Девять дней, которые потрясли мир - Саша Виленский
В верхнем правом углу:
310
Чуть пониже:
Обязательно переложить бан (испорчено).
Далее:
Ивдель
Вид
лев
Далее, какой-то вырвиглазный рисунок, напоминающий смесь игры в «Морской бой» с детской же игрой «Виселица».
Примерно 1/5 страницы аккуратно оторвана.
Следующая страница так же без датировки.
Просто шикарный рисунок тетерева.
Он (блокнот) сильно поврежден влагой. Последняя видимая запись — 31.01.59.»
На этом записи обрываются, т. к. Сло прекратил публикацию. Но добавил еще, что в блокноте было две фотографии: одна — девушки Золотарева — Веры и другая, скорее всего, его матери.
Хм, а как же знаменитое «ничего не написал, слюнтяй!» того же Ортюкова при изъятии блокнота? Странно, правда? Или он быстро и внимательно изучил написанное и расстроился, что не написано что-то важное?
Как относиться к этому апокрифу — ваше дело. Я более, чем уверен, что это очередной плод очередной фантазии очередного «дятловеда». Особенно впечатляет таинственность: тут тебе и TOR, и КГБ, и загадочное «второе дело», которого никто в глаза не видел, да и сами «записи» нам ничего не дают. Совсем. Но, как в любой версии, все это — исключительно вопрос веры.
Так что, как ни крути, а разгадка тайны — все же в первую очередь в личности Семена Золотарева. Или того, кто под этим именем присоединился к группе Дятлова на Свердловском вокзале 23 января 1959 года. Или того, кто под этим именем был найден в ручье притока Лозьвы.
И СНОВА ЮДИН
Еще раз хочу подчеркнуть, что ни в чем не хочу ни подозревать, ни тем более обвинять Юрия Ефимовича Юдина, которого уже нет в живых. Но есть ряд вещей, которые все же требуют объяснения, поэтому Юдин кажется автору второй ключевой фигурой, которая могла бы (увы, уже только в прошедшем времени!) пролить свет на обстоятельства трагедии.
Я уже писал, что, на мой взгляд, самая большая проблема в современном «дятловедении» — это идеализация группы Игоря Дятлова, которая, впрочем, вполне логична: страшная, необъяснимая гибель молодых ребят, толком и жить-то не начавших, волей-неволей заставляет их идеализировать, закрывая глаза на то, что идеальными они совсем не были. А кто идеален? Да никто. Вот и они были живыми людьми с обычными человеческими страстями, со своими достоинствами и недостатками, с привычками разной степени вредности. Но память человеческая избирательна…
Вместе с ними и личность Ю. Е. Юдина невольно приобретает идеальные черты. Но как ни крути, кроме него никто не мог бы рассказать о том, что предшествовало ужасу горы Холат-Чахль. А рассказывать Юрий Ефимович не торопился, более того, складывается впечатление, что всячески избегал конкретных и жестких вопросов. Посмотрите его интервью — в интернете, на YouTube их предостаточно. Почитайте его интервью Майи Пискаревой «100 вопросов Юдину» и увидите странную вещь: Ю. Юдин дает подробнейшие и четкие ответы на все второстепенные вопросы, но ничего «не помнит» из вещей важных, тех, что могли бы пролить свет на причины трагедии. Как-никак он был последним, кто видел ребят, какие-то детали, которые ему запомнились, могли бы, во-первых, помочь разгадке, во-вторых, дать ответы на вопросы, которые до сих пор заставляют мучиться всех, кто интересуется этой историей.
А нестыковок у Юрия Ефимовича — воз и маленькая тележка. Например, ответ на вопрос № 44 (мы уже приводили его, но давайте снова вспомним):
Кому Вы передали керн породы, который привезли со Второго Северного?
— Ну наверно я передал на кафедру
А вот, что говорил Юдин всего за минуту до того — ответ на вопрос № 40:
А почему я заинтересовался кернохранилищем, потому что у меня еще было поручение геологическое, я там немножко в институте по программе экономического вуза, я учился на экономиста горных и металлургических предприятий цветной металлургии, и нам преподавали эту основу геологии и минералогии обогащение металлов и т. д. Поэтому мне дали такое поручение, поэтому я чисто по обязанности, ну и по личному интересу пошел в это кернохранилище и там отбирал красивые образцы. Обычно когда я из похода приносил образцы, то я их обычно, наиболее интересные я отдавал на кафедру геологии, и там вот в музей однажды я притащил огромный кусок белого мрамора. А месторождение тогда еще не было промышленное, не обрабатывалось еще, и завкафедрой там сразу написал «Дар студента Юдина», чем я был очень польщен, потому что я принес это образец, и его сразу поместили в витрину… но это было в то время.»
Поразительно! Польщен тем, что привезенный им образец поместили в витрину — и не помнит, куда отдал очередной доставленный керн. Не складывается. Более того, Юдин уходит от очень простых вопросов:
Знаете ли Вы, почему группа Дятлова называлась «Хибина»? Кто предложил это название?
— Не знаю
Да ладно?! Член группы «Хибина» не знает, почему она называлась «Хибина»? Да там все это знали — помните, как подписан «Вечерний Отортен»? Орган издания профсоюзной организации группы «Хибина». А Юрий Ефимович не знает, почему так называлась его группа? Ведь если бы он (ох уж это «а что, если…»!) дошел с ребятами до высоты 1079, то ведь и он принимал бы участие в выпуске «боевого листка». И Зина Колмогорова постоянно упоминает «Хибину». А Юра Юдин не знает. И, главное, непонятно, зачем это скрывать.
Но что самое интересное: больше всего — и совершенно необъяснимо! — Юдина раздражают вопросы про Семена Золотарева:
Вспомните, пожалуйста, выделялись ли при разговоре и смехе железные зубы Семена Золотарева? Если да, то сколько их
