Илья Эренбург - Испанские репортажи 1931-1939
Правительство Великобритании удручено слишком энергичной охраной детства, слишком рьяным выявлением «божьей воли» и предлагает устроить комиссию. Немцы и итальянцы будут убивать детей, а комиссия будет подсчитывать, сколько детей убито, – того требует больная совесть английских консерваторов. Образовав комиссию, они смогут спокойно спать. Комиссия тоже будет спокойно спать, так как поселить ее решено не в Барселоне, где по ночам рвутся бомбы, а в мирной Тулузе. Однако даже комиссию трудно создать: шведы не хотят без норвежцев, норвежцы не хотят без голландцев. А голландцы вообще не торопятся, зачем им считать, [275] сколько испанских детей убили немецкие самолеты? Они предпочитают считать, сколько голландских коров они продали Германии. Бомбы продолжают сыпаться на города и села Испании.
Я хочу сейчас рассказать о народе, родном Испании, о народе, который не раз в истории показал себя горячим, отзывчивым, великодушным. Когда приезжаешь из Фиге-paca в Перпиньян – те же люди, они говорят на одном языке, у них одинаковые виноградники. Нет, не отречься Франции от родства с Испанией! Французы, жители Перпиньяна, Баньюльса, Колиура, с мукой следят за уничтожением Испании. Народ несет братьям по ту сторону границы большие хлебы, кульки с сахаром, сгущенное молоко для детей. Народ… но мы будем говорить не о народе.
Какие-то шутники говорят о «закрытии французской границы». Ее нельзя было закрыть, она была закрыта. Можно было только пойти еще дальше – дальше лорда Плимута, дальше Чемберлена. 17 июня французские таможенники получили новый циркуляр: удесятерить бдительность. Что к этому добавить? Что однажды не был пропущен вагон с проволокой? Что французские талмудисты долго гадали над тем, являются ли лопаты смертоносным оружием? Тем временем по морю в Кадис, в Виго, в Малагу, в Бильбао идут суда из Италии и Германии с самолетами, с орудиями, с бомбами, с солдатами. Французское правительство удесятерило бдительность: вдруг прошмыгнет грузовик в Барселону! Тем временем…
Мне хотелось бы поставить ряд неделикатных вопросов лорду Галифаксу{124}. Известно ли ему, например, что в течение мая 11 тысяч тонн военного снаряжения проследовало из великобританской колонии (которую мы по привычке называем независимой Португалией) в Испанию генерала Франко? Известно ли ему, что на португальских станциях Эворе, Коимбре находятся огромные склады германской амуниции, предназначенной для генерала Франко? Впрочем, вряд ли лорд Галифакс станет отвечать на мои вопросы. Он ведь не отвечает даже на вопросы герцогини Атольской… Так или иначе, французское [276] правительство решило проявить сугубую бдительность. Возможно, что банки со сгущенным молоком вскоре будут тоже отнесены к боеприпасам.
Германские летчики, с которыми я недавно беседовал, объяснили мне, что германская авиация работает предпочтительно на севере Испании. Немцы народ северный, и знойной Андалусии они предпочитают Пиренеи. Кстати, Пиренеи – это французская граница. Еще недавно французы считали, что во время войны район Тулузы будет глубоким тылом. Теперь мы знаем, что этот «глубокий тыл» находится в ста километрах от германских аэродромов.
Итальянские летчики говорили мне: «Придется скоро побомбить и Францию». Это народ экспансивный: что думают, то говорят. А французы озабочены одним: зачем республиканцам понадобилась проволока? Может быть, чтобы не пропустить итальянцев в Валенсию? Ай-ай-ай! Какие они беспокойные! Мы ведь за невмешательство…
Я могу рассказать о многом другом. Прошлой осенью из департамента Нижней Шаронты выслали испанских беженок. Они сказали: «Мы хотим ехать в Барселону». Им дали бумажку, на которой было сказано, что они хотят ехать в Бургос. Женщины были неграмотными и поставили внизу крестики. Это о чувствах. Можно поговорить и об интересах. В Андорре имеется электростанция, которая снабжала Каталонию энергией. Андорра – государство еще более независимое, нежели Португалия, – в ней стоит сотня французских жандармов. Станция к тому же принадлежит французам. Недавно станция перестала отпускать энергию в Каталонию…
Фашистская газета «Гренгуар» объявила конкурс: «Когда генерал Франко возьмет Барселону?» Читатели должны угадать радостную дату. Счастливец получит 50 тысяч франков (марками? лирами?). Открыт тотализатор: фашисты, облизываясь, кто на Барселону, кто на денежки, шлют ответы. Там люди борются, там гибнут женщины, дети. А эти низкие души играют в орлянку на человеческие жизни.
