Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6453 ( № 10 2014)
Ещё в 1970-х годах нобелевский лауреат американец Джеймс Тобин, чтобы минимизировать дестабилизирующее влияние спекулятивных переводов денег между государствами, предложил ввести специальный налог на каждую операцию по обмену валюты. Затраты на него для обычной компании, участвующей во внешнеэкономических сделках, были бы совсем небольшими. А для спекулянтов, которые много раз в день перебрасывают валюту через границы, они возросли бы существенно. Сегодня аналогичные задачи связываются многими странами с введением налога на финансовые операции. Такие меры не уничтожают полностью спекулятивные потоки, но заметно снижают их интенсивность. На наш взгляд, правительству страны стоило бы об этом серьёзно задуматься...
– Как и о многом другом!
Беседовал Олег НАЗАРОВ
Теги: экономика , развитие
«Бог устанавливает свой срок»
- Юрий Васильевич, близится ваш юбилей, однако в прессе, да и в средствах массовой информации об этом мало говорят. А ведь вы – фигура без преувеличения легендарная...
– Мне трудно ответить так, чтобы это устроило и вас, и меня. Кстати, совсем недавно я стал лауреатом крупной премии "Ясная Поляна". Поэтому что-то и перепадает порой...
– Ваш ровесник Даниил Гранин часто говорит от лица ветеранов, повсюду выступает.
– Я ощущаю от этого некоторую неловкость. В определённом возрасте, когда Господь Бог устанавливает свой срок или следит за этим сроком, надо выбирать свою писательскую позицию уже очень осторожно.
– А как, вы думаете, пройдёт ваш юбилей?
– Бог его знает. Не могу ничего сказать по этому поводу, потому что никогда не прилагал никаких усилий для празднования. Я знаю, как некоторые готовятся, задействуют связи, знакомства, но мне это всегда было глубоко чуждо. А если кто-то хочет отметить мой юбилей, то я сопротивляться не стану.
– Вы в последние годы во многих изданиях публикуете свои прозаические миниатюры, так называемые «Мгновения». А крупное что-то пишете – роман, повесть?
– Я давно пишу роман, но сейчас он находится в состоянии «отдыха», скажем так. Потому что сейчас я весь направлен на «Мгновения». И крупнее «Мгновений» для меня ничего нет. Считаю, что это дело не менее серьёзное и не менее нужное, чем огромный роман. На трёх страницах порой можно сказать то, чего не скажешь на восьмистах. Это очень серьёзный жанр... Между прочим, сейчас своего рода эпидемия возникла – «малочтение». Когда крупные формы пользуются у читателей меньшим спросом, чем малые. И это тоже печально...
– А из молодых авторов кого могли бы отметить?
– Из молодых мне нравится Прилепин, я его выделяю из общего числа. К сожалению, я пока не читал его романа о чеченской войне, но ещё прочту. Также мне нравится Проханов. Его молодым не назовёшь, конечно, но по сравнению со мной он молод. Его политические романы очень интересны. Это вообще трудно – писать о политике. Писать о ней пытаются многие, а выходит не у всех. Проханову это удаётся, безотносительно его позиций по тем или иным вопросам.
– А есть ли писатели, которых вы могли бы назвать своими учениками? Ну, или те, о которых можно сказать, что они вышли из вашей «Шинели»?
– Не буду никого называть, но таких – не один и не два автора. В их прозе я чувствую своё дыхание, вижу свои приёмы. Я часто общаюсь с этими людьми, они привозят свои рукописи, просят у меня советов. Моя проза повлияла на многих писателей. Это я знаю. Но пусть литературоведы будущего этим занимаются, проводят параллели, что-то выискивают, находят, делают открытия...
– Вот вы сказали, что сейчас меньше читают. Помимо того, что это обусловлено чисто техническими моментами, как развитие интернета, где объёмные тексты читать не очень удобно, причина, наверное, ещё и в преподавании литературы?
– Конечно! Приведу один пример. Я воевал вместе с ребятами-артиллеристами, которые почти все были из деревень. В нашей батарее только три офицера оказались городскими, остальные были деревенскими. Из Сибири, средней России, южной России... И должен сказать, что все эти ребята были образованными! Они не учились в вузах, а сами тянулись к знаниям. Я профессор университета, мне приходится общаться со студентами, в последнее время я делаю это реже, но тем не менее... Порой я задаю простые вопросы, на которые они затрудняются ответить. К примеру, я спрашиваю: «Что вы думаете о Бунине?» А в ответ слышу: «А кто такой Бунин?» Я снова спрашиваю: «Что вы можете сказать о Наташе Ростовой?» И мне отвечают: «Кажется, это какая-то литературная героиня...» Это студенты! А мои однобатарейцы ничего, кроме своих деревень не видевшие и о высших учебных заведениях не мечтавшие, с пахоты шагнувшие в окопы, они были куда образованнее! Те ребята знали гораздо больше. Потому что до войны была масса кружков в домах пионеров, в сельсоветах, открывались избы-читальни, писатели ездили по всей стране и встречались с народом. И в школе литературу преподавали не так, как сейчас, по три часа в неделю, а гораздо чаще. Я ведь и сам учился в школе и прекрасно помню, какому бережному отношению к слову, к культуре нас учили.
