Автор неизвестен - Медицина - Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача

Возможно, мной двигал рефлекс камикадзе, склонность к риску. Кто-то скажет, что это храбрость, но это не так. Действия камикадзе не соответствуют здравому смыслу, и они опасны «организованному» миру, камикадзе движимы неподвластными внутренними силами. Все надеялись, что я легко сдамся. Ховард мыслил так же, когда давал мне немного баксов и думал, что я все забуду.

По правому борту показались огни статуи Свободы, молодой турист фотографировал на ее фоне свою девушку. Я буду скучать по Бруклину, по виду этой статуи из окна моего офиса, по ароматам различных национальных блюд на улице.

Лишь Фарбштейн понял мой фанатизм и мог бы купить меня. Мелкие чиновники из Бруклина обычно имеют дело с местными подонками, которые стоят дешево. Они хотели избавиться от меня, не потратив при этом ни цента. И все же, если бы они предложили мне значительную сумму, деньги не устроили бы меня. Мое эго расцветает только с победой, его не купить за деньги и не остановить угрозами.

Наверное, я помог Ховарду ликвидировать мафию, устранив ее, а заодно и себя. Чаудри, мой хороший друг, сыграл свою партию неплохо, сделавшись правой рукой Вайнстоуна. Его частная практика намного расширилась, заполнив вакуум, образовавшийся с уходом Манцура и Сорки. Хейди считала, что Чаудри станет знаменитым, состоятельным и очень деловым, а лет через десять превратится в копию Манцура.

Мой приятель-макаронник Гарибальди встал на место Сорки, его избрали председателем Медицинского правления, и он покончил со старыми итальянскими дамами.

Паром изменил курс и приглушил двигатели, я спустился с открытой палубы к трапу и стоял среди толпы, готовой броситься вперед, и по-прежнему думал о госпитале.

Раск и Бахус останутся с Вайнстоуном в Парк-госпитале, по крайней мере до тех пор, пока он там работает. Хорошие хирурги, они попали в струю событий, но ни тот, ни другой в итоге не пострадали и не получили выгоды.

…Паром тяжело причалил к старой деревянной пристани, и толпа ринулась вперед. Я пропустил их и мирно двинулся за стройной чернокожей девушкой в шортах, любуясь ее атлетическими ногами. По пути я вспомнил, как Вайнстоун выступал на выпускном банкете перед резидентами с речью о морали в хирургии.

Эпилог

Не принято говорить о соблазнах, которым, человеку нашей профессии приходится противостоять. Захватывающая перспектива огромных возможностей, благодарность за оказанную услугу и высокие доходы вознаграждают за небольшую ложь. Такое отклонение от профессиональной этики никогда не расценивается как настоящее преступление.

В моем кабинете зазвонил телефон.

— Доктор Зохар, это Кардуччи.

— Приветствую, что случилось?

— Думаю, вам будет интересно взглянуть на один веб-сайт…

— Секунду, возьму ручку, — я потянулся и схватил первую попавшуюся ручку. — Слушаю.

Закончив диктовать, он добавил:

— Задайте поиск по имени «Махмуд Сорки».

— А что на этих страницах?

— Посмотрите сами, одно скажу, это плоды вашего труда. Жаль только, что ушло много времени, правосудие пробуксовывает, когда речь идет о богатых и влиятельных людях.

— Ну, хорошо, — ответил я, — спасибо за адрес, обязательно взгляну.

Положив трубку, я вышел в Интернет и через мгновение на запрос «Махмуд Сорки» получил ответ:

«Принятые меры: отзыв лицензии. Дата вступления в силу: 12 октября 2001 года».

Я тут же набрал «Джозеф Манцур». Компьютер услужливо выдал:

«Принятые меры: ограничение лицензии, запрещающее заниматься хирургической практикой. Дата вступления в силу: 26 сентября 2001 года».

Вот и все, с ними покончено. Сорки по совету своих адвокатов не стал оспаривать решение и покинул Нью-Йорк, отправившись работать на родину. В «Нью-Йорк Репорт» была опубликована лишь короткая заметка с окончательными вердиктами ОНПМД и ничего более. Вскоре прошла волна проверок местных госпиталей, заставившая поволноваться врачей и администраторов.

Фарбштейн как хамелеон менялся несколько раз, продолжая обивать пороги администрации, прислуживая то одному, то всем сразу. Очевидно, он рассказывал каждому, что «терминаторов» надо было отстранить много лет назад, но в кругу друзей после первой или второй порции виски причитал об утрате Сорки, «величайшего хирурга во все времена».

