Итоги Итоги - Итоги № 44 (2011)
— России нужен свой мотоцикл. Была попытка создать его на уральском заводе, мы тогда даже удостоились титула «Бренд года». Это проект «Волк», очень достойный, сверхуспешный, во многих странах хотели его реализовывать. Тот байк был носителем нашей идеологии. Но, к сожалению, не все от меня зависело, потому что владельцем завода был не я. Завод потерял владельца, проект загнулся. Получилось как в «Собачьем сердце»: вначале рабочие запели хором, потом понесли оборудование, потом полопались трубы отопления, потом заколотили парадные и стали ходить через черный ход. Сейчас завод выпускает мелкосерийную продукцию. Но она абсолютно неконкурентоспособна внутри страны — мотоцикл стоит порядка 10 тысяч долларов. Это не значит, что мы оставили попытки, я все равно доведу дело до конца, и в России обязательно будет свой мотоцикл. У меня на эмблеме написано «Будущее важнее настоящего». Все, что задумано, обязательно сбудется.
Григорий Санин
Екатерина Маслова
Екатерина Маслова
Сделано в Большом / Искусство и культура / Главная тема
На сайте Большого театра уже давно работает календарь обратного отсчета: до открытия исторической сцены осталось двенадцать дней, семь дней, пять... Страсти вокруг события кипят пропорционально таймеру — то ведущий солист разоблачит «показушную политику» руководства в открытом эфире, то метрополитен объявит о закрытии станции «Театральная» для работ по шумоизоляции подземной сцены. Чем ближе время «Ч», тем интереснее, с чем приходит коллектив Большого театра на свою главную сцену, супернавороченную, блистающую позолотой и имперским шиком. Что мы получим на выходе — грозного конкурента питерской Мариинке, парижской «Гранд-опера» и лондонскому «Ковент-Гардену» или скучную московскую достопримечательность с фальшивой позолотой былого величия?
Тот самый Большой
За шесть минувших лет общественность имела о Большом весьма смутное представление. Вроде бы что-то ремонтируется, премьеры репетируются, и скандалы с назначением-отставкой ключевых фигур в руководстве регулярно гремят. Между тем театр с 2005 года пережил один из самых тяжелых периодов в своей истории, сравнимый с постреволюционным. Тогда на повестке стоял вопрос о закрытии императорских театров, а работавшие на стороне артисты получали гонорар консервами и дровами. Театру помогли выжить инерция истории и здравый смысл. Сейчас, пожалуй, то же самое. Правда, в начале прошлого века восстанавливать труппу пришлось практически с нуля, а сейчас театр пришел к открытию родного дома с труппой целехонькой, хоть и расшатанной периодом безвременья. Да и в руки получил не ободранный зал с выдранными царскими вензелями, как после революции, а новый ультрасовременный комплекс, напичканный хай-теком и снабженный всей необходимой инфраструктурой. Готов ли театр жить в ТАКОМ театре?
Этим вопросом в Большом озаботились не сейчас и даже не вчера. Приход в директорский кабинет опытного петербургского театрального менеджера Анатолия Иксанова изначально был увязан с началом реконструкции. Предполагалось, что он справится с тяготами походного существования театра и приведет его историческую сцену в завтра с минимальными потерями. Так Иксанов получал двойную нагрузку: собственно труппу с ее ворохом дрязг и проблем и реконструкцию-реставрацию, за которую он формально не отвечал, но был притчей во языцех всех, кому не лень. Позиция директора все это время была хорошо просматриваема и простреливаема; при всех оговорках он все-таки повернул неповоротливую махину нашего византийского театра на запад и некоторые стратегические векторы обозначил. По его инициативе анализом системы управления Большого занялась знаменитая консалтинговая фирма McKinsey. Талмуд ее рецептов очень грубо и очень общо сводится к следующему: либо Большой перенимает мировой опыт и становится нормальным театром эпохи глобализации, либо продолжает пестовать свою «уникальную специфику», и тогда никакой консалтинг, апгрейд и вздутие бюджета ему не помогут. Так же, как не помогают нашей экономике заоблачные экспортные цены на нефть и газ.
