Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 14 2015)
Поэтому все, кто приезжал из Америки, воспринимались как посланники света. Они и как люди казались лучше, чище, правдивей. Чуть ли не ангелы».
1990-е годы стали временем краха этих прекраснодушных представлений. Выяснилось, что маска ангела скрывала омерзительную физиономию американского политического класса – алчного, циничного и бесчеловечного, нередко не очень образованного.
Именно по указке Вашингтона был произведён государственный переворот на Украине, началось разрушение городов и истребление населения Донбасса и Луганщины. Трагические события на Украине сделали минувший год переломным для системы международных отношений. Владимир Соловьёв написал об этом ярко и убедительно.
Теги: Владимир Соловьёв , Разрыв шаблона
Ночь не самых длинных ножей
"ЛГ"-досье:
Игорь Караулов - поэт, публицист. Родился в 1966 году в Москве. Окончил в 1988 году географический факультет МГУ по специальности «геохимия ландшафтов». Работает переводчиком. Публиковался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Волга», «Новый берег», «Воздух» и др. Автор поэтических сборников «Перепад напряжения» (2003), «Продавцы пряностей» (2006), «Упорство маньяка» (2010). Лауреат Григорьевской поэтической премии (2011). С осени 2012 года – колумнист газеты «Известия».
– Вы давно уже к штыку приравняли перо. Ваши колонки в «Известиях» приводят в бешенство «либеральную общественность». А с чего вы вообще стали писать на общественно-политические темы? Наболело?
– Я сроду не пытался жить в башне из слоновой кости. Может быть, это вредило стихам, но я никогда не мог удержаться от интереса к политике. До «Известий» я часто писал о политике в Живом Журнале, а потом в Фейсбуке, и это было лучше, чем раздражённо смотреть в телевизор, не имея возможности ответить, как в 90-е годы. А писать в газету – это ещё лучше, чем вести блог. Дело даже не в гонораре (он совсем небольшой, и я бы не сказал, что он полностью компенсирует стоимость моего рабочего времени), а в том, что колумнистика – это уже не пикейно-жилетные рассуждения, а какое-никакое ремесло, со своим форматом, графиком. Я люблю осваивать новые ремесла, это позволяет мне думать, что я ещё не старею и не устареваю.
– Ещё в конце нулевых ваши статьи появлялись на сайте Агентства политических новостей Константина Крылова, но постоянным колумнистом вы там не были. А ведь АПН – это просто красная тряпка для рукопожатной общественности. Любите вызывать огонь на себя?
– Константин Крылов, умнейший из известных мне современников, – это тот человек, который заставил меня поверить в себя. Он годами убеждал меня в том, что я напрасно хороню свой дар публициста. Однажды он в присутствии самого Глеба Павловского объявил меня талантливым политологом, и это художественное преувеличение заставило меня покраснеть. Я не знаю, насколько Костя рад тому, что я в конце концов последовал его советам; на пространстве в 5–6 тысяч знаков неизбежно проявляются расхождения во взглядах, которые тушуются в светской беседе.
Вызывает огонь на себя всякий, кто публично и подробно высказывает свою позицию. Нельзя нравиться всем. Но я бы не сказал, что я пытаюсь делать в публицистике карьеру анфан террибля, травмированного на всю голову. В этом амплуа прекрасно выступают другие люди. Я стараюсь быть взвешенным, исходить из здравого смысла, не гнать вдохновенной пурги, вообще по возможности не прикидываться в этом жанре «поэтом». Это не так эффектно смотрится, как радикальные эскапады, но это именно то, зачем я пришёл в публицистику. И я понимаю, что кого-то и это может сильно бесить.
– А как складываются отношения с друзьями? Со многими из них рассорились? Помнится, вас обычно относили к либеральному лагерю. Или, во всяком случае, отводили вам место где-то возле него. И потом вдруг...
– Не знаю, кто меня относил к либеральному лагерю. Вроде бы я не давал повода. Сам по себе я, наверное, либерал. Я за экономическую свободу и за свободу слова, я против вмешательства государства и Церкви в личную жизнь и в жизнь искусства. Кто же я ещё, как не либерал?
