Петр Краснов - Казаки в Абиссинии
Все это было здесь давно, в те времена, когда боролись цирковые партии, когда знатные византийцы бродили по этой площади.
Турецкий солдат подозрительно смотрел теперь на группу казаков, живописно расположившуюся вокруг колонны. Сама колонна на проливном дожде выглядела такой грустной, грязной, заброшенной. Дальше, дальше от этих памятников прежнего величия, дальше от этих трупов славной Византии.
По довольно широкой улице, обсаженной белыми акациями, прошли мы мимо гроба Мехмета к зданию сераскирата и казначейства. Это единственные постройки, перед которыми есть достаточно простора, которые не стеснены, не задушены грязными домиками и домишками. Все в Константинополе лепится одно к одному, без промежутка, без двора, без лишнего переулка. И, если уже где случайно образовался переулок, то он такой узкий, что две кареты в нем не разъедутся. Кривой линией, между двух тесно сдвинувшихся рядов домов, почти без окон, вьется он, чтобы упереться в другой такой же переулок, и образовать с ним глухой темный лабиринт. Мало света, мало простора.
Здесь же, с самой площади вошли мы на большой константинопольский базар. Это старые конюшни Юстиниана. Она теперь реставрированы, т. е. заново оштукатурены, и выкрашены грубой синей краской по широким панелям.
Какая пестрота одежд! Какой шум и крик на всех. языках, но преимущественно на гортанном турецком. Маленькие лавчонки тесно сбились одна к другой. Куда нашей толкучке — далеко! Тут продают материи, далее табак, рахат-лукум, туфли, тут же на железных вертелах над раскаленными угольями жарят шашлык, там едят какую-то густую крахмаловидную молочную массу, наложенную в чашки, торгуют оружием, готовым платьем, кожей, расшитой золотом.
Толпа народа идет туда и сюда. Негры, арабы, турки в красных чалмах, бедуины в белых плащах, европейцы, греки в юбочках и опять турки. Молодые, статные, черноусые, красивые и старые, беззубые, с клочковатой седой бородой, с тюрбаном на голове, с большим красным носом. Среди этой суетливой мужской толпы редко-редко где попадалась женщина. Простые, одеты как наши монашенки, с черными платками на головах, с лицами, завязанными темной кисеей. Дамы высшего общества ограничивались только тем, что закутывали белой кисеей подбородок и нос, оставляя глаза открытыми. Тупо и покорно смотрели эти глаза, опушенные длинными черными ресницами, из матового фона лица. To и дело сквозь толпу шагали маленькие ослики, нагруженные громадными корзинами; они сами пробирались через народ, никого не задевая.
Узкая улица — коридор рынка, спускалась ниже и ниже, давая местами разветвления в разные стороны, путаясь в тесном лабиринте. Дождь продолжал хлестать, промачивая белые фуражки и желтые, куртки казаков; зонтики запрудили улицу. Голова болела от этого непрерывного гама, от толкотни и пестроты костюмов и лиц…
Наконец, мы спустились к мосту, снова заплатили пеню за переход по липкой грязи мокрых досок, и вышли на пристань.
Чудный Золотой Рог шел вправо и влево. Желтые воды его чуть волновались. Масса шлюпок, парусных и гребных, скользила по нем. И как они не сталкивались только в тесном заливе — одному Аллаху известно!
В три часа «Царь», буксируемыми маленьким портовым пароходом, медленно стал вытягиваться из Золотого Рога.
В первом классе много новых пассажиров. Египетская принцесса Nazle Hanem, сестра жены хедива с маленьким сыном, наследником египетского престола, прехорошеньким мальчиком, с длинными вьющимися белокурыми волосами и громадными черными глазами? сопровождаемая двумя горничными и тремя евнухами, отвратительными нёграми с громадными губами, приплюснутыми носами и тупой физиономией, стоит на юте, возбуждая всеобщее внимание.
Она некрасива, но эффектна. Высокого роста, широкоплечая, полная, с нежным восковым цветом лица, большими черными глазами и красно-рыжими волосами, с лицом едва закутанным легкой кисейной чадрой, в темном бархатном пальто, опушенном мехом стояла она у перил и смотрела на изящный паровой катер, привезший ее к пароходу. В катере, на ковре, сидели двое турок и турецкая дама.
Принцесса махала им платком и, казалось, плакала.
«Царь» прибавил ходу, турецкий катер отстал, пронзительно свистнул и понесся к Босфору — мы медленно стали выходить в Мраморное море.
