Роджер Бутл - Траблы с Европой. Почему Евросоюз не работает, как его реформировать и чем его заменить

Франция, в отличие от Германии, рассматривала членство в Евросоюзе как способ усилить свое могущество и влияние в мире, она заправляла всем и отдавала команды, а выполняла их организация куда более крупная, чем Франция. В 2012 г. нынешний президент Франции Франсуа Олланд говорил: «Чтобы иметь влияние в завтрашнем мире, защищать наши ценности и модель развития, Франции нужна Европа, а Европе – Франция» (изменения позиций Франции и Германии в ЕС рассматриваются более подробно в главе 2).

Что касается британских политиков и государственных деятелей, то послевоенный период, характерными особенностями которого стали крушение Британской империи и сдача Британией относительных позиций в мире, воспринимался ими как пора испытаний. Хотя членство в ЕС всегда было для этой страны тяжкой стезей, оно, по крайней мере, обеспечивало Великобритании дискуссионную трибуну, с которой ее элиты пытались хоть как-то влиять на мировые дела. Так они, во всяком случае, считали. И это имело колоссальное значение. А все потому, что привычные к статусу власти и превосходства британские дипломаты и высшие государственные деятели, которых готовили к тому, чтобы править миром, почуяв, что жизнь обрекает их руководить всего лишь маленьким островом, сочли, что членство в Евросоюзе позволит им сохранить за собой «почетное место в президиуме». Этот синдром «почетного места», как я его называю, с тех пор и определяет взгляды британской верхушки.

Основополагающие идейные воззрения

И все же эти довольно циничные объяснения слишком поверхностны. Когда дело касается великих начинаний, все причастные к ним должны глубоко верить в то, что делают. Именно этот момент зачастую совершенно упускают из виду экономисты англосаксонской школы с их приверженностью идее свободного рынка, недооценивая силу стремления континентальной Европы к интеграции. Жизнь не сводится к одной только погоне за прибылью или максимизации полезности. Это существует разве что в сухих математических моделях, которые справедливо пользуются дурной славой, но так милы сердцам американских экономистов.

Историю человечества двигают вперед деяния людей, которые, на счастье или на беду, верят в нечто иное, чем только в самих себя. Такая вера рождает силу, стойкость и решительность. А при необходимости – и решимость забрать чью-то жизнь. Поэтому хорошие офицеры придают такое большое значение воспитанию боевого духа своих подчиненных. Случается, что именно от боевого духа солдат и зависит, окончится ли бой победой или поражением. Такой же принцип применим и к политике.

Если взять нацистскую Германию, то некоторые из тех, кто совершал все эти жуткие злодеяния, всего лишь подчинялись приказам, однако, как ни прискорбно, очень многие делали то, что делали, не за страх, а за совесть, глубоко веря в свою правоту. Естественно, что впоследствии лишь немногие решились признать это.

Десятилетия напролет многие из тех, кто воевал за Советский Союз, отдавая силы борьбе с его внешними противниками или предполагаемыми внутренними врагами, делали это не ради личных корыстных интересов, а потому, что беззаветно верили в дело коммунизма. (Надо заметить, что подобно тому, как в битве за Сталинград отдельные боевые части заставляли идти в атаку нацеленные им в спины автоматы бойцов заградительных отрядов НКВД, так и некоторые из тех, кто работал на СССР в мирное время, делали это не из идейных соображений, а просто потому, что их принуждали.)

Если Советский Союз своим рождением во многом обязан именно силе веры народа, то крушение Советского Союза имеет те же корни. Сами по себе истоки краха, конечно, достаточно сложны, но одна из главных причин заключалась в том, что как советские руководители, так и народные массы утратили веру в миф, служивший им путеводной звездой. А как только вера иссякла, людям стало невмоготу терпеть изъяны и несовершенства в самых разнообразных областях жизни.

Стремлением к европейской интеграции как прежде, так и сегодня движут пять основополагающих идейных воззрений:

– во-первых, нельзя допустить новой европейской войны;

– во-вторых, для Европы объединение есть естественная необходимость;

– в-третьих, как в политике, так и в экономике размер государственного образования имеет значение;

– в-четвертых, Европе следует объединиться, чтобы противостоять конкурентным поползновениям со стороны Азии;

– в-пятых, европейская интеграция так или иначе неизбежна.

