Искушение государством. Человек и вертикаль власти 300 лет в России и мире - Яков Моисеевич Миркин
Волны? Но мы сами можем в этом разобраться. Да, за пределами его жизни. Он дал нам счастье. Когда читаешь его, когда то смеешься, то воешь, то плачешь, когда приходишь в восхищение от того, что язык человеческий, язык русский может звучать именно так, как у него, мы знаем – он дал нам счастье. И еще он дал нам ощущение, оно – твердое, оно есть – в том, что можно жить со всем достоинством и дарить счастье в самые поворотные времена.
Договориться. Поленов
Чудо договороспособности случилось. При тотальной национализации. Чудо предусмотрительности.
Василий Поленов (1844–1927), известнейший художник, благодаря своей обширной общественной и благотворительной деятельности обеспечил свою семью на сто лет вперед, на три-пять поколений в будущем.
Всем известное «Поленово» – построенная им усадьба из многих домов и сооружений, в выбранном им месте на берегу Оки, на обширном участке земли в N га.
Когда в 1917 году жгли и грабили помещичьи усадьбы, Поленов собрал сход крестьян и просил их решения – остаться ему жить у себя дома или уехать. Усадьбу не тронули, семья осталась. Дальше диктатура пролетариата. Основная идея – отдать все «им», чтобы сохранить активы и семью. Поленов заключил своеобразный «своп» – создал в усадьбе частный музей за право семьи жить в усадьбе. Получил охранную грамоту Луначарского (не подлежит национализации и конфискации). Обеспечил право семьи на управление музеем, т. е. на жизнь у себя дома.
В сталинские времена, в 1930-е годы – второй «своп». Все имущество, все коллекции переданы в дар государству за подтверждение права семьи жить в усадьбе и руководить музеем, т. е. жить у себя дома. Директорский пост должен был передаваться по наследству только членам семьи при сохранении бывшего личного имущества, коллекций, активов. Конец 1930-х годов – момент наивысшего риска. Чудом не разграбили, не роздали по учреждениям, сын художника – директор музея – и его жена были репрессированы. Освобождены в 1944-м, в год столетия Поленова. Семья и ее активы смогли выжить.
Эта нитка дотянулась до сегодняшнего дня: директор музея-усадьбы «Поленово» – правнучка Поленова. Способность удерживать контроль за активами семьи в далеком будущем.
Истинное чудо «правового и финансового инжиниринга». Сохранение в целостности того, что сохранить было нельзя. Каждый из нас был бы счастлив сделать это для своей семьи – сохранение активов, надежный кусок хлеба, хотя бы на несколько поколений вперед.
Но «Поленово» – федеральная собственность. Завершится ли этот круг, спустя сто лет, реституцией? Вернется ли имущество, нажитое личным трудом (имение было приобретено на средства от продажи картин), семье, ибо сделка конца 1930-х годов – передача всего имущества в дар государству – по всем признакам была вынужденной?
В Восточной Европе это, скорее всего, случилось бы. Усадьба стала бы частным музеем. У нас – открытый вопрос для многих семей. Не обсуждается. По-прежнему многие семьи знают свою собственность, бывшую у них до 1917 года, хотя, может быть, уже не смогут доказать право собственности.
Как отбить мужа. Нестеровская
Маленькая, но кругленькая, между тем балерина Мариинского театра, Антонина Нестеровская, увлекла собой князя императорской крови Гавриила Романова, для нее точно – архангела Гавриила, будучи, как говорят источники, «крошечной и пикантной», хотя князь был под два метра ростом.[422] Радостные их мучения начались с 1912 года, когда князь тайно с ней обручился, собрался всерьез жениться, а затем пять лет испрашивал позволения у дяденек и маменек, то бишь членов царствующей семьи, на этот восторженный акт. У кого-то он его получил, у кого-то нет, но весною 1917 года, когда всем было в общем-то не до него, тайная свадьба состоялась. Господи, какие нравы! «На следующий день я отправился в Петропавловскую крепость помолиться на могиле отца, дедушки и бабушки, а также Императоров Павла Петровича и Николая Павловича, чтобы испросить их благословения нашему браку».
Сокровищница балерин Мариинского театра была неисчерпаема для князей. И только поэтому его не расстреляли. А.Р. (Антонина Рафаиловна, так он ее называл) теребила еще Керенского в августе 1917-го – как уехать? «О нет, – получила она ответ, – все не так страшно. Немцы сейчас не пойдут, голод всюду одинаков, а большевики сплошная ерунда, их немного, они не имеют поддержки в народе».
1918 год – регистрация князей, их высылка, бегства, расстрелы. «В этот момент с лестницы раздался звонок. Я сама вышла навстречу.
– Кого вам надо?
– Гавриила Романова, – ответил один из солдат, предъявляя мне бумагу.
Когда я читала эту бумагу, у меня помутилось в глазах: это был ордер на обыск и арест Гавриила Романова, подписанный Урицким».
Она отбивала его многажды. Он был болен (туберкулез, температура). Его арестовали только в третьем обыске, она упросила, чтобы уехать в ЧК с ним. Там пробилась к Урицкому – бессмысленно. Добивалась врачей, перевода из Гороховой в больницу. Она действовала через жен, сестер, любовниц – большевиков, врачей, Максима Горького, любых знакомых, кто хотя бы имел какие-то связи.
«Мы с мужем сидели, глядя друг на друга глазами, полными слез, не будучи в силах примириться с предстоящей разлукой и тем несчастьем, которое выпало нам на долю. Никогда не забуду этих минут! И теперь – этот леденящий кровь ужас! Тюрьма. Может быть, ссылка. А, может быть, и расстрел! Мы сидели, держа друг друга за руки… Безысходное горе томило нас. Как тяжело было сознавать эту убийственную действительность и беспомощность…
…Нас буквально оторвали друг от друга. Мужа увели. Я бросилась за ним вся в слезах, в последний раз обняла его и благословила. Постояв минуту на месте, ничего не видя из-за слез, я бессознательно пошла к выходу.
На улице я увидела автомобиль. С двумя вооруженными солдатами проезжал мой муж. Автомобиль едва не задел меня. Я стала бежать за автомобилем, что-то шепча, крича и спотыкаясь. Вдруг автомобиль остановился. Я бросилась и еще раз обняла моего мужа…»
Она собирала ему подушки, перины, передавала в тюрьму, врывалась в ЧК – опять к Урицкому. «Третьей двери, к сожалению, не было, в две предыдущие меня уже не пускала стража». Добивалась, чтобы к мужу пускали доктора. «Мысль об освобождении мужа не давала мне покоя ни днем,
