Иван Миронов - ЗАМУРОВАННЫЕ
— Духи заманили нас в засаду, — как на духу рассказывал Серега. — Всех положили. В плен попали я и дружок мой Саня Кротов. Посадили нас в яму. День, два сидим. На третий решили бежать. Сутки шли. Почти ушли. До своих километров пять оставалось. Поймали. Сашке голову отрезали, мне пальцы отрубили. Крови потерял уйму. Выбора у меня не оставалось. Или еще раз бежать, или сдохнуть от гангрены в яме. Через два дня решился. Духи тогда меня уже особо не охраняли. Кто мог рассчитывать, что изможденный, с искалеченной рукой доходяга отчается на вторую попытку. Короче, дошел до наших, а там госпиталь, демобилизация…
…Принимали Бубна на его собственной кухне по всем правилам детективного жанра: пока основная группа захвата ломилась через дверь, двое бойцов влетели в окно. Руки были уже захлестнуты за спиной, по пораженной гепатитом печени стучали милицейские берцы, когда камуфлированный гоблин тяжелой рукоятью "стечкина" выламывал Сереге зубы…
Разговаривали мы долго, до четырех утра: до полного физического изнеможения, умственного истощения. Еле влез на шконку, лег, сделал глубокий вздох, и только тогда понял, что организм находится в странном состоянии, которое даже сравнить не с чем. Сильное внутреннее возбуждение, учащенное сердцебиение, сдавливание глазниц, и самое необычное то, что нерв, расположенный в нижней губе, бешено колотился о зубы.
Стала понятна "непринужденная" атмосфера, отсутствие телевизора, непривычная тишина. Через год я узнал, что эта 609-я камера — нежилая, особая, больше двух недель в ней не сидят. Пожалуй, в шесть часов исповеди я надиктовал свое полное досье за всю жизнь. Наверное, в спецчасти ИЗ-99#92;1 хранятся эти записи, может, и пригодятся кому.
Проснулся на следующий день, когда уже разносили обед. Себя на утренней поверке не вспомнил. Спал в одежде — отключка пришла неожиданно, голова трещала в тяжелом наркотическом похмелье. При этом отчетливо помнил, что я нес в исповедальные часы: в принципе ничего крайне криминального и крайне интимного.
В силу обывательских представлений о нестандартных оперативных приемчиках по расширению-сужению сознания, которые в итоге меня не обманули, я ждал подобных экспериментов над своей психикой. Конечно, предполагал нечто более оригинальное, вроде таблеточек и прививочек. А тут — на тебе, такая пошлость!
Еще на Петровке я обозначил для себя табуированную информацию, ссылка на которую в любом контексте становилась невозможной, и некоторые жизненные ситуации из разряда мелкого хулиганства изменил с учетом широкого слушателя. Таким образом, выражаясь занудно, если сознание получает запрет на воспроизводство определенной информации или последняя перепрограммируется, то даже "сыворотка правды" её не достанет.
Через две недели поехал дальше.
ДУРКА
Ранний подъем. Заказали "по сезону". Через час закинули на "сборку" — в пустую узкую хату на третьем этаже. Щели в окне залеплены хлебом с туалетной бумагой, видно, тяжелой здесь выдалась зима. Сон победил страх застудить почки, и я заснул на железной решетке нар. Часа через полтора лязгнули тормоза, вошли четверо цириков. Все, как один, болезненно-недокормленного вида. Старший — прапорщик лет двадцати семи, но уже с огромной залысиной, сел за протокол осмотра. Носки, стельки от обуви, все складки на одежде были тщательно изучены. "Мертвые души" отобраны. Не положено. Вперед! На этап!
Куда? Зачем? — вопросы бесполезны и бессмысленны, на них никто не ответит.
Вывели во двор. Весна! Сердце охватил сладостный и тоскливый трепет. Закружила ностальгия, словно кадры кинопленки, запрыгали картинки вольной жизни. Вспомнилась деревня, почудился дымок паленой прошлогодней травы, послышались родные голоса. Будто где-то рядом, за спиной над мангалом колдовал дед, а чуть поодаль ворчала бабушка.
Но пленка быстро оборвалась, меня затолкали в зеленую "буханку". Последний раз я ездил на такой лет пять назад в археологической экспедиции. Только в этом УАЗе вместо лавок по бокам четыре глухих отсека, в один из которых меня и заперли. Свет в стакан проскальзывал сквозь узкое отверстие в кузове, скрытое с улицы металлическими "ресничками". Минут через сорок простоя в "буханку" загрузили еще троих бедолаг. Первая остановка — Бутырский суд. Следующая — Институт имени Сербского.
Машина встала, мотор умолк.