Подобных взглядов в той или иной степени придерживается большинство людей в странах, присоединившихся к Евросоюзу, будь то страны-учредители или те, что вступили в ЕС впоследствии. Есть, однако, ряд государств, на решение которых повлияли факторы иного порядка, и они требуют отдельного внимания. Речь идет о Великобритании, о странах, прежде входивших в восточный блок, а также о Финляндии, Ирландии, Испании, Португалии и Греции. Я вкратце остановлюсь на этих отдельных случаях, но сначала хотел бы обсудить вышеперечисленные идейные воззрения в силу их первостепенной важности.

Стремление избежать новой войны – это, безусловно, самый благородный из всех мотивов, и упражняться в цинизме по этому поводу было бы совершенно неуместно. Британцы, на свою беду, мало ценят этот мотив. Как бы вы ни относились к широко распространенному мнению, что это НАТО, американцы или страх перед атомной бомбой, а вовсе не ЕС стоят на страже мира в Европе, нельзя не признать, что в начале 1950-х гг., когда впервые зашла речь о европейской интеграции, никто не мог предвидеть, как будут развиваться события в последующие 60 лет.

Как говорится, история не знает сослагательного наклонения. Кто предвидел, какими путями могла бы пойти история Европы, если бы не было ни Европейского союза, ни его основателей? В конце концов, в первые послевоенные годы имелись некоторые основания предполагать, что Франция и Италия разворачиваются в сторону коммунизма, а в Испании и Португалии правили диктаторские режимы.

Из шести государств, первоначально вступивших в Европейское экономическое сообщество, три относились к разряду малых (Бельгия, Нидерланды и Люксембург), а другие три – к разряду крупных (Франция, Италия, ФРГ), но на каждую давил тяжкий груз послевоенных страхов. Пять стран связывали свои главные страхи с Германией. Из них четыре – а именно Франция, Нидерланды, Бельгия и Люксембург – всерьез опасались, что немцы захватят их, поработят или подвергнут унижениям. Учитывая, что со дня заключения Версальского договора до начала Второй мировой войны прошло всего-то 20 лет, можно понять, почему в послевоенные годы этими государствами владели вполне обоснованные страхи, что недалек тот день, когда застарелая европейская болячка напомнит о себе новым рецидивом.

Сама Германия также боялась за свою судьбу, за то, каково ей придется, если ее бросят на произвол судьбы, и какими последствиями это может обернуться для нее и других народов. Кроме того, Германия очень опасалась изоляции и положения государства-парии на международной арене. ФРГ ничего не жаждала так страстно, как вернуть себе респектабельность в глазах остального мира. В интервью немецкому журналу Der Spiegel в 2012 году министр финансов Германии Вольфганг Шойбле выразился на этот счет довольно откровенно: «Германия была бы готова уступить все полномочия Брюсселю, потому что только через Европу и никак иначе мы после Второй мировой войны получили новый шанс».

Шестое из государств-основателей ЕЭС, Италию, тоже тревожили страхи за свою судьбу, однако основания для этого были иные. Италия, как и Германия, пережила времена фашизма, понесла военное поражение и претерпела тяжкие испытания. Вдобавок к этому многие итальянцы сомневались, способна ли послевоенная страна дать им процветание, стабильность и выглядеть прилично на мировой арене. Широко известно крылатое выражение лидера итальянской республиканской партии Уго Ла Мальфа относительно европейской интеграции: «Прикуйте Италию цепями к Альпам, чтобы не дать ей потонуть в Средиземном море». Последующие события подтвердили, что те давние страхи по поводу государственной власти Италии имели под собой реальную почву, хотя страну все-таки удалось приковать цепями к Альпам.

Второе идейное воззрение, как вы помните, заключалось в том, что на протяжении столетий Европа пребывала в раздробленном состоянии. Весьма правдоподобной представлялась мысль, что сама историческая судьба Европы обрекает ее на воссоединение. Во времена Римской империи, как видно на рис. 1.2, Европа действительно представляла собой единое целое, простираясь от берегов Иберийского полуострова на западе до Рейна и Дуная на северо-востоке, от шотландской области Скоттиш-Бордерс на севере до самых южных средиземноморских островов.