Гибель империи. Уроки для современной России - Гайдар Егор Тимурович
О применении силы для сохранения политического контроля в восточноевропейской части империи приходится забыть. Любые шаги в этом направлении ставят крест на надеждах получить масштабную экономическую помощь. Между тем неявное взаимопонимание в том, что Восточная Европа – зона советских интересов, прежде существовало. Это означало, что, сколько бы европейская и американская общественность ни возмущалась военными интервенциями в этом регионе, направленными на то, чтобы сохранить у власти вассальные режимы, правительства стран – членов НАТО не были готовы сделать ничего, чтобы им помешать. Такое взаимопонимание было важнейшим фактором сохранения контроля СССР в этом регионе. После событий 1968 г. в Чехословакии применять силу не приходилось. Все знали, что советские руководители при необходимости к этому готовы.
Волнения 1980–1981 гг. в Польше, когда на фоне продолжающейся войны в Афганистане руководство КПСС заколебалось в вопросе о том, надо ли применять советские войска, чтобы подавить польское рабочее движение, впервые заставляют задуматься о том, насколько далеко оно может пойти, чтобы сохранить целостность империи[464]. Но этот вопрос не был поставлен публично, обсуждался конфиденциально. Польских руководителей убедили решить проблему своими силами, ввести военное положение. Решение о выводе войск из Афганистана, в неизбежности которого осенью 1985 г. было убеждено и политическое, и военное руководство СССР, могло породить сомнения в том, готов ли СССР использовать свои войска для сохранения восточноевропейской части империи. Но получить однозначный ответ на такой вопрос было невозможно.
Одностороннее сокращение советских вооруженных сил, включающее вывод 50 тыс. советских солдат из Восточной Европы, было очевидным сигналом восточноевропейским обществам, что время доктрины ограниченного суверенитета, готовность Советского Союза в любой момент применить силу, чтобы удержать у власти вассальный режим (“доктрина Брежнева”), уходит в прошлое.
С конца 1988 – начала 1989 гг., когда общество и политическая элита восточноевропейских стран поняли, что применение военной силы Советским Союзом в условиях экономической зависимости СССР от западных государств невозможно, крушение Восточноевропейской части империи было лишь вопросом формы и времени. В апреле 1989 г. в Польше начались переговоры между правительством и “Солидарностью” об условиях проведения свободных парламентских выборов. Через два месяца “Солидарность” нанесла сокрушительное поражение просоветскому режиму, получила полный контроль над нижней и верхней палатами парламента.
Без опоры на советскую военную мощь, способную подавить национально-освободительные движения, даже безоговорочная готовность Президента Румынии Чаушеску использовать силу против собственного народа его режим не спасала. Между моментом встречи М. Горбачева и Дж. Буша на Мальте (ноябрь 1989 г.), на которой М. Горбачев неофициально заверил Дж. Буша в том, что советские вооруженные силы не примут участия в военных действиях в Восточной Европе, и моментом краха остатков Восточноевропейской империи прошло менее двух месяцев.
Как обычно бывает в истории, процессы крушения империй, начавшись, идут быстрее, чем можно представить. Еще в сентябре 1989 г. в ЦК КПСС были уверены в том, что польское руководство в ближайшее время не поставит вопрос о выходе из Варшавского договора[465]. Вскоре этот вопрос ставить было бессмысленно – Варшавского договора не стало.
Экономическая цена, которую заплатил Запад за отказ СССР от контроля над Восточной Европой, оказалась невысокой. Кредиты и гранты ФРГ за согласие на объединение Германии, итальянские связанные кредиты, американские зерновые кредиты – это, если вспомнить о цене вопроса, немного. Но руководство СССР было не в том положении, когда можно навязывать партнерам по переговорам свои условия. Для него главное, что вопрос о предоставлении крупных государственных западных кредитов открыт, есть надежда совершить прорыв в этом направлении, на этой основе стабилизировать экономическое положение в стране.
Представления западного общества, политической элиты о том, как советские власти должны себя вести, если они хотят получить финансовую поддержку, не ограничиваются Восточной Европой. Руководство СССР получает однозначные сигналы: хотите экономической помощи – соблюдайте права человека, не злоупотребляйте силой. Но что значат для политико-экономической системы, в основе стабильности которой всегда была готовность к неограниченному применению насилия против собственного народа, подобные советы?[466] Они равнозначны требованию ее ликвидации.
Политики, выступающие в прибалтийских странах за восстановление независимости, утраченной после заключения пакта Молотова – Риббентропа в 1939 г., получают от США однозначный сигнал: если независимость будет провозглашена, Америка ничего не сможет сделать для защиты их суверенитета, не признает новые правительства. Но и советское руководство информируют, что репрессии против сторонников независимости стран Балтии, применение силы нанесут непоправимый ущерб отношениям с Западом[467]. В переводе на простой русский язык это значит: будете применять репрессии – забудьте о западных деньгах.
С открытием правды о прошлом становится яснее, что СССР в период острого кризиса сталкивался с проблемами еще более сложными, чем другие распавшиеся имперские образования. Для последних источником легитимности их власти было право завоевателя. Руководство СССР для обоснования своих прав апеллирует к коммунистической идеологии и исторической традиции. Гласность, ставшая доступной обществу информация о злодеяниях режима, о том, как он формировался, подрывают остатки легитимности союзной власти. С того времени, когда советское руководство разрешило говорить правду о собственной истории, коммунистический режим, советская империя обречены.
§ 4. Кризис империи и национальный вопрос
Как это обычно бывает в авторитарных многонациональных государствах, либерализация режима, демократизация прежде всего приводят к политической мобилизации сил, готовых эксплуатировать национальные чувства. В СССР жертвами репрессий, связанных с национальной принадлежностью, стали корейцы, курды, ненцы, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары, греки, месхетинские турки[468]. Можно представить себе, какой заряд межнационального напряжения, какие долгосрочные проблемы (скрытые до некоторой поры) были заложены этими репрессиями[469]. При отсутствии демократических традиций лозунги, апеллирующие к национальной истории, интересам, обидам, – эффективное оружие в политической борьбе. С этой точки зрения развитие событий в СССР в конце 1980-х – начале 1990-х гг. не стало исключением.
М. Горбачев в первые годы своего правления не осознавал, какой взрывной потенциал заложен в межнациональных отношениях, верил, что национальный вопрос в СССР решен. О мере непонимания Горбачевым потенциальной серьезности проблемы межнациональных интересов в СССР, ее взрывоопасном характере, который может проявиться при любых попытках либерализации, свидетельствуют его собственные слова: “Если бы у нас в стране не был решен в принципе национальный вопрос, то не было бы того Советского Союза, каким он сейчас предстает в социальном, культурном, экономическом, оборонном отношениях. Наше государство не удержалось бы, если бы не произошло фактическое выравнивание республик, если бы не возникло сообщество на основе братства и сотрудничества, уважения и взаимопомощи”[470].
Это политическая ошибка, тот случай, когда лидер доверился официальной пропаганде, не хотел понимать реальности. Он мог бы вспомнить, что массовые выступления, прошедшие в Грузии 4–9 марта 1956 г., бывшие первым послевоенным открытым проявлением политического протеста в СССР, прошли почти сразу после начала хрущевской либерализации режима. В них приняли участие около 30 тыс. человек. 9 марта войска применили оружие, 13 человек были убиты, из 63 раненых скончались еще 8 человек. В тот же день произошло еще несколько столкновений манифестантов с войсками, где были убитые и раненые[471].