Вайнстоун не смог спасти Манцура. Он писал Кардуччи о своем огромном уважении к Манцуру как к педагогу и клиническому хирургу, но это не помогло.

Херб Сусман потерял около двухсот фунтов. После ухода Сорки его выперли из высших политических кругов и с поста вице-председателя по медицинским вопросам. ОНПМД затягивал петлю на его шее, проявляя повышенный интерес к его роли в случаях Сорки.

— Ты не хочешь включить в эпилог какие-нибудь предложения об укреплении системы, ценные предложения? Издатели оценят это, как ты считаешь? — спросила Хейди, перебирая мою рукопись.

— Если бы ты знала, сколько умных книг и статей написано о недостатках медицины, об ошибках медиков и о безумных докторах…

— Да, но должен же быть какой-то способ… Я где-то читала, что хирургов надо подвергать жесткой и регулярной проверке, как летчиков, тогда количество ошибок и смертельных случаев сразу уменьшится.

— Реактивные самолеты и аэробусы очень сложные машины, но они не страдают от сердечной недостаточности, болезни Альцгеймера и стенокардии, их бы давно отправили в утиль. Пилоты летают на «здоровых» машинах. Хирургия — это другое. Сорки, например, мог бы пройти на хирургическом тренажере любой тест, он умеет оперировать. Проблема в том, что он берется за ненужные операции и не может остановиться вовремя. Нет такого тренажера, способного оценить сложное хирургическое решение.

— Для чего же профессиональные организации, госпитали, государственные учреждения?

— Хейди, существует много правил, но, в основном, только на бумаге. Никакие правила не будут действовать, если такие люди, как Ховард, Фарбштейн или Вайнстоун, забывают о них и не отвечают за последствия. Возьми, например, НБДПВ…

— Что это такое?

— Национальный банк данных практикующих врачей. Госпитали обязаны сообщать о профессионально непригодных врачах в государственные лицензионные агентства, а те, в свою очередь, должны уведомлять об этом НБДПВ. Но кто это делает? Ты думаешь, имена Манцура или Сорки есть в их банке данных? Даже и не надейся!

— Марк, ты пессимист, хочешь сказать, что нет выхода?

— Это безнадежно! Мы не можем контролировать сами себя, а усилия властей приводят к волоките и бюрократизму. В наших госпиталях администраторов больше, чем докторов. А какова громадная бюрократическая машина, называемая страховой медициной? Законы страхования здоровья в шесть раз объемнее, чем законы о налогах! И все их обходят, как это делал Манцур.

— Все, хватит, когда ты начинаешь приводить статистику, пора закругляться.

Хейди положила рукопись на стол.

— Пиши что хочешь.

— Подожди, послушай меня. Подсчитано, что двадцать восемь процентов общей стоимости здравоохранения в нашей стране идет на оплату бюрократов. Это в два или в три раза больше, чем в Германии. Снижение бюрократических расходов в здравоохранении хотя бы до уровня Канады или Великобритании обеспечит миллионы американцев полным медицинским обслуживанием.

Я заметил, что остался в комнате один, Хейди не выдержала и ушла.

М&М конференции в госпитале Вилладж проводятся по четвергам. Аудитория маленькая и скромная, стулья потертые, обои поблекшие. Впрочем, мне больше нравится, когда деньги вкладываются в покупку цифровой рентгеновской передающей системы, а не растрачиваются в попытке выглядеть как пятизвездочный отель.

Я все еще многих не знаю. Осмотревшись, узнаю председателя хирургии и нескольких человек из обслуживающего персонала. Лица представляют собой обычную этническую смесь Нью-Йорка.

Конференцию ведет вице-председатель, высокий веснушчатый человек средних лет. Резидент (я не знаю его имени) представляет первый случай. Он читает свои записи, но материалов ни у кого на руках нет. Они здесь осторожны, не печатают материалов для предварительного ознакомления.

Резидент читает быстро, и я пытаюсь сосредоточиться, чтобы выбрать основные детали клинического случая. Конечно, они хотят услышать, какие умные мысли может изречь их недавнее приобретение.

Мужчине средних лет была сделана сегментарная резекция тонкой кишки по поводу перфорации, которая закончилась диффузной внутрибрюшной инфекцией. После операции у него развилась полиорганная недостаточность, и через пятнадцать дней он умер. Описание этого случая заняло три минуты. Послышались выкрики из зала: «Какой тип анастомоза был выполнен?», потом вопросы задавал председатель. Кто-то поинтересовался терапией антибиотиками.