Старость: Энциклопедия позднего времени - Василий Химик
Любопытно, что слово «старик» встречается в неформальной речи молодых людей в качестве шутливо-фамильярного обращения:
Вместо ответственных казенных документов — фамильярный звонок по телефону: — Здорово, старик! Должен тебя огорчить — не пойдет! [С. Довлатов. Ремесло. Повесть в двух частях. (1976)]; Слово «старики» я употребляю исключительно в том значении, которое оно получило в последнее время, когда вчерашние школьники, встречаясь друг с другом, говорят: привет, старик! [Юрий Авдеенко. Ахмедова щель (1982)].
И гораздо реже, притом уже с вульгарной окраской, звучит в такой же функции обращение «старуха»:
«Привет, старуха», — сказал он по правилам московского жаргона, который еще так недавно восхищал пионерку гуманитарной помощи, а сейчас вызвал лишь легкую тошноту. [Василий Аксенов. Негатив положительного героя (1996)].
Не знаю, результат ли это исторического андроцентризма (‘мужчина в центре’) в русской культуре или особенности суффикса — ух-(а) (ср.: молодуха, крикуха, развалюха, толстуха…), но факт налицо. Если именование пожилого мужчины словом «старик» вполне обычное и по меньшей мере нейтральное, то «старуха» не понравится ни одной пожилой женщине.
Случаются, правда, и некоторые как будто бы исключения, в основном художественные. Так, замечательный российский журналист Феликс Медведев написал книгу «Мои Великие Старухи» (СПб., 2011) о знаменитых женщинах, судьбы которых совпали с драматическими разломами XX века (Нина Берберова, Клавдия Шульженко, Франсуаза Саган, Анастасия Цветаева, Анна Ахматова и многие другие). Негативная оценочность слова «старухи» как будто бы нейтрализуется, смягчается и даже возвышается убедительным определением «великие», да еще и местоимением «мои», то есть дорогие автору. И все же эта контрастность не кажется удачной, в целевом употреблении слова «старухи» остается некоторая фамильярность, возможная, вероятно, в актерской среде среди близких, хорошо знакомых людей и даже допустимая пожилой женщиной как самоирония по отношению к самой себе, но не в данном случае. И я не уверен, что это может нравиться всем героиням авторского описания.
Не менее фамильярным кажется мне название и другой подобной книги: «Три великие старухи: Фаина Раневская, Рина Зеленая, Татьяна Пельтцер». Сост. И. Смолин (М., 2018). Если «Великие старики» звучало бы как возвышающее, пафосное именование, то «Великие старухи», скорее, как панибратское и потому сниженное, несмотря патетическое определение.
Напоминаю читателю: я рассуждаю здесь о социальном измерении старости, о том, как ее воспринимают и обозначают в обществе. В русской речевой культуре именование старого человека — давняя проблема: коммуникативная и этическая, особенно в сфере официального общения, среди, например, социальных работников, когда они встречаются с пожилыми людьми, оформляют им пенсии, назначают разного рода пособия, организуют уход, обслуживание и т. п.
Русский язык, живая русская речь дают большой простор для выбора названий граждан, переживающих «заключительный период онтогенеза». Конечно, я имею в виду нейтральные общеупотребительные названия, но не сниженные и жаргонные, которых в русской речи тоже немало и которые несут в себе чаще всего негативный эмоциональный и стилистический потенциал. Вот ряд таких слов, некоторые из которых могут шокировать пожилого человека, хотя, на мой взгляд, эти слова должны вызывать у мудрого старца снисходительную иронию по отношению к плохому вкусу и вульгарной резвости говорящего, надо полагать, молодого:
фамильярные дедуля/бабуля (по отношению к незнакомым людям), а также сниженно-фамильярные: дед, дедок, старикашка, бабка, божий одуванчик, старушенция, старушонка; грубые и/или презрительные о мужчине: старый гриб/сыч/хрыч/хрен/пердун, старпёр, мухомор, кощей, хоттабыч… или о женщине: старая ведьма/грымза/карга/кочерыжка/хрычовка… о мужчине и женщине: старая калоша/перечница, песок сыплется, выжил/-а из ума, развалина и др. (Подробный анализ этих и ряда других именований пожилых людей см. в работе В. М. Мокиенко [Мокиенко 2007]).
Однако в дальнейшем я ограничусь нейтральными названиями и определениями лиц, которые используются в устной и письменной русской речи: старый, пожилой, престарелый, возрастной, преклонного возраста, пенсионер, долгожитель. Или о возрасте: преклонный, пенсионный, третий возраст (хотя правильнее было бы «четвертый»: после детства, молодости и зрелости). А есть еще и самое, скажу мягко, странное словосочетание — возраст (или срок) дожития. Это значит, сколько мне и моим ровесникам, младшим или старшим, отведено времени, чтобы дожить до «окончания онтогенеза». Понятно, что «возраст дожития» — производное от ОПЖ («ожидаемой продолжительности жизни»), понятно, что работникам социальных органов, органов СОБЕСА (не правда ли, весёлые ассоциации — «со бес» — рождает это популярное российское образование?), нужны специальные понятия и термины для формального решения вопросов социального обеспечения. И содержание бюрократического обозначения «возраст дожития» вроде бы подходящее: «возраст, с которого человек уходит на пенсию, и до момента смерти, то есть период, за который он/она будет получать пенсию», однако я, и, думаю, не только я, не могу не чувствовать в нем довольно бесцеремонное напоминание о том, что пожилые не живут, а доживают (ср.: доедают, допивают, досиживают…), а значит, не должны рассчитывать на что-то серьезное. Впрочем, это самый мягкий пример из общего традиционного отношения к человеку (всякому, не только старому!) как расходному материалу на «одной шестой части суши». И даже в популярной некогда песне на слова В. Лебедева-Кумача «Молодым — везде у нас дорога, / старикам — везде у нас почёт», помимо общей фальши, напрямую выражается дискриминация по возрасту: «дороги» старикам закрыты, они только для молодых, а для стариков — «почёт», чаще всего мнимый, как мы знаем.
Когда мы с женой много лет тому назад перебрались в США (штат Калифорния), то довольно быстро выяснили, что по возрасту мы «сеньоры» (Seniors). Было очень весело, я сразу же призвал дочь и зятя обращаться ко мне именно так: «Сеньор, не угодно ли вам/тебе прогуляться»? Жена заявила, что она теперь «сеньора», хотя ей больше нравится «сеньорита».
Пошутили, а потом разобрались: это слово буквально означает «старший» (выпускники High school тоже Seniors) — отличный и самый распространенный синоним среди прочих названий американских пенсионеров: pensioner, retiree… В содержании слова, несомненно удачного, отчётливо ощущается уважение к пожилому человеку, формально после 65 лет, ср. также Senior Citizen, или пожилой (старший) гражданин. Вот что значит «старость» в Америке…
Так что же такое в итоге «старость»? Увы (или к счастью?), «старость» не может быть определена универсально, установить однозначную характеристику понятия не представляется возможным, поскольку, как мы знаем, старость может быть разной: хронологической, биологической, психологической, социальной, может иметь разные ее измерения: