Михаил Ненашев - Иллюзии свободы. Российские СМИ в эпоху перемен (1985-2009)
Главным опорным пунктом челябинского землячества стала Академия труда и социальных отношений, где ректором уже много лет работает Николай Николаевич Гриценко. Воспитанник челябинского комсомола – секретарь горкома, затем работник ЦК комсомола, ВЦСПС. Он один из тех народных депутатов первого демократического Верховного Совета СССР, которые верили в радикальные перемены перестройки. Профессор, доктор наук, он из той категории людей, которые несут на своих плечах обычно главную тяжесть любого задуманного дела. Уже более 7 лет он возглавляет вместе с Л.Я. Поляничко оргкомитет по проведению конференций, круглых столов, посвященных памяти Виктора Поляничко. За эти годы под его руководством были рассмотрены с участием Государственной Думы, Совета Федерации, министерств образования и культуры самые актуальные проблемы политического, нравственного и правового воспитания молодежи. Общественное значение их невозможно не оценить.
Наверное, читатель может обвинить меня в излишнем пафосе, восторженности в оценке своих земляков-челябинцев. Может быть, это и так, но я ничего не преувеличил: такими их взрастила, возвеличила благодатная челябинская земля, и ей они обязаны своими качествами, заслугами и высотами, коими овладели. Обязаны они этой земле и тем, что и после крутых перемен, утрат и потерь они не изменили себе и остались людьми, достойными уважения.
Конечно, время необратимо, и возраст дает о себе знать – опустились плечи, побелели головы, нет былого огня в глазах. Но ты, читатель, не суди их, не исключай из своей памяти. Остановись, загляни им в лицо. Они земляки твои, они лучшие из тех, кого взрастила твоя челябинская земля, богатства и слава ее созданы их руками и разумом. Поклонись им и будь достойным того, чтобы продолжить их путь и пойти дальше, прославляя и обогащая родной Южно-Уральский край.
Книга «Челябинцы в Москве». Москва, август 2004 г.
Старая площадь и ее обитатели
Провинциалу в столице, особенно в самом начале, бывает неуютно. Все вокруг оказывается непривычным и необычным. Становится понятным, что переезд в зрелом возрасте в неизвестный для тебя город, если к тому же таким городом оказывается Москва, – дело весьма рискованное.
Позволю себе сделать отступление и поделюсь впечатлениями, которые вызвало у меня московское житие в самом начале. Чтобы жить в Москве, не замечая того, что ты не приемлешь, нужно в ней родиться. В столице новожитель встречается с многочисленными проявлениями неискренности, лицедейства, групповыми интересами, пристрастиями. В отличие от Урала Москва не приемлет прямых отношений, отдавая предпочтение скрытым, где откровенность считается признаком плохого тона. Думаю, что неслучайно «Москва слезам не верит», ибо сострадание и соучастие у нее не в почете. Оттого и сейчас, в столь тяжелое для страны время, в Москве человеку особенно трудно противостоять унижению и сохранить свое достоинство. Грустно было наблюдать, как отношения, присущие Москве, начинают оказывать весьма быстрое влияние на перемены в людях, которые раньше тебя оказались в столице и довольно быстро освоили привычки столичного общежития. Происходило это потому, что привыкшему к послушанию провинциалу трудно было сохранить свою самостоятельность, к тому же, как часто говорил мой дед, казачий урядник: «Дурное дело нехитрое, и освоить его большого ума не требуется».
Может быть, я и пристрастен в своей неприязни к столице, однако надеюсь, что всякий наблюдательный человек со мной согласится в том, как деформированы в Москве отношения людей, как преобладает в них необязательность. Посмотрите, читатель, вокруг себя, и вы увидите, как в виде заклинания звучит при всех встречах знакомых традиционный призыв: надо бы встретиться, пообщаться. Заканчивается всегда этот ритуальный, взаимный призыв заявлением-обещанием: созвонимся. Но проходят недели, месяцы, никто не звонит и никто не назначает встречи. И ты в провинциальном недоумении остаешься один на один со своими заботами, неурядицами, постепенно привыкая к тому, что помощи и участия ждать тебе в столице неоткуда и рассчитывать ты должен только на себя.
Часто мне приходило тогда на память известное остроумное определение: «Зануда – это человек, который на обязательный формальный вопрос при встрече старых знакомых “Как живешь?” всерьез и обстоятельно начинает объяснять, как он живет». Вот таким занудой выглядел я в первые месяцы жизни в Москве, осуждая свою провинциальную непосредственность и проклиная тот час, когда решил переехать в центр.
Формализм, показуха проявляются в столице в большом и малом. Помню, 6 ноября 1975 г., на первом Октябрьском празднике в Москве, мы с женой встретили во Дворце съездов на торжественном заседании таких же испуганных провинциалов – Н.И. Рыжкова и его жену Людмилу Сергеевну. Они тоже только что приехали в Москву, где Николай Иванович начал работать заместителем министра тяжелого машиностроения. Будучи знакомыми по Уралу, мы встретились как родные, ибо было видно со стороны, что они так же, как и мы, здесь, в столичном мире, одинокие и чужие. Тогда же я заметил, а понял позднее, с женами на торжественные заседания ходили чаще всего тоже только провинциалы.
