Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №1 (2002)
— Подарил. На свадьбу. Уж очень он Люцику понравился. Сказал, что будет собирать польских художников.
— Кто такой Люцик?
— Да я же говорю — зять мой. Вот уже полгода, как они поженились. Люцик из Польши приехал, здесь в булочной работает. Шустрый парнишка...
Я глянул на часы — пора было ехать дальше. Протянул старику руку:
— На обратном пути из Вермонта загляну.
Антикварщик вышел провожать. Выглядел он расстроенным — впервые за многие годы нашего знакомства я ничего не купил у него.
— А этот Люцик далеко живет? — попробовал я последнюю попытку взглянуть на рисунок.
— Уехали они. В Чикаго, к его родителям погостить. Вернутся через неделю.
Я махнул старику рукой и сел в машину. Выезжая на шоссе, я увидел в зеркальце, что Дэвид все еще стоит на крыльце, почесывая бороду.
Штат Вермонт, г. Нортфильд.
Два летних месяца в Русской школе Новичского университета пролетели, как всегда, стремглав. Лекции, семинары, симпозиумы, внеклассная работа со студентами... В выходные дни я брал удочку и ранним утром уезжал к горному озеру ловить форель.
Как-то вечером в университетском баре я заметил уже слегка поддавшего Сташека Кашинского, преподавателя польского языка. Пробравшись к нему сквозь толпу студентов, глушивших всякие пепси и кока-колы, я спросил, не помнит ли он польского художника с инициалами “Ю.Пи.”? Почему-то этот “Стравинский” не выходил у меня из головы. Сташек оторопело уставился на меня, явно не понимая, о чем я спрашиваю. Пришлось еще раз повторить, после чего Сташек сморщил лоб, напрягая свой интеллект.
— Генрих Семиредский... Адам Червыл... Кто еще?.. Владислав Ротко...
Нет, все это было далеко от “Ю.Пи.”. Мы посмеялись над нашей дремучестью, я поблагодарил Сташека и твердо решил забыть эти “польские дела”, во всяком случае, на долгое время.
Из Вермонта в Нью-Йорк я несся по хайвею. К антиквару Дэвиду не заезжал, нужно было торопиться: через два дня я улетал в Испанию.
г. Нью-Йорк, Maнxеттен.
... дверь с шумом распахнулась — на этот раз упала с полки монография. Я заваривал свой любимый зеленый чай. Худущий и длинный, как макаронина, Леха Ланин бросил свою сумку на диван и тут же, следом, туда же опрокинул свое тощее тело.
— Докладываю, — начал он, профессионально сворачивая пробку с “Бекса”. — Вчера поздно вечером сподобилось вновь лицезреть этого “сундука” из польской галереи...
Я налил ароматный зеленый напиток в голубую китайскую пиалку.
— Тебе не предлагаю...
— И слава Богу... — Он пофыркал своим длинным носом. — Хотя пахнет вкусно...
— Пан Дымба приходил? — Я сделал первый глоток из пиалы и затянулся сигapeтой.
...Я вернулся из Испании лишь в сентябре. Стояли чудесные погоды — настоящее индийское лето. “Надо обязательно смотаться на Салмон-ривер, речку, куда в конце сентября заходит на нерест лосось”, — мечтал я, мчась на такси из “Дже-Эф-Кей” — аэропорта имени Джона Кеннеди — к себе домой на Манхеттен. Хотелось, как лучше, но... Нью-йоркское расписание мое оказалось предельно насыщенным, успевай только выкраивать время! Вот уже и октябрь... Дни катились как камни с крутой горы, образуя завалы, которые необходимо было срочно разгребать. Работа в университете, дежурство в Клубе, поиск необходимых материалов в библиотеке, встречи, консультации, беготня по выставкам и аукционам... В такой суете проскочил и ноябрь... Приближалось Рождество-Кристмас.
Дни перед Kристмасом для нью-йоркцев самые суматошные и насыщенные: нужно купить кучу всяких подарков, зарезервировать места в театрах, побывать на всевозможных выставках, но главное — разослать жуткое количество открыток! Поэтому я сидел сейчас в офисе на Восточной 27-й улице и тщательно выписывал адреса на конвертах, в которые уже были вложены скромные открытки нашего клуба с поздравлениями. Одновременно я просматривал список новых рождественских выставок в галереях Нью-Йорка. И в это же время заваривал чай. И вот в самый ответственный момент заварки душистого напитка ворвался Леха....
— Пан Дымба приходил? — Я поставил на полку упавшую монографию.
