Итоги Итоги - Итоги № 10 (2013)
— Нынешний антиамериканизм во внешней политике всерьез и надолго или только для внутреннего потребления?
— Скорее для внутреннего, чем для внешнего потребления. Хотя на климате российско-американских отношений это уже сказалось весьма негативно. Думаю, что антиамериканизм будет проявляться и дальше.
— Как бы вы в целом оценили первый год нового президентства Владимира Путина?
— Как движение не в ту сторону.
— Почему?
— В январе прошлого года в первой предвыборной статье Владимира Путина была мысль о том, что уровень развития нашей политической системы отстал от желания общества участвовать в политике. Придя к такому выводу, наш президент мог выбрать два пути: либо подтягивать политическую систему к нужному уровню развития, что означало бы поиск путей диалога с активной гражданской частью нашего общества. Либо сделать так, чтобы эта часть не досаждала ему своими притязаниями. К сожалению, Путин выбрал второй путь.
Глаз-алмаз / Общество и наука / Exclusive
Глаз-алмаз
/ Общество и наука / Exclusive
«У меня нет сомнений, что гибель Святослава Федорова была подстроена», — говорит многолетний соратник знаменитого офтальмолога Валерий Захаров
Сорок лет назад — в 1973 году — впервые в мире была проведена операция по лечению глаукомы на ранних стадиях. Сделал ее знаменитый офтальмолог Святослав Федоров. Его метод глубокой склерэктомии нашел признание на международном уровне и стал применяться для лечения глаукомы во всем мире. Он стал легендой еще при жизни и ушел неожиданно, оставив огромное дело — МНТК «Микрохирургия глаза». Каким же был Федоров и что стало с его делом? Об этом «Итогам» рассказал заведующий отделом витреоретинальной хирургии МНТК Валерий Захаров. Соавтор Федорова, он 40 лет работал рядом с ним и был свидетелем не только триумфов, но и трагедий.
— Валерий Дмитриевич, как вы впервые встретились с Федоровым?
— Это было в начале 60-х в Архангельске. Я учился в мединституте, а Святослав Николаевич приехал к нам из Чебоксар и стал заведовать кафедрой. Разница в возрасте у нас с ним была не такая уж большая — восемь лет. Помню, на одном из первых занятий в нашу аудиторию заглянул какой-то молодой человек. Я подумал: лаборант, наверное. Потом смотрю — этот парень выходит читать лекцию. Федоров был яркий, спортивный, энергичный. Немножко прихрамывал, но это нисколько не портило впечатления. У Святослава Николаевича был протез — он потерял ногу случайно. Отправился купить цветы на праздничный вечер, когда был курсантом летного училища. С огромной охапкой цветов в руках садился в переполненный трамвай, зацепился ногой за подножку, его толкнули... Авиация потеряла Федорова, но медицина приобрела. На первой же лекции он рассказал нам о проблеме, которой занимался, — об имплантации в глаз искусственного хрусталика. Это тогда звучало как фантастика. Мы слушали, затаив дыхание. Святослав Николаевич вообще обладал артистизмом, притягивал слушателей. Помню, гораздо позже, в Москве, он начал обучать своему методу иностранцев и читать лекции по-английски. Я все думал, как его воспримут. Ведь и он, и я в школе и институте учили немецкий. Английский осваивали вместе в маленькой группе с преподавателем. Все прошло замечательно. Он шутил, его понимали, смеялись, увлеченно слушали.
А тогда, в Архангельске, на первой же лекции он объявил, что на кафедре глазных болезней будет работать студенческий научный кружок. Я пришел на первое занятие и вскоре стал самым активным участником. Нас было всего пятеро. Собирались четыре раза в неделю — приходили в 5 вечера, уходили в десятом часу. Проводили в кружке много времени, потому что нам было интересно. Федоров сразу поставил перед нами несколько задач. Во-первых, мы должны были проверить на кроликах, как реагируют сосуды глаза на внедрение искусственного материала. Во-вторых, следовало найти новые методы стерилизации хрусталика. Но самое главное — необходимо было разработать новую конструкцию линзы. Святослав Николаевич к тому времени уже сделал в Чебоксарах шестерым пациентам первые пересадки хрусталика, но считал их неудачными. Это был так называемый хрусталик Данхейма: линза фиксировалась на одной петле, вставляемой в переднюю камеру глаза. Однако выяснилось, что петля периодически касалась роговицы и травмировала ее. Возникали осложнения.