Становление в аппарате ЦК КПСС в отличие от Челябинского обкома было мучительным. Размышляя над этим спустя 16 лет, вижу, что связано это было не просто с другим стилем работы, но и с совсем иными правилами взаимоотношений, другими, весьма строгими требованиями подчинения на всех должностных ступенях – от инструктора и до секретаря ЦК. Старая площадь и ее обитатели жили по своим особым законам и обычаям, известным только им и исполняемым безукоризненно.
За долгие годы монопольного положения партии в руководстве всеми сферами жизни общества был создан механизм аппарата, действующий на основе жесткой дисциплины и послушания, отлаженно и почти без сбоев. В аппарате ЦК не принято было никоим образом выделять персонально деятельность того или иного работника, каждый был лишь маленькой частью, тем самым пресловутым винтиком большого механизма, результаты работы которого были обезличенными и считались коллективными. Право на имя, на авторство имели преимущественно лишь секретари ЦК, хотя доклады, с которыми они выступали, статьи, публиковавшиеся от их имени в печати, были всегда результатом работы большого числа работников аппарата.
Не могу не признать, что работа в аппарате ЦК КПСС была хорошей школой укрощения гордыни, воспитания организованности, дисциплины, позволяла владеть анализом тех процессов, которые происходили в стране. Однако утраты были тоже немалые, ибо она лишала работника всякой самостоятельности, отучала от инициативы. Превыше всего в аппарате ЦК ценились послушание, исполнительность. Любые попытки каким-то образом выразить свое особое мнение или заявить о своей позиции в выступлениях перед аудиторией или в прессе встречали сначала неприятие, затем сопровождались осуждением, а закончиться могли отлучением от должности. Все эти варианты отношения к инакомыслию мне довелось испытать на собственном опыте.
Существовала лишь весьма небольшая группа работников аппарата, принадлежащих к элите (это были помощники генерального секретаря, помощники секретарей, членов политбюро – М.А. Суслова, А.П. Кириленко), имеющих практически неограниченные права на интеллектуальную эксплуатацию любого из работников отделов, на использование творческой собственности, принадлежащей инструктору, консультанту, завсектором, заместителю или заведующему отделом. Время партийного правления Л.И. Брежнева, особенно в последние годы, с большим основанием можно именовать временем аппаратного всемогущества помощников. Думаю, это было неизбежно, ибо чем инертнее и беспомощнее в интеллектуальном и физическом отношении оказывались хозяева, тем ретивее, смелее становилась челядь, особенно из числа наиболее приближенных к первым лицам. Подобное положение неизбежно приводило к разделению работников на подмастерьев, «подносчиков снарядов», и мастеров, имеющих право на окончательное формулирование и отработку материалов докладов, партийных решений. Уже через короткое время пребывания в аппарате ЦК КПСС становилось понятным, что здесь заранее и навсегда определено место каждого работника, и только в рамках отведенного ему пространства он мог двигаться, поворачиваться, иметь мнение, вносить предложения, не переступая установленные барьеры. Строго была установлена и иерархия партийной власти, подчинения и зависимости, оставаясь незыблемой многие годы. Только самые чрезвычайные обстоятельства или события, ставшие достоянием широкого общественного мнения, могли внести изменения в этот нерушимый порядок.
Приведу по этому поводу всего лишь один пример. Обычно деятельность секретарей ЦК КПСС, членов политбюро с помощью их ближайшего окружения намеренно окутывалась непроницаемой завесой таинства и секретности с обязательным выпячиванием на первый план особой значительности и влиятельности личности высокопоставленного партийного начальника. И только непредвиденные события вдруг открывали перед всеми очевидное, и становилось ясным, что за этой завесой порой просто ничего нет, что «король-то голый». Многим памятна та грандиозная конфузия, которая случилась с А.П. Кириленко, в свое время претендовавшим на роль второго лица в партии и даже пытавшимся в чем-то нарушить всесилие в ЦК КПСС М.А. Суслова. Случилась эта конфузия на XXVI съезде КПСС в последний день его работы, когда, чтобы отличить лидеров партии и одновременно повысить значимость вносимых предложений по составу членов и кандидатов в члены ЦК КПСС, было решено, что для голосования список членов ЦК КПСС зачитает М.А. Суслов, а кандидатов в члены ЦК КПСС – А.П. Кириленко. Чтение списка М.А. Сусловым прошло без особых трудностей. А вот когда к чтению списка кандидатов в члены ЦК с трибуны съезда приступил А.П. Кириленко, делегатам стало очевидно, что перед ними человек или просто не умеющий читать, или находящийся в последней стадии умственной и физической немощности. Все присутствующие на съезде не могли скрыть чувства стыда, когда он не смог правильно произнести, прочитать ни одной фамилии из списка, содержащего немногим более ста человек. Предположения о давнем и глубоком склерозе А.П. Кириленко оказались соответствующими действительности. И этот человек в таком состоянии, будучи на вершине партийной власти, располагал высочайшим правом «казнить и миловать». И только после этого он не сразу и с большим трудом был отправлен на пенсию.
