Александр Уолкер - Одри Хепберн - биография
Для большинства итальянских "папарацци" Андреа Дотти теперь стал не просто респектабельным психиатром, но и мужем всемирно известной кинозвезды. Одним словом, он заслуживал внимания газетчиков. Сообщения о том, что он делает, куда ездит, с кем встречается, представляли немалый интерес, даже если на фото рядом с ним не было знаменитой жены. Напротив, они становились eщё интереснее, если актрисы и манекенщицы, с которыми Дотти встречался после работы, были рядом. Он оставался очень внимательным мужем, который вот-вот должен был стать и отцом. Но старый "голливудский синдром" срабатывал и здесь: поклонники кинозвезды, только что пребывавшие в восторге от eё замужества, теперь с не меньшим вожделением ожидали известий о eё разводе. Рим был не тем местом, где подобнее слухи можно было подавить. А Одри была достаточно проницательной женщиной, чтобы понимать, что любое отрицание лишь подливает масла в огонь. Она хранила молчание и... ждала ребенка.
Он родился 8 февраля 1970 года в кантональной больнице Лозанны. Врачам пришлось прибегнуть к кесареву сечению. Доктор Дотти читал в этом городе курс лекций. Ребенок весил 3 кг 400 гр. Отец гордился, что "в доме появился eщё один мужчина". "Лука, - говорили, - очень похож на своего папу". Радость Одри от того, что ей во второй раз удалось стать матерью, была безмерна. Легкое разочарование испытывали лишь eё поклонники. Рождение ребенка означало, что они вряд ли увидят актрису на экране.
О своих намерениях Одри сказала в интервью. "Может ли она оставаться просто женой? Ну, конечно же, не вечно?" Она ответила вопросом на вопрос: "Ну почему бы и не вечно?" А затем добавила: "Я скажу вам просто: у меня нет абсолютно никакого желания работать. И нет нужды обращаться к психиатру за разъяснением причин этого нежелания". (Здесь, несомненно, подразумевался некий семейный каламбур.) Интервьюер, однако, не унимался: "Но при таком таланте, данном вам Богом?.." - "Это был ложный шаг с его стороны. Я никогда не верила в свой "Богом данный талант". Я обожала свою работу и делала все, что было в моих силах. Но ничего больше".
Одри заявила, что впервые чувствует себя свободной от проблем и волнений и ей бы не хотелось возвращаться к работе и позволить "им" запирать eё на целый день в студии, вдали от мужа и детей, охваченную напряженным беспокойством по поводу очередной сцены.
Обычно она вставала рано, около 5.30 утра, кормила ребенка и готовила завтрак, отказываясь от услуг домработницы. Ее рацион мало изменился за эти годы: ломтик ветчины, поджаренный в гриле, яйцо всмятку, слегка подрумяненный в тостере хлеб из непросеянной муки, чай из трав и большой стакан минеральной воды. Каждое утро в 8.30 Дотти уходил в свою университетскую клинику. Он проводил там занятия, принимал пациентов, затем возвращался домой на обед, который готовила кухарка, а потом опять отправлялся в клинику. Если у них не было гостей вечером, он обычно возвращался домой не раньше девяти вечера. Если же у него было дежурство в больнице, то Дотти появлялся только к обеду следующего дня. Иногда Одри по вечерам ходила в клинику, приносила ему макароны, ею самой приготовленные, и они съедали их вместе в его кабинете, а рядом с ними обязательно был маленький Лука.
Разумеется, близость к мужу и его работе вызвала у Одри интерес к тому прискорбному состоянию, в котором находились его пациенты. Время от времени он прибегал и к eё помощи. "Они знают меня как жену доктора Дотти", - любила она подчеркивать. Особое внимание Одри привлекала психика детей.
Мысль о кино приходила к ней только во время посещения кинотеатра. Новые фильмы отнюдь не пробуждали в ней желания возвратиться в мир кино. Насилие на экране ужасало ее. Одри однажды заметила, что "Заводной апельсин" - это "одна из самых жестоких и бессердечных вещей, которую мне пришлось высидеть с начала до конца". Ее развлекали комические приключения Джеймса Бонда. Она обожала Шона Коннери, но ей не нравилось легкомысленное отношение Бонда к смерти. "Он поступает с ними, как с бумажными носовыми платками", - говорила она о склонности Бонда разделываться со своими врагами с легкой саркастической улыбкой на губах.
Из нового поколения кинозвезд ей больше всего нравилась Джейн Фонда, особенно в фильме "Клют". Но Одри часто задавалась вопросом, куда подевались романтические комедии, подобные "Завтраку у Тиффани" и "Шараде". Она склонялась к тому, что их постигла судьба всего мира, ставшего "более мрачным, менее безопасным... и совсем не смешным".
