Журналисты о русском языке - И. Б. Александрова
4. Естественно. Соответствующую.
5. Способность к заимствованию слов – один из признаков здоровья языка, мы понимаем.
6. То есть – как? А как Вы оцениваете присутствие азота в атмосфере?
7. Понятия не имею. Детский сад какой-то с этими нормативами, чесгря, и в нормальной-то литературе, а Вы хотите, чтобы я про СМИ думал? Меня, сказать по правде, судьба СМИ в этой связи не беспокоит: они должны, поидее, отражать то, что в них отражается. Например, какую вот рифму подобрать на слово «дробыш»?
8. Определите норму для начала. Не по рекомендациям ИРЛИ, или кто там ее пытается диктовать, а как-то внятно и инструментально. Потому что языку, как и юриспруденции, по-моему, лучше бы основываться на прецеденте, а не на чьих-либо умозрительных представлениях. И употребление, соответственно, лучше бы определялось соображениями, скажем, конкретными и эстетическими. Ошибки поэтому – крайне контекстно-ориентированная вещь: что для одного ошибка, для другого – красивая фигура речи. А основная проблема журналистов – их крайняя безмозглость как биологического подвида, в отношении к языку – в том числе.
9. Не имею представления. Но если влияет – хорошо. Значит, никто пока неумер. Аффтары жгут по-прежнему.
10. Фронтальной лоботомией.
Валерий Панюшкин
Специальный корреспондент газеты «Ведомости», специальный корреспондент «Русфонд»
1. Да дело в том, что человек – это такая, на самом деле, живая штука! И я очень не люблю, когда говорят, что раньше сахар был слаще, а вода – мокрее и на русском языке все говорили значительно правильнее. Это не совсем так, потому что какие-то способы говорить на языке, конечно, перестали существовать. Условно говоря, причастные и деепричастные обороты употребляются значительно реже, но зато появляются другие формы. И поначалу они представляются варварскими. Вот всякие там англицизмы, слова из компьютера!.. Радетелям «живого великорусского языка» они представляются ужасными. Ничего страшного в этом нет. Потому что в русском языке есть много слов, о происхождении которых мы забыли. Например, сундук или башмак. Но это касаемо общеупотребительного языка. Проблема не с теми, кто использует язык для общения, а с теми, кто использует его профессионально. Тут очень важно, чтобы эти люди чувствовали, что значат слова на самом деле. Приведу простой пример. Любой журналист знает: нельзя без конца употреблять «сказал». Поэтому есть некоторый набор синонимов: заявил, сообщил, признался… Как правило, журналисты просто называют эти слова по очереди. В одном абзаце сказал, во втором абзаце – сообщил, в третьем абзаце – заявил, в четвертом – признался. Это слова, которые означают разные действия. Меня беспокоят такие неточности, нечувствительность профессионалов. Я уже не говорю о том, когда перепутаны «навзничь» и «ничком». Или слова «давеча», «намедни»… Более-менее люди используют русский язык как иностранный, то есть выучив, что в такой-то ситуации можно употребить такое-то слова, не чувствуя почему.
Процессы… Обильное образование новых слов из английских и компьютерных терминов. Это, по-моему, очень забавная история, пугаться которой не следует, а, наоборот, можно с ней поиграть. То есть язык – это живая вещь. Его не надо воспринимать как памятник. С ним играть надо, как с ребенком. Правда, отдавая себе отчет, что ему не надо делать больно.
2. Язык современных СМИ на самом деле отстает. Вот 15 лет назад «Коммерсантъ» придумал новый язык, который отражал время. С тех пор время переменилось. Ничего больше не придумали. Нет какого-то соответствующего сегодняшнему времени языка, который бы отличался от того, что придумал «Коммерсантъ», и которому можно было бы научить. Потому что в «Коммерсантъ» все люди приходят и осваивают этот язык, сложность которого заключается в том, что он отражает 15-летней давности жизнь. Если какое-нибудь издание придумает такой актуальный язык сегодня, то оно станет успешным и в коммерческом отношении: в нем есть потребность.
Живым. Идеального языка не существует. Глупо же говорить, что язык протопопа Аввакума лучше, чем Пушкина, а язык Александра Сергеевича лучше языка Набокова. Нет, они разные. Причем не только стиль разный, но и язык другой. Это может быть определено при помощи точных математических методов исследования. Поэтому никакого идеального языка существовать не может. Возможен только живой язык, к которому человек относится с любопытством, бережно, чувствует его. Или понимает.
Это вопрос чувства. Чем отличается живой человек от мертвого? По этому поводу есть целая наука. Но каждый человек в состоянии это безошибочно определить. Точно так же и с языком. Можно бесконечно погружаться в дебри лингвистической науки и думать, чем именно живой язык отличается от мертвого. Но ты мгновенно чувствуешь, живой язык или нет.
3. Главное средство, которым создается выразительность языка именно средств массовой информации, – это плотность текста. Грубо говоря, запрещены имена прилагательные. Мы все знаем, что значит слово «хлеб», но мы по-разному воспринимаем слово «красивый» или «вкусный». Поскольку главная задача СМИ – передавать информацию, надо сводить к минимуму употребление прилагательных, так как они могут быть по-разному трактованы. Они не доносят информацию. Потому перед автором стоит довольно интересная формальная задача, которая заключается в том, что нужно описывать без участия прилагательных. И, собственно, вся красота журналистского текста складывается из способности автора к решению этой задачи. Плотностью текста и отличается. Писателю не запрещены имена прилагательные. В сущности, писателю не важно, будет ли он правильно понят. Ему важно, возникнет ли образ. Когда появляется экранизация какого-либо произведения, все начинают обсуждать, правильно ли подобраны актеры. «А я представляла себе Лару совершенно другой»… То есть у каждого человека в голове сложились образы и они не совпадают. В художественной литературе необходимо, чтобы у каждого они возникали в сознании. Что касается журналистики, мне нужно, чтобы не было разночтений. Мы стараемся не выдумывать мир, как это делает писатель всегда, а рассказываем о реальности. Все-таки построение действия в художественной литературе должно быть логичным. Ромео встретил Джульетту. Они полюбили друг друга, но не смогли немедленно стать мужем и женой, потому что их мамы и папы из враждующих семей… То есть у каждого эпизода есть неизменное объяснение. А журналистика очень часто апеллирует абсурдными категориями. Случается нечто вроде… Ромео и Джульетта встретились, полюбили друг друга. Их мамы и папы были лучшими друзьями. Но вместо того, чтобы сейчас же пойти под венец, она обозвала его козлом, а он назвал ее сукой, поэтому все умерли. Писать так художественную литературу невозможно. А 90 % журналистики пишется именно так. И это объясняется не логикой сюжета, а тем, что это действительно произошло, абсурдностью
