Анджей Сапковский - Нет золота в серых горах

Для французов, имеющих собственный эпос о Карле Великом и романы о деяниях его паладинов (так называемые chansons de geste[32]), личность короля Артура как короля бриттов была и неинтересна, и непоэтична, а английский шовинизм легенды мог им лишь мешать. Зато во Франции вызвали интерес спутники Артура, рыцари Круглого Стола, потому что в те времена была мода на повести о персональных действиях, одиноких путниках... и о любви. Идеалом и лейтмотивом песен и романов французских труверов была галантная церемонная куртуазная любовь, amour courtois — сердечные похождения бравых рыцарей и подвиги, свершаемые ими в честь и в защиту прекрасных дам. На покровительствовавших труверам и трубадурам дворах (например, в Пуатье у Альеноры Аквитанской) популярной темой баллад стала проблема Артура и Британии (matière de Bretagne). Специализированным же типом баллады и любовного романа из группы amour courtois стали так называемые romans bretons, которые говорили о любви и любовных шалостях рыцарей Круглого Стола.

Период, о котором идет речь, — это время мощной экспансии артуровского мифа в Европу. Поэзия французских труверов была известна и популярна всюду, поскольку тогдашний французский язык, так называемый langue romaine, был в то время языком всей цивилизованной Европы — другие языки и сочинения только еще зарождались. Старофранцузский язык использовался и был популярен в Британии задолго до вторжения Вильгельма Завоевателя. В битве под Гастингсом англосаксонские и франко-норманнские рыцари взаимно крыли друг друга по-французски.

Кретьен де Труа (1135 — 1183), придворный поэт Марии Шампанской, известнейший трувер, начал эксплуатировать Камелот исключительно как фон к первой сцене — здесь начинались приключения, отсюда рыцари отправлялись в поход — Артур благословлял их и больше в повествовании не появлялся. Важнее были рыцари.

Кретьен написал целый ряд рифмованных романов о «благородных рыцарях». Большинство из них («Тристан», «Эрек и Энида», «Клижес», «Ивэн») имеют аналоги в виде возникших в тот же период версий валлийских романов и эпосов, но, по правде говоря, до сих пор неизвестно, кто у кого «списывал» — Кретьен у анонимных валлийцев или же наоборот. Но, как бы то ни было, корень был явно один и тот же — кельтская мифология. Песни кельтских бардов, которые они исполняли (по-французски!) в замках англо-норманнских рыцарей, переправлялись в континентальную Европу и становились там не менее популярными, чем в Англии. Помните «Крестоносцев» Зофии Коссак-Щуцкой, сцену, в которой бард Роберта Нормандского поет песнь о «Кеусе, добром виночерпии»? 1097 год, Первый Крестовый поход, ни Кретьен де Труа, ни Джефри Монмаутский еще не родились, но эту песнь никак нельзя считать литературным анахронизмом. Деяния Артура и Кэя и вся matière de Bretagne могли быть крестоносцам известны. Однако Коссак-Щуцкая все же допустила в этой сцене временную неточность, и даже две, к тому же серьезные. Мы к этому еще вернемся.

А вот действительно оригинальным, созданным Кретьеном «от корней», следует признать роман «Ланселот, или Рыцарь на телеге»[33]. Он нас заинтересует, учитывая новаторское включение в схему легенды этого важного для сюжета рыцаря и его любви к супруге Артура, королеве Гвиневере. Роман Кретьена воспевает известную и впоследствии канонизированную историю похищения королевы коварным князем Мелеагантом и освобождение ее геройским Ланселотом Озерным. Ланселот, потеряв боевого коня, вынужден спешить на выручку королеве, воспользовавшись крестьянской телегой. Отсюда и название романа. В те времена роман должен был чертовски возбуждать рыцарей и выжимать слезу из васильковых глаз дам — ведь для человека, посвященного в рыцари, езда на телеге была чудовищным позором! Кто-то из замка Мелеаганта, видя приближающегося Ланселота, воскликнул: «О, рыцарь на телеге! Вероятно, его вешать везут!» Романный Ланселот не моргнув глазом перенес этот срам, пожертвовав ради любимой дамы гордостью и рыцарской честью, потому что обожал горячо и искренне. Кретьен умел «пощипать» аудиторию. Это свойство великих бардов!

А Кретьен де Труа был бардом великим. В его исполнении Артуровская легенда впервые становится литературой. Искусством. Тематика и направленность отходят на второй план, главными становятся форма и манера повествования — la conte. Voila le grand conteur!

