Владимир Губарев - Зарево над Припятью
"Я хочу стать атомным рабочим – как мой папа…" – пишет школьник.
Уже более тридцати лет выдающиеся ученые, высококвалифицированные специалисты, инженеры, рабочие заняты созданием и совершенствованием техники, превращающей уран в эффективное топливо XX века. Но великим нашим достижением стало не только рождение атомного века, но и то, что он вошел в сознание наших детей, как созидательный век.
В 1946 году для пуска первого реактора потребовалось 50 тонн металлического урана. Сегодня загрузка лишь одного реактора – около 180 тонн природного урана. Но сколь ни тяжел вес добытого урана, какими бы сотнями и тысячами тонн ни измеряли мы его, к ним всегда нужно добавлять те миллиграммы радия, которые были извлечены из руды по ленинскому декрету…
– За что горняк любит шахту?
– Летом там нежарко, зимой нехолодно, – шутя ответил мне Андрей Андреевич Головатый. – Солнца не видишь, время быстро проходит.
Но для меня оно тянулось медленно. Клеть поползла вниз – главный инженер А. Т. Казаков предупредил машиниста: "Гостя везешь", – и тот не рискнул проверить мои нервы.
Где-то там, на глубине 700 метров, состоится первая встреча с "подземным городом". Б. Горбатов так описывал первые впечатления своего героя: "Он полз во тьме, ничего не видя, не понимая, извиваясь всем телом, как червяк, и больно стукаясь то коленками о какие-то стойки, то головой о совсем низкую кровлю. А впереди и сзади него, так же стукаясь, пыхтя и сопя, ползли все.
И Андрей невольно подумал, что вот так же, как они в пласт, вползает, вероятно, и червяк в древесину дуба через выточенный им же самим и для себя "ходок", еле заметный человеку. Думает ли при этом червяк, что это он покорил дерево, что он царь природы?" – Клеть «приземлилась» мягко. Яркий свет ослепил, и я невольно зажмурился. Минуту назад тьму разрезали только лучи наших фонарей, а сейчас лампы дневного света сияли щедро, и сразу к ним трудно было привыкнуть.
На рудничном дворе было пустынно. Туннель уходил вдаль, две нитки колеи, вытянувшись в прямые линии, терялись в глубине. Белые стены туннеля выглядели непривычно.
– Хотя породы у нас очень крепкие, – заговорил Казаков, – на рудничном дворе обязательно делаем бетонные перекрытия. А в других местах, подальше, дрркретируем, то есть напыляем, цементный раствор. В породе все-таки есть трещины, и куски ее могут обвалиться…
Из туннеля показался электровоз. Мы шагнули в сторону, на бетонный тротуар. Мимо промчалась подземная – электричка, совсем как в Московском метро, только вместо вагонов – вагонетки с рудой.
Рядом со стволом машинист лихо затормозил, подошел к пульту управления и нажал кнопку. Первая вагонетка уже стояла в опрокидывателе. Она перевернулась, вибратор прикоснулся к ее стенке, и руда с грохотом полетела вниз, в бункер.
Электровоз чуть отъехал, и вот уже в опрокидывателе стоит другая груженая вагонетка. Просто как в сказке: машинист так и не отходил от пульта, а электровоз сам передвигал этот необычный подземный состав. Встреча с автоматикой, начавшаяся на поверхности, продолжалась…
– На наших шахтах, – пояснил Алексей Трофимович, заметивший мое удивление, – управление электровозами дистанционное. И здесь, и на погрузке… А раньше несколько человек работали.
Спускаемся по лестнице к бункерам. Снова поражает отсутствие людей. Вибролотки сами подают руду в дробилку, и мощная машина измельчает крупные куски.
Только после этого руда идет на-гора. Получается высокий экономический эффект, если первоначальное дробление вести внизу, – больше можно поднимать руды в вагонетке. Выгодно это… А теперь – в «восточный» штрек.
Проходя по рудничному двору, я вспомнил слова Головатого о белых туфлях. Действительно их можно тут не запачкать, потому что тротуары сделаны из бетона, и не только из гигиенических соображений – так практичнее. В этих местах лесов нет, да и быстро выходят из строя деревянные настилы. И хотя первоначальные затраты на сооружения оетонных дорожек выше, чем деревянных, в конце концов они окупаются. Шахта строится не на месяц и даже не на год. В Желтых Водах привыкли думать о будущем…
В одной из стен туннеля – проем. Дверь чуть приоткрыта. Женщина в белом халате сидит за столом и читает книгу.
Мы вошли в подземный медпункт.
– Работы много? – поинтересовался я, когда познакомился с Прасковьей Андреевной Пановой.
