Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования
Что касается русской библиографии псевдонима, то «первой русской библиографией, специально посвященной псевдониму и анониму, нужно считать брошюру, изданную в Брюсселе в 1848 г. Серг. Дм. Полторацким с подписью “Русский библиофил” (Un bibliophile russe) – “Французские анонимы и псевдонимы”, зарегистрировавшую псевдонимы и анонимы русских писателей во Франции» (С. 105–106). Среди последующих работ следует назвать, в частности, «Материалы для словаря псевдонимов» П. В. Быкова (1881) и «Опыт словаря псевдонимов русских писателей» В. С. Карцова и М. Н. Мазаева (1891) вместе со списками дополнений к этому труду, составленными А. В. Смирновым (1892) и И. Сержпутовским (1892) (С. 106–107).
Масановы отмечают недостатки в вышеупомянутых справочниках, в частности фиксирование одних лишь псевдонимов, построенных по образцу настоящих фамилий (например, у Веллера) (С. 96), а также отсутствие перечня источников, с помощью которых псевдонимы были раскрыты (например, у Веллера, Быкова и Карцова и Мазаева) (С. 96, 106). Это подталкивает авторов статьи к высказыванию собственных соображений о том, как должен быть оформлен словарь псевдонимов (с предложением алфавитного порядка псевдонимов – сначала инициалы, затем сокращения, наконец, псевдонимы в виде фамилии) и отдельные записи (указание настоящего имени автора вслед за псевдонимом, список произведений, в которых данный псевдоним употреблялся, список периодических изданий, сообщение источника, где раскрыт псевдоним), наконец, оформление отдельного списка настоящих имен авторов – с сообщением полного имени (включая имя и отчество), даты рождения и смерти, а также информации о писательском поприще (С. 108–109).
Представленная работа И. Ф. и Ю. И. Масановых очень важна и фундаментальна. Но так как она является прежде всего библиографическим трудом, некоторые аспекты историко-культурного характера псевдонима не рассматриваются в ней так подробно, как аспекты методологические.
Павел Наумович Берков, написавший вступительную статью (с характерным для того времени марксистским оттенком) к книге Ю. И. Масанова «В мире псевдонимов, анонимов и литературных подделок», отмечает, что псевдоним зарождается одновременно с ростом индивидуального начала и желания авторов самостоятельно распоряжаться своими работами[47]. Ранее таких проблем не возникало, поскольку первоначально устная литература считалась коллективной собственностью (С. 13), а «все те авторы, анонимные и неанонимные, которые считали себя только “вещателями” речей божества, фактически пользовались именем бога как своеобразным псевдонимом, хотя ни сами они, ни их литературные потребители, – слушатели и читатели, – не сознавали этого» (С. 15). Идея именного авторства возникает с появлением письма: «благодаря зарождению и распространению письменности в античных литературах все больше и чаще стали появляться произведения не просто записные, а специально написанные, не зафиксированный фольклор, а настоящая литература. И именно в результате этого произведения стали сохранять имена своих авторов» (С. 17); «развитие понимания литературной “собственности”» и авторского права произошло в Новое время с изобретением книгопечатания, «позволившего выпускать сразу относительно большое количество экземпляров литературного произведения и по значительно более дешевой цене» (С. 24). Соображения Беркова о возникновении идеи псевдонима можно обобщить следующим образом: только постепенное осознание связи автора с его произведением, т. е. взаимной идентификации сочинителя и его творения, могло привести к обстоятельствам, порождающим необходимость скрывать собственное имя[48].
В. Г. Дмитриев считает, что один только лексикологический подход к псевдониму не позволяет раскрыть во всей полноте принципы его построения и смысловые оттенки[49]. В своей книге «Скрывшие свое имя» он рассматривает именно эти аспекты, затем классифицирует причины, заставляющие авторов изменить свое имя (С. 9–110), а также приводит классификацию видов псевдонима по семантическим критериям (С. 111–120).
Одной из причин, заставляющих писателей прибегать к псевдонимам, Дмитриев называет стремление избежать цензуры и прочих видов преследований, что было особенно важно для авторов эпиграмм или сатирических произведений, а также политически неблагонадежных лиц (например, декабристов во время Николая I) (С. 35). С его утверждением, что после Октябрьской революции этот аргумент перестал быть актуальным (С. 47), едва ли согласились бы писатели самиздата и эмиграции. Среди других причин Дмитриев называет социальное положение авторов, а также сословные понятия, не признававшие литературное творчество приличным занятием (С. 48).