"Ну, конечно, - соглашалась она, - некоторые фильмы очень хороши. Вне всякого сомнения, для них есть место в современном обществе, но я не нахожу в них места для себя. Я внимательно слежу за всем тем, что происходит в мире кино. Я не могу не замечать те страдания, недовольство жизнью, боль, которые окружают нас повсюду. Никто не может от этого скрыться. И все чаще современные трагедии врываются в наши дома".
Рим уже нельзя было назвать "Голливудом-на-Тибре". А Лондон больше не был модным центром для американских фильмов. Голливуд переживал тяжелый коммерческий спад из-за провала целого ряда дорогих фильмов и тех, которые вообще не вышли на экран. Прелести домашнего очага казались eщё более притягательными. По eё мнению, даже "Рим стал похож немного на джунгли".
Появление Луки не вызвало ревности его старшего брата. Няня водила Луку и двенадцатилетнего Шона на прогулки. Старший брат присматривал за малышом. Однажды фотограф запечатлел Луку на невысоком мраморном постаменте. Он глядит на статую, которая возвышается над ним, и размахивает своими маленькими ручонками, подобно дирижеру. Одри, когда ей об этом рассказали, вспомнила, как, будучи немного старше Луки, она "танцевала" под музыку джаз-банда в парке Фолькстоуна.
Ее спросили, что она считает самым важным в жизни. Одри дала совершенно неожиданный ответ: "Любовь". Она не могла eё не упомянуть, но, кроме нее, она назвала "страх". "Ведь то, что вы больше всего любите, вы больше всего боитесь потерять". Она призналась близким подругам: "Если я когда-нибудь потеряю Андреа из-за неверности, я выброшусь из окна". Она сказала это с такой убежденностью, что подруги eё на мгновение умолкли, рисуя в своем воображении эту жуткую сцену. Потом одна из них в шутку заметила: "А я открою для тебя окно".
Последовал взрыв общего смеха, к которому присоединилась и сама Одри.
Истина же состояла в том, что за словами Одри о полной удовлетворенности жизнью скрывалась молчаливая, но растущая настороженность. Подобно своей матери, Одри намеренно уходила от обсуждения того, что могло нарушить eё душевное равновесие. За эти годы Одри окружила себя не "раем для дураков", а, если можно так выразиться, "раем для оптимистов".
Внешне семейство Дотти вело довольно скромную жизнь. Ездили они на обычном "Фиате". Для прогулки по озеру Комо взяли на прокат небольшую яхту. Они не снимали вилл у моря, которые так нравились богатым горожанам, жили в семейных гостиницах и снимали для детей домик на побережье. Правда, войдя в дом, можно было заметить признаки богатства, которые надежно скрывали толстые стены палаццо.
Теперь у Одри возобновились отношения с eё бывшим мужем. Шон вытянулся - в пятнадцать лет он был выше Одри и мог сойти за взрослого молодого человека. Она больше не противилась его встречам с отцом, поскольку была уверена, что "Пух" обязательно вернется к ней. Шон присутствовал на бракосочетании своего отца в Лондоне в феврале 1971 года. Новой женой Мела стала Елизавета Сухотина, редактор книжного издательства. (До знакомства с Одри Мел написал детскую книжку.) Все семидесятые годы он ставил фильмы в Германии, Италии, Швеции, Мексике и снимался в них.
Дети сумели заманить Одри снова на съемочную площадку. В 1971 году она вместе с Барброй Стрейзанд, Ричардом Бартоном, Гарри Белафонте и другими звездами появилась в телевизионном фильме "Мир любви". Гонорар не выплачивался, так как фильм делался с благотворительной целью - собрать деньги для ЮНИСЕФ - организации помощи детям в рамках ООН.
В Рим приехал Сэм Шпигель и попросил Одри сыграть русскую императрицу в его фильме "Николай и Александра". Шпигель был готов заплатить ей миллион долларов. Но Одри прочла сценарий и отказалась. Фильм стал пышным антиквариатом, не более. Императрицу играла Дженет Сузман, роль совершенно безжизненную, из которой вряд ли смогла бы что-то выжать даже Одри, кроме темы любви царицы к своим несчастным детям.
В начале семидесятых годов она снялась в своей первой и единственной телевизионной рекламе. Одри рекламировала - это уж совсем невероятно - парики! Просмотр планировалось проводить в Японии. Ее всегда восхищала эта страна, чей эстетический интерес к сущности вещей в чем-то совпадал с eё собственным "минималистским" стилем. В Японии был популярен Живанши, а японцы были самыми преданными поклонниками актрисы, изящные и высокие скулы которой заставляли предположить какие-то генетические связи с Азией. Желание Одри участвовать в этом рекламном ролике диктовалось не только эмоциями, но и довольно большой оплатой: 100 тысяч долларов за полтора дня работы на студии в Риме.
