ЦК дважды, в июле и октябре 1913 г., принимал решение об организации побега Джугашвили и Свердлова. Но поскольку другой дороги, кроме Енисея, не существовало, то побег становился делом практически несбыточным. Хотя для каждого из упомянутых выше это была не первая ссылка, она, наверно, оказалась самой тяжелой. «Столицей» Туруханского края являлось село Монастырское. Здесь имелись почта, телеграф, отделение Государственного банка, школа, больница и несколько торговых заведений. Именно сюда стремилось большинство ссыльных. Дело в том, что самым тяжелым в ссылке, как отмечало подавляющее большинство в ней побывавших, была почти полная изоляция от внешнего мира, невозможность товарищеского общения. Немалую роль играли отсутствие денежных средств и возможности найти оплачиваемую работу. В этой ситуации огромную роль играла переписка, пусть и нерегулярная. Я. М. Свердлов так писал жене 27 июня 1914 г. о встрече в ссылке со своим другом Ф. И. Голощекиным, избранным членом ЦК в феврале 1912 г.: «С ним дело плохо. Он стал форменным неврастеником и становится мизантропом. При хорошем отношении к людям вообще, к абстрактным людям, он безобразно придирчив к конкретному человеку, с которым ему приходится соприкасаться. В результате – контры со всеми. ему положительно невозможно жить долго вдали от кипучей жизни. Он портится, создает сам себе невыносимые условия существования. Его угнетает забвение друзей, хотя он и не говорит об этом. Пока же я просил бы тебя переписываться с ним. Простое дружеское письмо в здешних условиях значит очень много»[320].

Среди ссыльных разыгрывались свои конфликты и драмы. Остановимся подробнее на рассказе о жизни в туруханской ссылке лишь одного из них – Иосифа Виссарионовича Джугашвили-Сталина.

Он был арестован в очередной раз 24 февраля 1913 г. в Петербурге, в здании Калашниковской биржи, во время проходившего там концерта-маскарада. 7 июня министр внутренних дел Н. А. Маклаков утвердил постановление Особого совещания о ссылке Джугашвили в Туруханский край на четыре года. В село Монастырское ссыльный прибыл 10 августа, на 26-й день пути. Первым местом его жительства стал станок (небольшой поселок в Сибири. – Авт.) Мироедиха, а через пару недель – село Костино в 163 верстах (около 174 км) южнее Монастырского. Во второй половине сентября провел неделю в гостях в селе Селиваниха (16 км от Монастырского) у Свердлова и Голощекина. Между тем наступала долгая холодная сибирская зима. 7 ноября туруханский пристав И. И. Кибиров получил по доверенности посылку из Петербурга для ссыльного И. Джугашвили[321].

Какие заботы одолевали в это время члена ЦК нелегальной партии и будущего диктатора одной из двух сверхдержав, показывают его перлюстрированные письма. Он писал в Петербург большевичке Т. А. Словатинской: «10 ноября… Татьяна Александровна, как-то совестно писать, но что поделаешь – нужда заставляет. У меня нет ни гроша. И все припасы вышли. Пока еще доверяют в кредит, но что будет потом, ей-богу, не знаю. Нельзя ли. раздобыть рублей 20-30? А то и больше. Это было бы прямо спасение, и чем скорее, тем лучше, так как зима у нас в разгаре (вчера было 33 градуса холода). А дрова не куплены в достаточном количестве, запас в исходе. Итак, за дело, дорогая. А то «кавказец с Калашниковской биржи» того и гляди [пропадет]…

12 ноября. Милая, дорогая Татьяна Александровна, получил посылку. Но ведь я не просил у Вас нового белья, я просил только своего, старого, а Вы еще купили новое, израсходовались, между тем жаль, денег у Вас очень мало. Я не знаю, как отплатить Вам, дорогая, милая-милая.

20 ноября. Милая, нужда моя растет по часам, я в отчаянном положении, вдобавок еще заболел, какой-то подозрительный кашель начался. Необходимо молоко, но. деньги, денег нет. Милая, если добудете денежки, шлите немедля телеграммой. Нет мочи ждать больше...»[322]

В эти же дни будущий властитель огромного государства обратился к члену думской социал-демократической фракции, большевику и по совместительству агенту Департамента полиции, Роману Малиновскому: «.Здравствуй, друг. Неловко как-то писать, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами (37 градусов холода), общее состояние болезненное, нет запасов ни хлеба, ни сахару, ни мяса, ни керосина (все деньги ушли на очередные расходы и одеяние с обувью). А без запасов здесь все дорого: хлеб ржаной 4 коп. фунт, керосин 15 коп., мясо 18 коп., сахар 25 коп. Нужно молоко, нужны дрова, но… деньги, нет денег, друг. Я не знаю, как проведу зиму в таком состоянии… У меня нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться, и я обращаюсь к тебе, да не только к тебе – и к Петровскому, и к Бадаеву. Передай мою просьбу Чхеидзе (идейному противнику. – Авт.) и скажи, что и его также прошу принять близко к сердцу мою просьбу, прошу его не только как земляка, но главным образом как председателя фракции (единая социал-демократическая фракция в IV Думе существовала до ноября 1913 г., а затем разделилась на две: меньшевиков и большевиков. Сталин, естественно, об этом еще не знал. – Авт.). Понимаю, что всем вам, а тебе особенно, некогда, нет времени, но, черт меня подери, не к кому больше обращаться. А околеть здесь, не написав даже одного письма тебе, не хочется. Дело это надо устроить сегодня же и деньги переслать по телеграфу, потому что ждать дальше – значит голодать, а я и так истощен и болен. Ну-с, жду от тебя просимого и крепко жму руку, целую, черт меня дери. Неужели мне суждено здесь прозябать четыре года? Твой Иосиф»[323].