Бывало, что родственники писателя не хотели, чтобы их фамилия фигурировала в публичном пространстве; иногда писатели, подвизавшиеся в других профессиональных сферах (например, служившие офицерами или чиновниками), считали свою основную деятельность несовместимой с писательством (С. 52, 55–56). Несмотря на то что писательская деятельность в ХХ веке обладала уже другим статусом, забота о собственном престиже и общественной репутации носит, безусловно, универсальный характер.
Дмитриев приводит и другие поводы для применения псевдонимов, в частности: опасение возможной неудачи (особенно у начинающих писателей) (С. 60); гендерные предрассудки, заставляющие женщин писать под мужским именем (псевдоандроним) (С. 69–70), хотя были и обратные случаи (псевдогиним) (С. 77); стремление отличаться от других авторов, носящих то же имя (С. 91), или, наоборот, умышленная путаница с известным лицом (С. 95); намеренное употребление одного и того же псевдонима двумя или более лицами (С. 95–96); акцентирование места пребывания, рождения или происхождения (геоним) (С. 98); неудовлетворенность звучанием имени, которое заменяется более «благозвучным» (С. 101), и др.
К этим побуждениям можно добавить и другие, перечисленные, например, в предисловиях к немецкому словарю псевдонимов Йорга Вайганда[50] или к английскому словарю Фрэнка Aткинсона[51]. В случае, когда автор пишет для многих журналов или издательств, псевдоним помогает скрывать это обстоятельство; в периодике применение псевдонимов создает впечатление большего числа авторов, работающих в определенном издании[52]. Псевдоним может быть также применен для того, чтобы сблизить звучание имени автора с жанром, в котором он пишет, часто с целью создать впечатление аутентичности[53]: например, читатель романтических историй будет ожидать от автора произведений этого жанра экспрессивно звучащего имени[54].
С семантической точки зрения Дмитриев разделяет псевдонимы на те, которые отражают характерные черты автора, и те, которые этой функцией не обладают. К первой группе относятся, в частности, намеки на примету личности (френоним) (С. 111, 115). В случае аллонима автором употребляется в качестве псевдонима имя подлинной личности настоящего или прошлого времени (С. 133).
Швейцарский славист Феликс Филипп Ингольд классифицирует в своей статье о поэтике псевдонима (на название которой ориентировался и заголовок данной статьи)[55] разные виды построения неверных подписей по степени прозрачности их композиции. Из многочисленных примеров, приведенных Ингольдом, я кратко представлю лишь некоторые. Высокую степень прозрачности имеют, например, псевдонимы, применяющие такие приемы, как изменение порядка фонетических частей имени и разнотипные сокращения, акронимы или инициалы, являющиеся в частности нарушением привычного типографического или звукового образа имени (С. 319). Большей комплексностью обладает прием анаграммы, хотя палиндром как особый вариант анаграммы можно считать более прозрачным (С. 321). Очень большую степень прозрачности имеют псевдонимы, указывающие сами на себя, т. е. на писательскую работу или на акт сокрытия (С. 324).
Кроме этих более формальных аспектов Ингольд рассматривает также проблему псевдонима и человеческого имени в целом с философской точки зрения (в духе русской традиции «философии имени»). Основные положения Ингольда таковы. Хотя в случае имени особенно явно просматривается лингвистический принцип арбитрарности, с именем с давних пор связаны определенные представления о судьбе и жизненном пути его носителя (С. 307, 312). Однако не каждый носитель имени доволен подобными представлениями и, соответственно, вытекающими из них ожиданиями; принимая псевдоним, он не только маскирует собственное имя, но и расширяет свою личность самостоятельно выбранным значением, позволяющим также фиктивно дистанцироваться от самого себя (С. 308).
И в современных условиях и экстравагантных имен (например, в сфере шоу-бизнеса) первоначальная функция имени – охарактеризовать своего носителя – сохраняется там, где выбор имени совершается как сознательный акт, в котором выражается возможность самому распоряжаться собой и собственной судьбой (С. 312, 317). Насколько непрозрачным ни был бы псевдоним, он никогда не сможет вполне скрыть его пользователя, потому что каждый псевдоним всегда носит в себе более или менее видные черты последнего (С. 310, 318). Псевдонимы можно рассматривать как особый фиктивный и поэтический текст, обладающий собственным семантическим содержанием, показывающим индивидуальные побуждения, по которым автор принял тот или иной псевдоним (С. 322, 325). Авторский псевдоним уместно также интерпретировать с точки зрения представлений автора о своей творческой идее (С. 328).