— Правда ли, что Лена Петрова, девочка, которой Федоров первой имплантировал искусственный хрусталик, до сих пор носит эту линзу?
— Нет, у нее начались проблемы с роговицей, и мы поменяли хрусталик Данхейма на линзу нашей конструкции. Среди тех шестерых был еще мальчик Саша. У него действительно долго оставалась эта линза. Но Федорова не устраивали возникающие осложнения. К тому времени голландский офтальмолог Бинкхорст разработал другую конструкцию искусственного хрусталика: так называемую клипс-линзу. Так же как клипса к мочке уха, эта линза прикреплялась двумя парами капроновых петель к радужке глаза. Святослав Николаевич тут же написал Бинкхорсту письмо, и тот откликнулся. Пришло не только письмо — в конверте лежала линза. Правда, вставлять в глаз ее было нельзя: в письме лежало предупреждение, что она бракованная, у нее слишком короткие петли.
— Такой образец выслали специально?
— Все равно мы на эту линзу молились. Федоров попросил меня скопировать конструкцию. Вся сложность была в элементах крепления. Сама оптика была отработана еще в Чебоксарах талантливым слесарем Мильманом. Линзы штамповались из оргстекла в специальной формочке в нагретом состоянии. Хрусталики получались качественные, нужно было только немного обработать края для гладкости.
— Ходят легенды, что первые линзы вы делали чуть ли не на кухонном столе...
— У нас была небольшая лаборатория. Отливали хрусталики на обычной кухонной плитке. Петельки делали из капроновой рыболовной лески. Но для того, чтобы вставить в линзу эту леску, нужно было просверлить канал длиной 2 миллиметра и диаметром 120 микрон. С этим была сложность. Мы придумали кучу разных приспособлений. Работали с микроскопом МБС-1, который тогда применялся в электронной промышленности. Завели сверлильные станочки, как у часовых мастеров. Часовщики нам помогали: помню, был такой мастер Виктор, к которому мы часто обращались. Сверла нужного диаметра выпускал завод «Фрезер». Но у нас ничего не получалось. Пластмасса при больших оборотах начинала плавиться, сверло в ней вязло и ломалось. Через какое-то время вдруг до меня дошло: не нужны вообще никакие скорости и моторы. А надо просто вручную тихонько поворачивать сверло. И как-то вечером я сделал в искусственном хрусталике нужный канал. Утром приходит Федоров, я с гордостью тащу его за микроскоп — показывать. Естественно, я присутствовал на первой же операции по имплантации этого хрусталика. Тогда не было операционных микроскопов, все делали только с помощью собственного зрения.
— Даже лупу, как часовщики, не вставляли?
— Лупы были, иногда их использовали, но обычно обходились без приборов. И вот Федоров с ассистентом оперируют. А я смотрю, с каким трудом они «цепляют» линзу на радужку. Когда закончили, я говорю: «Святослав Николаевич, а почему бы не поменять конструкцию? Если сделаем петли крест-накрест, будет намного проще». Сначала он не принял эту идею. Но через некоторое время говорит: «Слушай, ты был абсолютно прав!» Приносит мне американский журнал и показывает: офтальмолог Эпштейн из Израиля сделал хрусталик «мальтийский крест». Правда, он был не с петлями, а отлит целиком, четыре лепестка отходили от линзы. Прошло еще немного времени, и Федоров говорит: а зачем делать крест? Он еще со времен летного училища усвоил: идеальная посадка бывает на три точки. И предложил: «А давай вообще откажемся от петель спереди. Лучше сделаем три усика — как маленькие антенны. Сможешь?» — «Да запросто!» Потом мы решили для устойчивости сделать еще три петли сзади. Линза получилась удивительно удачная. Осложнений при имплантации практически не было.
— Это была та самая знаменитая линза Федорова — Захарова, которая и сейчас используется?
— Так мы назвали ее в 1962 году. Но после первых же докладов Святослава Николаевича на международных конференциях она получила еще одно название: линза «Спутник». На конференции Федоров ездил один, его за границу с трудом выпускали. Помню, когда впервые отпустили в Англию в конце 60-х, я сидел ночами и сделал несколько хрусталиков. Федоров там оперировал и поставил больному нашу линзу. Возвратился с горящими глазами: «Ты знаешь, сколько стоит за границей сделать искусственный хрусталик? Бешеные деньги!» Американцы посмотрели на наш «Спутник» и сказали, что на это у них ушел бы миллион долларов. А нашу линзу сделали несколько человек — часовой мастер, еще один доктор и лекальщик на часовом заводе в Ленинграде.