Недавно в Перпиньян привезли 40 испанских детей. Жители встретили их ласково, принесли сдобные булки, шоколад. Один только человек в хорошем костюме с мутными глазами сказал: «Зачем пускают во Францию эту заразу?» Я знаю, что народ не ответствен за таких [277] негодяев, но он ответствен за то, что голоса негодяев, изменников, убийц иногда заглушают голоса народа. Я буду бестактным до конца. В 1917 году Барселона дала французским художникам 300 тысяч золотых франков. В 1918 году немецкие «берты» громили Париж. Тысячи парижских детей нашли приют в Барселоне. Было время, когда Порт-Бу был мирным поселком, а в Сербере плакали вдовы. Теперь Испания задыхается в кольце блокады. Худые, бледные дети – восьмушка хлеба. Во Франции газеты встревожены: предвидится хороший урожай, избыток хлеба. Что делать? Одна газета предлагает денатурировать пшеницу, обратить ее в корм для свиней.
На этом можно кончить. Одна тема волнует теперь людей по разным причинам на разных концах света. Это тема писателя. Это тема каждого. Это страшная тема: о дружбе и о предательстве, о верности и о вероломстве.
Перпиньян, 30 июня 1938
Барселона в июне 1938
Каждую ночь фашистские самолеты нападают на Барселону. Несколько разрушенных домов, несколько убитых. Люди просыпаются, поворачиваются на другой бок и засыпают: завтра надо работать, а июньская ночь коротка.
Сейчас «Неделя книги». На улицах киоски различных издательств. Девушки бойко торгуют военными учебниками, романами, стихами. Вот женщина покупает новинку – «Битва на Марне». Боец с фронта выбрал сборник стихов Гарсиа Лорки.
В самом сердце Барселоны – десятки разрушенных домов. Спиралями свисают лестницы, распотрошенные комнаты шестого или седьмого этажа показывают прохожему приплюснутую кровать, стенные часы, детский стульчик. Неподалеку, в маленьком еще не разрушенном доме, искусный ремесленник делает макет разрушенного квартала для выставки в Лондоне. Это мастер, преданный своему делу. Прежде он изготовлял другие макеты: он воссоздавал храмы Греции, арены Рима, разрушенные временем. Теперь он старательно передает трагедию родного города. Гипсовый макет кажется невыносимо хрупким. [278] Он может этой ночью рассыпаться. Ведь в соседних домах давно нет окон. А вокруг – дети, хрупкие, но неизменно веселые дети Барселоны, хрупкие дети вокруг хрупкой игрушки…
На площади Каталунья сквер. 19 июля 1936 года по этому скверу ползли рабочие, штурмовавшие гостиницу «Колумб». В сквере – стулья; если сядешь, надо заплатить десять сантимов. Кругом – развалины. Но старуха аккуратно взимает десять сантимов, выдает билетики. Что можно теперь купить на десять сантимов?.. В сквере – голуби. Какие-то старики приносят им крошки хлеба – птичий паек от скудного человеческого пайка. Бомбы падают на Барселону, но голуби не улетают.
Я дал двум девочкам плитку шоколада. Они позвали других; плитка была поделена между одиннадцатью ребятами. Когда я вспоминаю о том кусочке, который достался каждому, мне становится не по себе.
Жизнь продолжается. Большой рабочий город не хочет сдаться. По ночам фейерверк: прожекторы, разрывы снарядов, бомбы. Дрожат стекла там, где стекла уцелели. Рано утром из парков выходят первые трамваи; люди спешат на работу. Стучат станки. В магазинах хозяйки покупают бумагу от мух, чашки, лампы. В филармонии репетиция концерта классической музыки. Школьники зубрят теоремы. Дантистка успокаивает пациента: «Это не больно»… Влюбленные в парках ссорятся, мирятся, целуются. Перед барскими особняками крохотные огороды. Солнце принесло салат и черешни. Квартал песен и рыбаков, веселая Барселонета, уничтожен итальянскими самолетами. На Рамбле – ларьки с цветами, и никогда, кажется, в Барселоне люди не покупали столько цветов. В газетах объявление – черная рамка – «погиб при бомбардировке».
Судьба Барселоны разворачивалась на наших глазах. Кто забудет ночи первого лета войны? До рассвета на Рамбле люди пели. Город рвался к счастью, бредил, кричал. Той Барселоны больше нет. Изуродованный город остался прекрасным. Он не разучился улыбаться. Он научился ненавидеть.
Мужчины ушли воевать, женщины стали токарями, сплавщиками, механиками. Старые рабочие, кончив работу, учат женщин. Они ничего за это не получают: они хотят победы. [279]
Рехине Агиле семнадцать лет. Хорошенькая веселая девушка. Еще недавно она была модисткой. Теперь она учится работать на фрезерке. Пять братьев на фронте. Рехина, по-детски улыбаясь, говорит: «Надо выиграть войну».
