Разговоры с таксистами о жизни и устройстве Вселенной - Чарльз Кокелл
Но есть и другая вероятность. Возможно, нам никогда не удастся дать определение жизни. Что, если вместо того, чтобы попросить вас сказать мне, что такое золото, я бы попросил определение стола? Вы бы ответили: «Ну, это мебель, на которую я ставлю всякие вещи». Я бы показал вам изображение табуретки, удивительно похожей на маленький столик, и вопросительно бы приподнял бровь. «Хм», – ответили бы вы. И правда, хм. После чего мы могли бы часами спорить о том, что же такое стол, отвлекаясь на обсуждение того, что же такое табуретка и стул и превращается ли кофейный столик в стул, если вы на него присядете. Почему наш разговор зашел в тупик? Причина проста. Слово стол не относится к определенному элементу или атомной структуре, например золоту; скорее это просто слово, придуманное людьми для обозначения объектов, имеющих определенные общие качества. Очевидно, что большинство этих предметов, этих «столов», мы легко можем узнать, хотя между вашим кухонным столом и банкетным столом королевы может быть большая разница. Но если немного углубиться в вопрос, мы можем найти множество объектов, которые с пугающей простотой показывают, что слово «стол» – это всего лишь лингвистическое удобство, скрывающее в себе множество тайн и противоречий. Попытайтесь определить стол в физических терминах, безотносительно ваших намерений по его использованию, и вы не сможете отнести табуретку в отдельную категорию.
Возможно, жизнь, как и стол, – «не естественный вид». Она существует в рамках наших вечно неадекватных определений, но с точки зрения физического мира на самом деле нет разделения между жизнью и не-жизнью. Вместо этого было бы разумнее поразмышлять о градации между простой молекулой и человеком. По мере того, как вы увеличиваете сложность материи, начинают проявляться определенные черты жизни. Но не обязательно, чтобы что-то обладало всеми этими свойствами одновременно или с одинаковой интенсивностью, чтобы быть живым. Как, например, наш мул, не способный к размножению, но обладающий другими признаками живого существа. Если взглянуть на химическую сложность под таким углом, то вы проводите произвольную линию между живым и неживым, и эта линия зависит от списка качеств, которые, как вы решили, в первую очередь определяют понятие жизни. Таким образом, наши определения не бесполезны, а просто предвзяты. Жизнь включает в себя некую материю, которая способна на интересные вещи, такие как рост, размножение, эволюция, метаболизм и другие проявления сложности. Этот материал представляет для нас особый интерес не в последнюю очередь потому, что мы сами принадлежим к нему и поэтому любим отгораживать его от другой материи и объявлять уникальным. Но, кинув взгляд на окраину очерченной нами зоны жизни, мы обнаружим, что она плавно переходит в другую материю, определяемую словесными играми, в которые мы играем.
Предполагаемое разделение жизни и не-жизни безнадежно поощряется не только нашим стремлением к семантической ясности, но также религиозными и моральными аргументами, предполагающими особое место человечества. Принятие того факта, что жизнь – это не естественный вид, а просто слово, которое устанавливает искусственную, изменчивую и очень проницаемую границу вокруг некоторых особенно интересных кусков органического материала, встречает сильное сопротивление со стороны тех, кто боится, что такая позиция приведет к нигилизму. Мы отказываемся исследовать границы жизни, потому что не хотим обнаружить, что наша привилегия незаслуженна. Уже одно это может мотивировать извечный интерес к поиску определения жизни, проведению линии, которую никто не может пересечь, чтобы мы наконец могли наслаждаться нашей священной сферой, защищенной от двусмысленности.
Но что мы получаем от этой одержимости четким определением границ между жизнью и не-жизнью? Представьте себе мир, в котором люди – это просто сложная органическая химия. В этом мире слово «жизнь» – это полезный способ грубо выделить ту часть химии, которая определяет работу биологии. Так ли уж это плохо? Несмотря на страхи перед нигилизмом, я не вижу причин, по которым чей-либо моральный компас мог бы выйти из строя. Подрывает ли определение одного слова вашу способность сопереживать другим кускам органического вещества, имеющим схожие характеристики, другим сгусткам материи, на которых наклеена та же самая этикетка, что и на вас? На самом деле можно вполне убедительно утверждать, что принятие жизни как неестественного вида скорее расширит нашу зону сочувствия. Возможно, те органические формы, которые находятся на границах слова «жизнь», также заслуживают заботы. Твердое определение жизни может привести к тому, что с мулом будут обращаться как со столом. И напротив, признание того, что люди – это всего лишь химия, а жизнь – всего лишь функционально полезное слово, усмирит нашу гордыню. Потенциально это путь к предусмотрительности и вдумчивости, а не к беспечному отношению ко всему, что не считается живым (а также ко всему, что считается), которое существует сейчас.
Если однажды наука приведет нас к более четкой формулировке того, чем же является жизнь, да будет так. Этот сдвиг заострит и ужесточит границу. Но зачем поощрять эти усилия ради удовлетворения патологического спроса на особенность? На самом деле нам не нужно, чтобы жизнь была похожа на золото.
По моему мнению, этого никогда не произойдет: жизнь никогда не присоединится к золоту в пантеоне естественных видов. Она навсегда останется полезным разговорным термином. Причина моей убежденности заключается в том, что жизнь просто не представляет собой, в отличие от золота, единый набор атомов, расположенных в упорядоченной форме, допускающей точное определение. Способность жизни к хаосу, к возникающим свойствам и огромная сложность того, как атомы могут быть расположены для создания невероятного разнообразия материи, которая выполняет множество действий, приводят к ощущению, что жизнь не только исключает любую возможность точного определения, но и что, возможно, нам стоит прекратить пытаться его найти.
Нечеткое определение жизни дает нам возможность включать в нее новые формы материи по мере развития наших знаний о Вселенной. Возможно, в далеком будущем, на другой планете, люди-исследователи наткнутся на какой-то материал, который демонстрирует сложное взаимодействие с окружающей средой, возможно, он даже будет выказывать признаки того, что мы считаем способностью к осознанию своего окружения. Эти качества сделали бы его частью материала, который на Земле мы считаем живым. В то же время состав и сложность этого материала могут быть таковы, что мы не сможем легко определить, является ли он образцом жизни в том смысле, в котором мы представляем жизнь на Земле. Основываясь на жестком определении жизни, мы бы исключили этот материал из