– Вы давний автор «ЛГ». Не хотели бы попросить редакцию о каком-нибудь одолжении?
– Я прошу только об одном: напишите покороче, как можно короче... Вы помните, кто это сказал: «Краткость – сестра таланта»?
Беседу вёл Игорь ПАНИН
Теги: Юрий Бондарев , интервью
Благородный рыцарь
Юрий Бондарев в Литинституте, куда пришёл после войны, учился у Константина Паустовского. Имена этих писателей, казалось бы, стоят довольно далеко друг от друга, на разных эстетических полюсах, но если проанализировать их тексты, будет видна некая общность. В чём она, на мой взгляд, выражается[?] Да, интонация текста у ученика и учителя совершенно разные, но ощущение места и значения стиля в литературном мастерстве очень схожее. Жорж Бюффон в XVIII веке произнёс фразу, ставшую впоследствии крылатой: "Стиль - это человек". Как всё французское, это эффектно, но немного поверхностно. И у Паустовского, и у Бондарева стиль – это средство для передачи замысла. Он изыскан, он отточен, без него не обойтись, но он не переходит в нечто самостоятельное, его роль в тексте не переоценивается, и от этого после прочтения остаётся приятное послевкусие, ощущение сладкой природной медлительности в описаниях, полифонической насыщенности в диалогах и логичного темпоритма всего разворачивающегося на страницах действа. Как не хватает этого многим современным авторам, наивно полагающим, что стилистическая изобретательность оправдывает и заменяет в литературе всё!
Юрий Бондарев положил начало той литературной линии, когда о войне пишут без излишнего пафоса, без звенящих, как горох в пустой кастрюле, реляций-агиток, без мучительно лживой проверки каждой страницы на соответствие политическому заказу и ангажированным историческим трактовкам. И «Юность командиров», и «Последние залпы», и «Батальоны просят огня», и, конечно же, подлинная вершина русской словесности – «Горячий снег» – это война глазами очевидца, глазами того, кто смотрит на театр военных действий не с командного пункта, а сверяет свою жизнь по окопным часам. Глазами того, чьи сутки делятся не на утро, день, вечер и ночь, а на время до и после боя. Иногда Бондарева упрекали: «На войне так не бывает. Выдумки…» В этой контроверзе как раз и заключается смысл одной из ключевых компонент реализма в литературе. Подлинный писатель-реалист, к коим Бондарев, несомненно, относится, показывает жизнь такой, какой она была и могла бы быть на самом деле, а не такой, какой она должна бы была быть согласно чьим-то опосредованным представлениям и домыслам. Реалистическая литература – это не только художественное воплощение действительности, но и обобщённый личный и чужой опыт, не натуралистическое скрупулёзное описание событий и фактов, а путь к правде через художественные образы. Военная проза Юрия Бондарева – яркое подтверждение вышесказанного.
Когда я в детстве смотрел старые фильмы о войне, заканчивающиеся торжеством Победы, у меня всегда замирало сердце: а что же будет с победителями дальше, не случится ли с ними чего-нибудь плохого? Так не хотелось, чтоб это плохое случалось, так надо было мне, пацану 80-х, чтобы хрустящая солнечная тишина того победного мая ничем больше не омрачалась. Увы. Так не бывает – ни в жизни, ни в литературе. Жизнь фронтовиков в послевоенное время – одна из основных тем прозы Юрия Бондарева. Разговор, начатый о ней в романе «Тишина», писатель продолжает и по сей день, каждой своей страницей утверждая, что после окончания военных действий для людей начинают действовать законы любви. И только в такой последовательности есть правильная, если угодно, божественная логика. Преимущество мирной жизни, её единственность и неповторимость – для прозы Бондарева почти правило. И оно вытекает не из сомнительного в своей основе и морально неопрятного пацифизма, а из того, что писатель воочию видел ужас войны и чётко усвоил, что напоминать о ней нужно только для того, чтобы в конце концов забыть и никогда к ней не возвращаться. Как этого ощущения не хватает тем, кто выходит на всякие майданы и для кого цена человеческой жизни равна одному «коктейлю Молотова». Советую читать и перечитывать Бондарева этим горе-революционерам. Может быть, они станут чуточку счастливее и поймут, что майданами не восстановишь утраченную внутри себя гармонию.
