Владимир Фридкин - Фиалки из Ниццы
— О чем ты думаешь? — спросила Вера.
— Мне пятьдесят третий, — отвечал он. — Жизнь почти что прожита. И только сейчас я встретил любовь. А мог бы и не встретить. Не дожить.
— Не говори так. У нас еще все впереди. Мне — двадцать девять. Года три тому назад я думала, что полюбила. Но это был обман. Любовь надо уметь ждать. Вот, дождалась…
Павел Петрович молча смотрел на нее.
— Ты смотришь так, будто в первый раз меня видишь. Любопытно узнать, что было? Банальная история. Отец еще жил тогда. В его лабораторию приехал из Болгарии молодой физик, Эмиль. Вот с ним все и случилось. Эмиль у нас дневал и ночевал. Рассказывал про Болгарию, про родной Пловдив. Про гору Мусала, которая выше Олимпа, кажется, на десять метров. Про Несебор — город на острове, где улицы уходят прямо в море. Он уезжал на пару месяцев в Церн, ядерную лабораторию в Женеве. Сказал, что когда вернется, мы поженимся и уедем в Болгарию. Там я буду рисовать закаты не на Волге, а на море. Через полгода после его отъезда отец умер, а недавно в институте узнали, что он перебрался в Гренобль и уже три года работает там на синхротроне.
— И ни разу не написал?
— С тех пор как умер отец, ни разу…
Павел Петрович вел двойную жизнь. Конец недели и праздники проводил в Дубне. Когда Беатриче возвращалась из санатория, врал ей, говорил, что едет в командировку. Врать было противно, но что делать он не знал. Через год Вера родила дочь Аню. В Аннушке Павел Петрович души не чаял. Теперь ночами он плохо спал. Все думал. Думал, что жена наверняка догадывается. По некоторым признакам он понимал, что судачат и на работе в Совмине. Во всем он полагался на своего шофера Колю, человека проверенного. Сергей все знал и говорил:
— Уйди. Не мучай ни себя, ни Веру.
Так, может быть, рассказать обо всем Беатриче и уйти? А вдруг это ее убьет? Вера молчала. Она все понимала и жалела его. Так прошел еще год.
Как-то летом он купил и приладил к двум соснам качели. Аннушка их полюбила и качалась целый день. Однажды Павел Петрович, сидя рядом в шезлонге, читал ей сказки. Из окна он услышал голос Веры, звавшей их к обеду. И тут же к калитке подошел мужчина в модном летнем пиджаке и соломенной шляпе. Спросил Веру. Павел Петрович пригласил его в дом. Но Вера сама вышла на голос. Это был Эмиль. Все трое встретились у качелей в каком-то молчаливом стеснении. Первой очнулась Вера и пригласила Эмиля к столу. После обеда Павел Петрович ушел с дочкой гулять, а Вера с Эмилем остались в доме. Когда через полчаса Павел Петрович вернулся, гостя уже не было.
В тот день он ни о чем не расспрашивал Веру, а она сама об Эмиле не говорила. На следующее утро, в воскресенье, она неожиданно вынесла к завтраку альбом Ренуара.
— Посмотри на эту картину. Она называется «Качели». Здесь сказано, что Ренуар написал ее в своем саду на Монмартре в 1876 году. Больше я о ней ничего не знаю. Скажи, она тебе ничего не напоминает?
Павел Петрович вспомнил картину. В альбомах он видел ее не раз. И вдруг неожиданно узнал в женщине, стоящей опершись на качели, Веру Сходство поразило его. У Веры такие же светлые, чуть рыжеватые волосы и синие ренуаровские глаза. Женщина на картине смущена, растеряна. На нее в упор смотрит мужчина в легком пиджаке и соломенной шляпе. Чуть заметно улыбаясь, она отвела от него взгляд. У дерева стоят высокий бородатый мужчина и маленькая девочка. Оба с любопытством смотрят на мужчину в пиджаке.
— Только вот бороды у меня нет.
Вера засмеялась.
— А этот, в пиджаке, на Эмиля совсем не похож. Героиню с ним связывает какая-то тайна. А что меня связывает с Эмилем? Так… Ничего.
— Правда, ничего? — спросил Павел Петрович.
— Правда, — ответила Вера. — А солнечные зайчики, которые перебегают по ее платью и траве, такие же, как и сегодня. Посмотри, какое солнце.
В конце восьмидесятых Павел Петрович распрощался с Совмином, с шофером Колей и ушел работать в строительную компанию. Жизнь в стране менялась. Беатриче приватизировала дачу в Серебряном Бору и одна жила на ней постоянно. Санатории теперь были не по карману Павел Петрович зарабатывал неплохо, но большие деньги уходили на волшебника, который лечил Беатриче методами тибетской медицины.
