Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие. Громкие дела и «Странные» смерти, в российских тюрьмах - Ева Михайловна Меркачёва
В 1907 году революционер (будущий великий военачальник) Михаил Фрунзе, которого за нападение на полицейского при исполнении приговорили к смертной казни, разработал план побега. Из своей камеры во «Владимирском централе» он собирался по крышам пробраться во двор, а оттуда через забор на кладбище. Но в вечер побега надзиратель (он должен был подать знак, когда надо бежать) струсил. Фрунзе тогда не расстреляли — иначе бы на кладбище он попал, скажем так, традиционным путем.
— Участок для арестантских захоронений был выделен вот тут, прямо у стены, которая разделяет кладбище и тюрьму, — говорит действующий сотрудник «Владимирского централа» Игорь Закурдаев. — Никто вам не скажет, сколько тут тел. Сотни, может, тысячи. На могилы и надгробия не смотрите — их установили совсем недавно в память об узниках. А так-то все тут вперемешку.
Как хоронили? Старожилы рассказывают, что умершего заключенного не обмывали, не переодевали, а просто заворачивали в одеяло. Под покровом ночи выносили за тюремные ворота и закапывали. Только в 50-60-х стали захоранивать арестантов в деревянных гробах. Но и тогда тело на руки родным не отдавали, возможности попрощаться у тех не было. Они просто получали акт о смерти.
— А сейчас мы в первую очередь оповещаем близких и просим их забрать покойника, — продолжает Закурдаев. — Кого не забрали, мы за казенный счет хороним, но только уже не здесь, а на другом кладбище. А это официально перестало принимать «новеньких», в том числе арестантов, еще в 1966 году.
Где-то в углу справа покоится последний комендант Берлина, генерал артиллерии Гельмут Вейдлинг, отбывавший срок во «Владимирском централе». За военные преступления он был приговорен к 25 годам тюрьмы, но умер в 1955-м от сердечной недостаточности. Похоронен, как все, в безымянной могиле.
— В тюрьме он был не единственным немецким военнопленным, — говорит эксперт, изучавший историю «Централа», кандидат исторических наук Иван Миронов. — Относились к ним как ко всем остальным. Комендант, пожалуй, больше вызывал уважения, потому что держался достойно, ни на что не жаловался. Помнили тут и о том, что он отвечал за оборону Берлина и после самоубийства Гитлера отдал приказ прекратить сопротивление советской армии, тем самым снизив число жертв среди гражданского населения.
Уже потом в тюрьме мне покажут список немецких генералов и полковников, которые тут сидели (и большинство умерли в этих стенах). Всего больше двух десятков имен. В их числе генерал-фельдмаршал Эвальд фон Клейст, начальник отдела «А» гестапо, оберфюрер войск СС Фриц Панцингер, начальник личной охраны Гитлера Иоганн Раттенхубер, начальник военной разведки «Абвер-1» Ганс Пиккенброк. Кстати, с фон Клейстом вышла целая история. Умер он в 1954 году, и его, как всех прочих, завернули ночью в одеяло и закопали. А вскоре в СССР нагрянул канцлер Аденауэр с официальным визитом и попросил передать Германии останки фон Клейста. Старожилы рассказывают, как разрывали братские могилы и искали тело фельдмаршала по описаниям его подчиненных. Нашли. И даже фельдмаршальский мундир где-то на складе откопали, в который переодели и отправили на родину. К слову, мертвый фон Клейст вернулся не один — с ним передали Германии десяток живых заключенных — офицеров высших чинов.
А вот еще одна надпись на памятнике: «Ян Станислав, государственный деятель Польши. Осужден за преступления, которых не совершал. Умер в тюрьме в 1953-м».
Есть памятные доски с именами на японском и надписью на русском: «Здесь покоятся японские солдаты». Есть список заключенных-японцев, военнопленных Квантунской армии, которых приговорили за подготовку к нападению на СССР. Но он, по словам экспертов, неполный. Возможно, потому что многие из них были разведчиками и контрразведчиками, а также двойными агентами.
— После того как советские спецслужбы вытаскивали из них всю нужную информацию, их помещали в общие камеры, — рассказывает Закурдаев. — Для них это было мучительно: они не знали русского языка и не могли ни с кем разговаривать. Есть письмо генерал-лейтенанта японской армии Юй И Джи на имя начальника тюрьмы. Цитирую: «Я по национальности китаец, в тюрьме вот уже 7 лет, и за это время мне не приходилось говорить на родном языке. Целыми днями я вынужден сидеть и молчать. Книг на китайском тоже нет. Все это страшно угнетает. Я на старости начал забывать свой родной язык». Японские военные были отправлены на родину в 1956 году после распоряжения Тюремного отдела МВД СССР. Но многие до этого времени не дотянули, остались лежать здесь, на древнем погосте. Памятную доску им и другим установили международные правозащитные организации в 1990 году.
Казненных в тюрьме хоронили немного в стороне — к северу от кладбищенской стены. И им никто не установил даже символической могилы. Над их останками только колышется высокая, по пояс, трава.
Справка: Все ссыльнокаторжные проходили путь по Владимирскому тракту Он занимал больше двух-трех лет, и этот период не засчитывался в срок отбывания наказания. Чтобы каторжных всегда можно было узнать, им наполовину выбривали голову, на тулупах у них был вышит туз. В тюрьме сохранились клейма с надписью «вор», а также кандалы, пристегнутые к полену (на него можно было садиться, чтобы отдохнуть).
Как начальник тюрьмы спас «Розу мира»
КПП в тюрьме особого режима (именно такой статус сегодня у «Владимирского централа») № 2 оборудовано по последнему слову техники — проход через сканирование отпечатков пальцев, современные металлодетекторы, объемные видеокамеры. Но вот ты оказываешься во внутреннем дворе и понимаешь, что здесь все почти точно как сто или даже двести лет назад. И как после этого трактовать известное высказывание Федора Достоевского: «Если общество хочет проверить уровень своей цивилизации, пусть заглянет в тюрьму»?
«Владимирский централ» сам по себе будто мост сквозь времена. Вот идешь по брусчатке двора, и ты словно в недавнем XX веке, а поворачиваешь за угол — там ждет тебя век XVIII. В старинных, нетронутых ремонтом и реставрацией коридорах одного корпуса можно фильмы снимать про царскую Россию, а в другом корпусе все новехонькое и камеры по европейским стандартам.
— Фотографируйте вот эти, а те не надо, — как бы ненароком давали указания полковники местного УФСИН. И даже попытались заставить нас удалить снимки, где видны огромные трещины на потолке или разрушенный временем пол. Они и сами не понимают, что сохранявшиеся в первозданном виде камеры двухвековой выдержки — это едва ли не главная ценность «Владимирского централа».
В старых корпусах любопытные двери камер