«Персеваль, или Легенда о Граале» («Perceval on contes del graal»), последнее произведение Кретьена, — снова серьезный вклад поэта в строение Артуровской легенды. Здесь появляется то, чего ранее не было.

Грааль.

Давший название книге Персеваль Уэльский — это невинный дурашка, пожелавший стать рыцарем. На пути ко двору Артура с ним случаются разные забавные приключения. Кретьен опять «пощипывает» аудиторию — игривых французов особенно забавляет то, что Персеваль «pucelle», девственник, который самым смешным образом постоянно упускает возможности, то есть встречающихся на пути дам.

А теперь обещанная неточность Зофии Коссак-Щуцкой: во времена Первого Крестового похода в балладах норманнского барда появляются Персеваль и Грааль, а появляться они не имели права. И Персеваля, и Грааль Кретьен де Труа ввел на восемьдесят лет позже! Если б бард Коссак-Щуцкой воспевал валлийского Передура, ошибки б не было.

Возвращаемся к роману Кретьена, к девственному Персевалю, который, уже будучи рыцарем, попадает в таинственный замок Короля-Рыбака, страдающего от неизлечимой раны. Персевалю демонстрируют удивительный сосуд, именуемый Граалем... Показывают ему и истекающую кровью пику...

И тут наступает неожиданный поворот в повествовании. Начинается мистерия, на глазах у изумленной публики исполняется некий таинственный обряд, Великая Тайна. И повествование обрывается. Персеваль не задал вопроса, которого ожидал Король-Рыбак. А Кретьен не докончил произведения. Оставил загадку...

Загадку, к которой мы еще вернемся.

Имеются, в частности, в виду трилогия «Иосиф Аримафейский», «История Святого Грааля» и «Мерлин и Персеваль», написанная в 1190 — 1198 годах бургундским поэтом Робертом де Бороном. До нас дошла лишь первая часть трилогии. Двух остальных мы не знаем и теперь уже не узнаем. Они погибли.

Зато нам известно более важное — так называемый «Цикл Вульгаты», в который входят «История Святого Грааля», «История Мерлина», «Книга Ланселота», «Поиски Святого Грааля» и «Смерть Артура». «Цикл Вульгаты» возник в 1215 — 1236 годах как коллективный труд анонимных монахов-цистерцианцев. Имеется теория, гласящая, что на написание (и придание ей религиозного оттенка) легенды об Артуре уже значительно раньше склонил монахов их великий собрат и шеф — сам Бернар Клервоский, опекун и обновитель ордена, один из величайших моральных авторитетов тогдашней эпохи. Бернар Клервоский прекрасно понимал дидактическое и моральное значение легенды и ее социотехническую роль[34].

Цикл «Вульгаты» представляет собой очередное мощное развитие и обогащение мифа. Отталкиваясь от «Истории...» Джефри Монмаутского и романов Кретьена де Труа, монахи укладывают в здание новые кирпичи, из которых самыми важными являются:

— история Грааля и исход Иосифа Аримафейского;

— родословная и сильно раздутая роль Ланселота Озерного, возведение этого рыцаря до уровня основного героя легенды;

— греховная связь Ланселота и Гвиневеры, супруги короля Артура;

— несколько менее греховная (но все же!) связь Ланселота с девственницей Элейной, в результате которой на свет появляется добродетельный, набожный и чистый как слеза Галахад;

— неисчислимые приключения рыцарей Артура: Ланселота, Гавейна, Кэя, Борса, Лайонеля, Персеваля, Эктора Окраинного (де Мари) и т.д.;

— поиски Святого Грааля (безрезультатные для грешников, но увенчивающиеся успехом, стоило этим делом заняться чистому Галахаду);

— бунт и предательство Мордреда как прямое следствие согрешения Гвиневеры и Ланселота, резня под Камланном как своеобразная Gotterdammerung[35] и предостережение потомкам, дескать, не грешите!

Как видим, легенда начинает служить новой цели. Предпринимается фронтальная атака Церкви, рассчитанная на аннексию — по сути и до конца светской, а в истоках даже языческой — легенды, на использование ее в качестве собственного орудия воздействия.

Во-первых, должен родиться кодекс истинно христианского рыцаря, к тому же не в виде сухих указаний и наставлений, возглашаемых с амвона, а в форме легкоусвояемого и всеми любимого мифа. Артуровская легенда, изложенная в «Вульгате», должна показать, что рыцарские идеалы и этика рыцарства имеют религиозные, прямо-таки евангельские истоки, а рыцарство выполняет роль спасительную, ибо оно есть не что иное, как вооруженная десница Церкви.