В феврале девяносто первого Павел Петрович и Вера на неделю уехали в Париж. Парижская мэрия заинтересовалась его строительным проектом. Шестилетнюю Аннушку оставили с соседкой. Оба оказались в Париже впервые. Их поселили в небольшом отеле на улице Ле Гофф, рядом с Люксембургским садом. В один из парижских дней они приехали на Монмартр и нашли на улице Корто дом, в котором работал Ренуар. Сейчас там размещался музей импрессионистов. Сад, в котором Ренуар рисовал «Качели», оказался маленьким двориком, огороженным каменной стеной. Там росли несколько яблонь и кусты. Сотрудница показала старое дерево, у самого входа во дворик, к которому художник привязал качели. Героиней картины была очаровательная Жанна, танцевавшая по соседству в «Мулен де ла Галет». Жанна и Ренуар любили друг друга, но что-то помешало им соединиться. Может быть, причиной была его связь с другой натурщицей, Алиной Шариго, на которой он женился три года спустя.
— Неужели это тот самый сад, что на картине, похожий на лес, пронизанный солнцем? — удивилась Вера. — Ведь прошло всего сто лет.
— Тогда было лето, а сейчас зима. А потом деревья, как люди. Живут, болеют и умирают.
Им захотелось увидеть парк Монсо, где когда-то Тухольский написал свои стихи. Они вышли из метро у Триумфальной арки и, пройдя улицу Курсель, по авеню Оше подошли к ажурным воротам с золотыми стрелами. Это был совсем небольшой парк в самом центре шумного суетного города. Они присели на скамью около греческой колоннады. Перед колоннадой в пруду на нежарком февральском солнце плескались золотые рыбки. Город совсем исчез. Его заслонили высокие каштаны. Павел Петрович тихо читал стихи, и Вере казалось, что она слышит их впервые.
Здесь тихо и спокойно. Я мечтаю.Сижу, дремлю, не размыкая век.Здесь никому ничто не запрещают.Здесь я не штатский, просто человек.
В кустах не умолкает гомон птичий.Лужайки и деревья… Как в лесу.И радостно исследует добычуМальчишка, ковыряющий в носу.
Американки шествуют толпою:Должны увидеть всё, как обещал им Кук.Париж в душе, Париж над головою…Но им его увидеть недосуг.
А детвора резвится и играет,И солнце припекает всё сильней,И я сижу, дремлю и отдыхаюОт беспокойной родины моей.
— Мне кажется, я только теперь поняла, почему ты перевел эти стихи Тухольского.
Павел Петрович не ответил, поднял с земли каштан и незаметно положил в карман.
После приезда из Парижа, они узнали, что коттедж в Дубне отбирают под какой-то частный офис. Тогда он еще не мог быть приватизирован. Вера не стала хлопотать. Она забрала вещи, книги отца, качели и переехала к Паше в дом на Берсеневскую. Тогда Паша и задумал купить дачу. Денег не хватало, и он по сходной цене купил под Перемышлем пятистенку с большим яблоневым садом. Там же, у забора, приспособил и старые качели, у которых любил читать, сидя на пеньке.
Сергей видел Беатриче только раз, на свадьбе. В первые годы после женитьбы Паши друзья встречались в холостяцкой комнате Сергея на Молчановке. Сергей жил тогда в большом доме позади Верховного суда. Подъезд был украшен двумя сторожевыми львами, смотревшими в сторону Собачьей площадки. Нынче, когда нет ни Собачьей площадки с фонтаном, ни желтых особнячков с мезонином и с подъездом под кованым железным козырьком, львы все еще стоят и смотрят черными слепыми глазами туда, где книжными переплетами выстроились каменные дома Нового Арбата. Друзья часто заходили в ресторан «Прага», на самый верх, в «Зимний сад».
Хмелея от пары рюмок коньяка, Сергей рассказывал о захватившей его идее — создании сверхтонких пленок электронных катализаторов. Рассказывая, увлекался, забывая о вкусе еды и вина и о том, что Паша ни черта не смыслит в квантовой механике. Паша с восхищением смотрел на Сергея и изо всех сил старался хоть что-то понять.
Там, сидя за столиком в полупустом зале среди пальм и орхидей, они часто вели смелые разговоры. Паша как-то вспомнил рассказ артиста Весника о Яншине. Весник спросил Яншина, все ли в жизни ему понятно. Яншин подумал и ответил, что не понимает всего три вещи. Первое — это, как цвет по воздуху передают. Второе, как мужчины любят друг друга через задний проход. А третье — зачем в октябре произвели революцию. Весник спросил: «А что всего непонятнее?» Яншин признался: «Про революцию». Сергей сказал:
— Все революции похожи друг на друга. После Французской революции Стендаль писал: Посмотрим еще, кому лучше служить, герцогу Гизу или своему сапожнику. А мы столько лет служили, и даже не сапожнику, а его сыну.