Наше все
Сравнивать Большой стоит лишь со сходными по статусу национальными театрами — Парижской оперой, «Ковент-Гарденом», «Ла Скала». У большого американского брата «Метрополитен-опера» все устроено проще и практичнее, чем в Старом Свете, где условия жизни и даже сам факт появления на свет театров был исторически связан с монаршей волей и монаршей казной. За океаном главный театр функционирует как коммерческое предприятие. В Европе и в России — как очень специфичное заведение, жизнь в котором осложнена многими деликатными обстоятельствами. Впрочем, по количеству «обстоятельств» Большой лидирует безоговорочно — и вот почему. После переноса большевистской столицы в Москву его статус «вечно второго» по сравнению с Мариинским резко изменился, а когда власть поняла, что большое искусство — это имидж пролетарской страны, на театр и вовсе надели идеологические оковы. Это не анамнез из истории болезни современного Большого, это лишь выписка из его свидетельства о рождении. Нигде в современном мире власть не диктует репертуар оперному театру, а в наших широтах диктовала, настойчиво и долго. Отсюда скандалы с появлением «чуждого нам репертуара»: например, легендарных уже «Детей Розенталя» или совсем свежих «Воццека» и «Дон Жуана» в опере, «Игры в карты» или «В комнате наверху» в балете. Отсюда редкие, всякий раз воспринимаемые как чудо попытки сотрудничества с зарубежными театрами. Например, «Летучий голландец» или «Волшебная флейта». Отсюда до абсурда доходящие условности в практике приглашения мировых звезд: только находящийся на особом положении оперный режиссер № 1 Дмитрий Черняков может приглашать на премьеры нужные ему голоса, а первый серьезный контракт худрук балета Сергей Филин заключил только сейчас, со звездой Американского театра балета Дэвидом Холбергом. Вечные оглядки на власть и превратно толкованную «национальную специфику» пронизали Большой театр от директорского кабинета до последней гримерки. Возможно, и слухи об уборщицах в звании лейтенанта ФСО в этом контексте не слишком преувеличены. Однако за последние полтора-два десятка лет власти было не до репертуара Большого. Сейчас условия меняются, театр становится снова «центром силы», да и просто модным местом. И если равноудаленность от власти сохранится, а профессионалам дадут заниматься своим делом, то при новых условиях Большой вполне сможет стать мировым театром — равным среди равных.
Тем более что в оперном мире нарастают глобалистские тенденции точно так же, как и в неоперном. Европейские гранд-театры кооперируются, и один и тот же спектакль с незначительными ремарками в составах и деталях кочует по лучшим сценам. Противиться этому процессу — все равно что игнорировать «Макдоналдс». Другой разговор, что не всякий театр к кооперации приглашают, и очень хотелось бы, чтобы Большой театр волновался о своем соответствии мировым стандартам, а не о технической возможности «дружить — не дружить».
За прошедшие шесть лет театр укрепил отношения со своим попечительским советом, но зависимость от мнения власти при этом никуда не делась — известно, что люди в совете тоже не с улицы пришли. Привлеченные спонсоры не меняют картину: около 70 процентов текущих нужд театра оплачивается государством, в бюджете которого театр — национальное достояние выделен особой строкой. Да и спонсоры, отсчитав деньги, могут в результате пользоваться только имиджевыми привилегиями, а не конкретными преимуществами, как во всем мире, — из-за отсутствия у нас закона о меценатстве. А по-другому заработать театру особо и нечем. Разве что билетами? Этот вопрос по-прежнему слабое звено. Вопреки уверениям официальных лиц купить в Большой билеты по Интернету, как во всех цивилизованных театрах, по сей день крайне трудно. Схемы непрозрачны, на первый запрос о билете в Большой театр поисковик отзывается ссылками на фирмы, фирмочки и фирмешки сомнительного толка. По слухам, даже на главный концерт открытия, куда билеты не продавали в принципе, можно достать заветную «проходку» за 15 тысяч евро. Понятно, что каста театральных перекупщиков неискоренима, и я лично переплачивала за билет с рук в Венскую оперу, но театру ради глобального имиджа придется заняться этой проблемой.
Наболел вопрос и с прокатной системой. Тут все четко, как в формуле. Недоверие к слову в театре растет, требования к визуальному эффекту повышаются, оперно-балетное производство дорожает. Соответственно, ради экономической целесообразности во всем мире спектакли идут блоками: 10—12 показов — и в запасники, потом следующий. Так экономятся силы театра и повышается качество спектаклей. К слову сказать, свои премьеры Большой уже несколько лет выпускает по этому принципу. Но в текущей афише еще бывает, что в течение трех дней играют три радикально разных спектакля, энергия распыляется, особого коммерческого смысла в таком разнообразии меню нет. Система блоков позволяет также лучше организовать занятость артистов, ныне не представляющих себя в крепостной зависимости от театра, будь он и Большой.