— Миронов! — раздалось снаружи.
— Здесь, — я стукнул по двери стакана.
Взвизгнул замок, и весна снова издевательски ухмыльнулась нежно-бархатным солнышком.
— За мной иди, — сказал смердящий скотиной лысый и жирный мент в сержантских погонах.
Вход в "Сербского" явно не парадный: обшарпанная дверь с фанерными заплатами, узкий коридор, снова дверь, за которой броуновское движение врачей, ментов и уголовников. В просторном закутке длинного больничного холла располагалась клетка, рядом с которой, уткнувшись в засаленные фуражки, скопом дремал младший сержантский состав. За решеткой уныло жались бедолаги, судя по виду, алкоголики-душегубы, порешившие жен и собутыльников.
Не успел я толком изучить новых соседей, как в горловине холла, словно видение, появилась девушка в наброшенном на тонкие плечи белом халате. Брезгливо косясь на ментов, она буркнула мою фамилию, и тут же раздалось быстрое цоканье удаляющихся шпилек.
Серая форменная масса пришла в ленивое шевеление, и через пару минут, разминая затекшие от браслетов запястья, я сидел в огромном кабинете. Здесь, давя служебной необходимостью приветливую улыбку, восседала та самая с тонкими плечами
— Значит, Миронов Иван Борисович, — оторвав взгляд от бумаг, девушка прервала молчание. — Вам будет предложено пройти ряд тестов,
— Так точно, товарищ врач, — ответствовал я, пытаясь пробить ее натянутую серьезность, и небезуспешно.
Уголки губ девушки уже было опрометчиво дернулись, но тут же поспешно замерли.
— Вам предстоит пройти расширенную психолого-психиатрическую экспертизу, — её лоб нарочито съежился, ощетинившись морщинками. — Зовут меня Оксана Николаевна. Я психолог.
— С вами всё, что угодно, — ответствовал я, наслаждаясь огромным кабинетом, больше похожим на залу.
Девушка, не поднимая глаз, улыбнулась и, слегка замявшись, протянула первое задание.
— Знакомые фокусы над человеческим сознанием! — передо мной лежали тесты, на которых мы проводили занятия с детьми при изучении психологии в институте.
— Да, точно. Вы же педагогический заканчивали. Историк, если я не ошибаюсь? — Оксана оживилась. — Но тогда для вас труда не составит, хотя можете отказаться.
"Ага, отказаться! Сама-то поняла, что сказала, — размышлял я про себя. — Нет, миленькая, всю вашу ерунду будем проходить от начала до конца, долго и медленно"
Выбор действительно небольшой: или, сидя в этих просторных палатах, целый час трепаться с милой врачихой, параллельно разгадывая их дурацкие "кроссворды", или снова быть запертым в железную клетку.
В огромном кабинете мы были не одни. За соседними столами пристально изучали еще двух арестантов. Вопросы давались им нелегко. Рисованием и писаниной их не озадачивали за бесполезностью оных. Мои товарищи по несчастью скорее мычали, чем говорили.
— Зачем вы убили свою жену? — вопрошала уже немолодая женщина-врач у своего подопечного.
— Не убивал я её! Я ей только ноги порезал! Она же, сука, с корешем моим…
— У вас же в деле написано — сто пятая — убийство, — женщина принялась листать бумаги.
— Не-е-е… Это первую свою бабу зарубил, так я за то уже отсидел. Этой только ноги…
— Иван Борисович, вы не могли бы чуть быстрее, — голос Оксаны вежливо прервал мое созерцание соседей. — С вами должен поработать еще психиатр, а затем комиссия.
В следующей головоломке предлагалось продолжить предложение с "если". С таким мне раньше сталкиваться не приходилось. Задание явно предназначалось для извращенцев и дегенератов. К примеру, надо было продолжить предложение типа "за что я ненавижу свою мать…", "если бы у меня был нормальный секс, то…" Любые ответы на столь бесхитростные вопросы сами по себе круче всякого диагноза. В силу этого я решил поставить точку в своих психологических экзерсисах. Оксана любезно проводила меня к психиатру.
Врач-психиатр, представившаяся Светланой Павловной, уже давно миновала полвека жизни, но выглядела бодро и здраво, без следов многолетнего ковыряния в больных умах. Перед ней на столе лежала пухлая подшивка, на титульном листе которой значилось "Дело N… Миронов И.Б.".
— Читала я вашу статью, Иван Борисович, — не спешно начала разговор старушка. — Понравилась, — врач улыбнулась. — Стиль очень оригинальный.
— Читали в "Завтра"?
— Нет. Статья подшита к делу.
— Понятно. Вместо того, чтобы передать рукопись адвокату, следователь подшил ее к делу.