Но либеральный лагерь – это другое. Это лагерь людей, у которых столица в Вашингтоне. В этом лагере, как правило, состоят люди, которые поддержали расстрел парламента в 1993 году, а я как раз был на стороне депутатов. В конце концов, в этом лагере цветёт русофобия, а я до дрожи не люблю русофобию, все эти разговоры о загаженных подъездах и лифтах, о вечно рабской русской душе. В США негры были рабами, но попробуйте там порассуждать о рабской негритянской душе. Там вокруг негров хороводы водят. А раз в российской истории порабощены были русские, то и хороводы надо бы водить вокруг русских, холить их и лелеять, пытаться как-то возместить им былую несправедливость.
Вообще я не любитель жанра «публичное расставание с бывшим другом», хотя и на этом иные люди делают свои маленькие пиары. Друзей у меня никогда не было много, и всё же кое с кем пришлось прекратить общение. Не знаю, временно или насовсем. Когда между вами и другим человеком пропасть во взглядах, вы можете общаться и пить весёлые напитки лишь до тех пор, пока в эту пропасть не начала натекать кровь. А она начала – со 2 мая прошлого года, и со временем она лишь прибывает.
– Но врагов-то явно прибавилось.
– Враги – это здорово. Держат в тонусе, дают почувствовать полноту жизни. Особенно умные враги – но это редкость. Обидно, когда враги глупые. Бесить дураков – грешное, постыдное удовольствие.
Я, как и многие, развращён Сетью и в своё время сделал себе немало явных и тайных врагов неосторожными репликами, которые вообще-то можно было не произносить. Теперь, когда моя публицистика исправно поставляет мне врагов без моих специальных усилий, я стараюсь внимательнее следить за собой и не делать врагов попусту. Более того, если враг талантлив, я стараюсь отнестись к его таланту с особой нежностью. Никогда не скажу про хорошего поэта, что у него плохие стихи, если вдруг разошёлся с ним в политических взглядах.
– Чем стали для вас события на Украине?
– Разломом на карте и разломом в душе. У Украины был шанс стать двуединым русско-украинским государством, и даже после первого майдана я не видел ничего плохого в том, чтобы у русских была ещё одна страна, чтобы эти страны между собой конкурировали: где русскому будет дышать вольнее. Вместо этого Украина пожелала стать реактором, перерабатывающим русских в украинцев. Спокойно смотреть на работу этого зловещего реактора нельзя.
Шокировало меня и поведение части нашей «интеллектуальной элиты», которая в ходе этих событий следовала неумолимому и безошибочному инстинкту несочувствия русским. Люди, которые закрыли глаза на одесскую трагедию, на все жертвы донбасской войны и выбрали себе для сострадания одну лишь палачиху Савченко, – это существа с каким-то другим химизмом мозга, и я пока не понимаю, каким образом у нас с ними возможны общее дело, общая литература, общая страна.
– А возврат Крыма?
– Наверное, многим кажется, что «габреляновский писака» должен был во всю глотку орать «крымнаш». А я вначале был против присоединения Крыма. Мне казалось, что иметь под боком даже не дружественную, а просто нейтральную Украину важнее, чем съесть крымского чижика. Но вышло иначе, и в момент, когда «вежливые люди» спустили украинский флаг на здании крымского парламента, стало понятно, что все 60 лет украинской власти в Крыму растаяли, как будто их и не было. Крым намертво прирос к России, и люди, которые теперь требуют его вернуть киевской власти, просто не в ладах с реальностью.
– Вы теперь публикуете мало стихов. Да и не издаёте ничего. Не пишется?
– Я никогда не писал много. Случалось так, что молчал годами. Сейчас жизнь наша сильно взмучена, а для моих стихотворящих клеток это не полезно. Но всё же недавно читал вслух целых 15 минут и обошёлся только теми стихами, которые были написаны в мой «известинский» период. А мог бы и полчаса их читать.
Что же до публикаций, то тут я лежачий камень, никогда не ходил по редакциям с тортиками, не рассылал рукописей. Просят подборку – даю подборку. Издавать новую книжку не вижу смысла. Ради тщеславия можно издать одну. Я выпустил три, и не за свой счёт. Можно ли сказать, что они прочитаны? Мне кажется, нет.
Конечно, непрочитанных авторов и без меня много. Не прочитан мой абсолютно любимый Михаил Квадратов. Не прочитан пронзительный Сергей Шестаков. Не прочитан Константин Рупасов. И Дмитрий Мельников не получил должного признания.
Но за свои книжки я отвечаю сам, и если говорить о гипотетической четвёртой книжке, то я боюсь её выпускать в пустоту. Выход книги должен быть подготовлен. Её должны ждать. Не ждёте? Ну и ладно, будем беречь леса.