Волшебная панорама открывалась по обеим сторонам и замыкала декорацию сзади. Сквозь обрывки туч выглянуло южное яркое солнце. Зеленые волны Босфора сливались с желтыми водами Золотого Рога, действительно золотого. Шлюпки носились по всем направлениям. Справа по холму подымались зеленые кипарисы, тенистые сосны, олеандры, мирты и лимоны, и среди их нежной зелени виднелись белые постройки султанского сераля. Слева гора домов. Они громоздились друг на друга, подымались выше и выше, образуя непривычную для жителя равнин панораму средиземноморского города. Сзади, красивый своими изящными европейскими линиями, тянулся над самой водой дворец султана, совсем на воде белелась башня Леандра. А вдали на Мраморном море, расплываясь в прозрачной атмосфере, вырисовывались фиолетовые очертания высоких Принцевых островов.
Все пассажиры на юте. Долго все смотрят и любуются на постепенно удаляющуюся панораму Константинополя, на домики и мечети, которые становятся меньше и меньше и, наконец, сливаются в общее белое пятно.
Море становится синее. Ближайшие волны принимают цвет ультрамарина. По обеим сторонам еще видна земля. Мы держимся ближе к европейскому берегу. По низким буро-зеленым холмам раскинулась деревня, дальше опять потянулся мутный берег и скрылся, наконец, на далеком горизонте.
Волны с легким ропотом разбиваются о крутые борты «Царя», начинается мерное колыхание его длинного корпуса.
IV
От Константинополя до Александрии
Дарданеллы. Развлечение конвоя. Песни и пляски. Митилена. Качка. Смирна Набережная Смирны. Пирей. Поездка в Афины. Греческие солдаты. Акрополь. Остров Крит. Ночь в Александрии.
22-го октября (3-го ноября), среда. Светало, когда я вышел наверх. Мы проходили Дарданеллы. С обеих сторон тянулись невысокие холмы, покрытые кое-где мелким кустарником, у подножия их стояли турецкие батареи. Группа судов была у входа. На батарее у казармы ходил часовой, да турецкий трубач играл заунывную зорю. От берега отделилась белая шлюпка под турецким флагом, на ней подняли косой парус и она быстро подошла к пароходу. Поверили бумаги, дали пропуск и «Царь», замедливший ход, опять помчался по узкому проливу. Берега стали уходить; показалась высокая гора, почти голая, мутно-серого цвета, у подножия ее лепился маленький городок-остров Тенедос. На вершине красивая руина генуэзской крепости, памятник былого владычества над морем этих англичан средних веков. И опять море, чуть волнующееся, покрытое сетью небольших лазурных волн.
На юте собраны песенники. Высокий уралец Сидоров мягким тенором заводит:
«За Авашем (Аваш — река в Абиссинии), за рекой
«Казаки гуляют
«И каленою стрелой
«За Аваш пускают!
Хор дружно подхватывает и перефразированная казачья песня звучит и переливается над голубыми волнами Эгейского моря.
Все на юте, начальник миссии с женою, полковник Артамонов, офицеры, врачи, абиссинцы-переводчики. Маленький Хайле Мариам сменил уже свою кадетскую форму на серый пиджак. Южное солнце красиво освещает рослых людей в верблюжьих тужурках и белых фуражках.
Сидорова сменяет лейб-казак Любовин. Нежный баритон его чарует собравшихся. «Египетская принцесса, выходит на ют и, приспустив чадру, слушает чуждые ей напевы казачьих песен.
— «Ну-ка, казачка».
Круг песенников расступается. Сидоров и Изюмников берут гармоники, Архипов бубен, Крынин треугольник. Звуки веселого казачка оглашают далекие берега. Выходят танцоры: казак Изварин, высокий чернобородый мужчина, с розовыми щеками и голубыми ясными глазами, и невысокий рыжеватый уралец Панов.
— «Ну Изварин азачинай!» — ободрительно говорит вахмистр.
Изварин делает два-три робких шага, пристукивает каблуком, поворачивается налево кругом и становится на свое место. Это для начала только. Нельзя же сразу выложить все, что знаешь.
Панов посмелее. Он кидается вперед, привскакивает то на каблук, то на носок, лихо подбоченивается и, становясь на место, обводит казаков смелым взглядом — «смотри, дескать, как мы!»
Начинается настоящее состязание.
Еремин выходит, мелко семеня ногами, привскакивая и притоптывая. Публика, она же и судьи, зорко смотрит на ноги пляшущих. Панов не смущается он уверен в себе. Невысокий, юркий, как кошка, он делает два-три прыжка и пускается в присядку. Судьи в полголоса высказывают свое одобрение. Лейб-казаки выставляют на смену длинному и меланхоличному Еремину легкого Любовина. Этот с места озадачивает противника изящным исполнением. Панов скоро стушевывается, несколько секунд Любовин доканчивает соло свои па, делает несколько ловких антраша и выходит из круга. Гармоники издают плачевную ноту и умолкают. Пора кончать и песни, и пляски: начинает покачивать. Mope становится синее и синее, белые барашки появляются вдали.