– Мало, – словно сожалея, ответила она.
– Даже книжку можно почитать?
– Что вы, это не художественная литература, – смутилась Прасковья Андреевна, – специальная.
– Много сегодня шахтеров у вас побывало?
– Один. Температура у него высокая. Грипп. Отправила домой.
– Часто к вам обращаются?
– По-разному… Несколько сот человек в шахте. То желудок заболит, то грипп, иногда и руку поранят… обычные недуги. Я раньше в больнице работала.
– Где труднее?
– Одно и то же. Больные и наверху, и внизу одинаковые.
– У шахтеров же есть профессиональные болезни…
– Вы силикоз имеете в виду? Но у нас воздух хороший, чистый – лучшей вентиляции не придумаешь, а где необходимо, шахтеры «лепестки» надевают. Это маски такие, которые пыль в дыхательные пути не пропускают.
Так что случаи силикоза встречаются только у очень старых, кто под землей много лет провел. В прошлом о здоровье людей не слишком заботились, не то что теперь.
– Ну а радиация?
– Я тут с самого создания уранового рудника, но пока заболеваний, связанных с облучением, не было.
Первое время комиссии разные приезжали, исследовали, но все благополучно, говорят, обстоит. Да мы и сами не сомневаемся. Вот посмотрите на наших пенсионеров. Они в шахте с тридцатых годов, когда еще и не ведали, что уран здесь есть, и ничего, любого пенсионера из Москвы за пояс заткнут… Вы уж этого не пишите, а то москвичи обидятся, но старики у нас крепкие, это точно…
Рудничный двор остался позади. У стеклянного шара с лаконичной надписью «Переход» пересекли рельсовый путь, стало темнее. Мы приближались к рудному телу.
Свет от шахтерских лампочек причудливо играл на стенах. Бетонный тротуар кончился. Пригодились и резиновые сапоги: кое-где попадались лужицы.
Штрек грохотал. Из скалы, как козырьки, торчали лотки. По ним сыпалась руда. Но пыли не было. Когда мы подошли ближе, увидели: руда смачивалась струйками воды. Из-за этого – она казалась черной, словно уголь.
– Уран?
– Да, урановая руда, – ответил главный инженер.
– Можно ее взять в руки? Это не опасно?
– Нет, конечно, – улыбнулся Казакрв. – Концентрация урана не настолько велика, чтобы представлять угрозу для здоровья. Страхи сильно преувеличены, и в основном потому, что большинство людей знает об уране понаслышке…
Алексей Трофимович взвесил на ладони кусок руды.
Я смотрел на этот неказистый обломок и думал о революции, совершенной ураном. Энергия, впервые выделенная из него свыше тридцати лет назад, принесла японскому народу неисчислимые бедствия. Но советский человек «реабилитировал» уран, заставил его служить миру. Первые атомные станции, атомоходы, использование изотопов в народном хозяйстве – во всех областях науки и техники нашел себе применение уран.
Строятся новые атомные электростанции. Через несколько лет они станут главным источником энергии в районах, где не хватает угля, нефти и газа. Энергия атома будет опреснять морскую воду, лечить от злокачественных опухолей. Вездесущий атом – сегодня мы по праву называем его "атомом мира и прогресса".
Атомная промышленность начинается с урановых рудников, с таких вот шахт, где мы стоим в эту минуту, наблюдая, как темные куски руды наполняют вагонетки.
…Наконец последняя вагонетка загружена. Машинист занимает свое место в электровозе, и подземный поезд спешит к стволу.
Мы идем в противоположную сторону. Нам предстоит подняться на 30 метров, на подэтажный горизонт.
Новая неожиданность: заходим в лифт и медленно плывем вверх… Комфорт!
Здесь воздух чистый, как и на рудничном дворе. Над головой тянутся вентиляционные трубы, упирающиеся в еще не тронутый пласт. Там, где когда-то герои Б. Горбатова ползли, как червяки, мы шагаем в полный рост.
За поворотом – "подземный танк", или официально "подэтажыая каретка на гусеничном ходу". Управлял ею сам руководитель бригады коммунистического труда Михаил Николаевич Петров. Один.
На наших глазах танк легко развернулся в штольне и медленно приблизился к ровной, почти отполированной стене. В лучах прожектора руда слегка искрилась. Машина раздвинула "руки", они закрутились и впились в скалу. В клубах водяных брызг виден был только силуэт человека и белый «лепесток» у него на лице. А фантастическое чудовище вгрызалось в породу.
Потом все стихло. Штольня быстро очистилась от пыли – вентиляция включена на полную мощность. Михаил Николаевич подошел к нам.