— Он самый. Приплыл где-то во втором часу ночи и прямо ко мне за бар. Сел и молчит. Рожа неприступная, усы торчат — в тайну играет. Ну ты знаешь мой коронный номер — я-то уверен, что алкоголь сближает людей быстрее, чем интеллект, — поэтому немедленно варганю ему “отвертку” и говорю, что первая, мол, за мой счет.
Я уселся за стол надписывать конверты.
— Короче! — Лешка вскочил, согнулся, как вопросительный знак, и забегал по комнате.— Короче, только через час я понял, что “Стравинский” у него. Приглашает посмотреть.
— Когда?
— Будет звонить. Сюда.
Не успел Алексей закончить фразу, как раздался телефонный звонок.
— Неужели он?! — Лешка вытянулся и превратился из вопросительного знака в восклицательный. Я снял трубку, выслушал небольшой монолог, сказал “о" кей” и взглянул на часы — был почти полдень.
— Он ждет нас к часу у себя в галерее.
Манхеттен, Сохо.
Мы пошли к пану Дымбе пешком. Галерея его находилась в Сохо, и чтобы попасть туда, нам нужно было выйти на Третью авеню, повернуть на юг, пройти “Маленькую Италию”, “Чайна-таун”, а там и Сохо начинается. Обычно болтливый, Лешка сейчас шел, будто в рот воды набрал. Это означало только одно — парень волнуется. Дa и как было не волноваться, если он весь свой выходной просидел в библиотеке, разыскивая русских, польских, чешских и еще Бог знает каких художников с инициалами “Ю.Пи.”. Да и мне, честно говоря, было очень любопытно увидеть наконец-то эту работу, выяснить, действительно ли это портрет Игоря Стравинского, и если — да, то кто же его написал? Не терпелось покончить уже с этой чертовой загадкой. Может быть, все это окончится какой-нибудь ерундой, хотя, с другой стороны, пан Дымба — галерейщик опытный, если бы это было “фуфло”, он звать бы не стал.
Вот мы и в Сохо. Сохо, конечно, надо видеть! Сплошная тусовка! Все друг с другом знакомы — такое первое впечатление. Кругом галереи, художественные мастерские, студии. Фланирует одетый шокирующе-небрежно местный люд неизвестно какого пола. Столики на улицах, невзирая на зимнее время; молодые кокетливые официантки...
Проходим греческий ресторанчик, и рядом — галерея Дымбы. Входим. Небольшое помещение, увешанное картинами. Сбоку у стола, пристроившись на краешке кресла, сидит молодой человек с всклокоченной рыжей шевелюрой. Над ним, оперевшись рукой о край стола, как скала, навис пан Дымба. Свободной рукой схватив несколько каталогов, он тряс ими у самого носа посетителя. Полное круглое лицо рыжего человека пылало, как маков цвет. А Дымба все продолжал экзекуцию, энергично внушая что-то по-польски. Увидев нас, он тут же перешел на английский.
— Вот, господа, знакомьтесь! Еще один пожаловал. Коллекционер, бизнесмен, дилер, пекарь и черт знает кто он еще! Этот молодой человек решил, что в нашем деле положить в карман сто тысяч “зеленых” — все равно, что выпить стакан газировки.
— Не-е... Я — только для экспертизы... — рыжеволосый оторвал взгляд от пола и с мольбой взглянул на нас. Лицо его все еще было пунцовым. “Дымба кого хочешь “достанет”, а с этим рыжиком он просто забавляется”, — усмехнулся про себя я, заметив веселые чертики в глазах пана. Особенно он любил поизгаляться над своими бывшими соотечественниками, приехавшими быстро разбогатеть.
Ланину, видимо, надоело это представление, поэтому он мрачно резанул:
— Где работа, пан?
Но пана не так-то легко было остановить. Положив пудовую свою руку на плечо рыжего парня, он обернулся к Лешке.
— Вот скажи, Алекс, мог бы ты за бумажку, подписанную неизвестно кем, с изображением неизвестно кого, выложить тысячу долларов?
Алексей хмуро взглянул на Дымбу.
— Покажи “бумажку”, разберемся...
— Сейчас увидите. Вот этот молодой бизнесмен принес. Утверждает, что это портрет русского, — Дымба выразительно взглянул на рыжего, — русского композитора Стравинского, даже не потрудившись сравнить его с известными фотографиями маэстро!
Я уже давно догадался, что этот рыжий поляк и есть тот самый зять коротышки Дэвида, владельца антикварного магазина. Как его зовут?.. Ну да, Люцик! Приехал в Нью-Йорк продавать подаренный ему рисунок. Пан Дымба тем временем взял со стола картонную папку и раскрыл ее.
