Никита Хрущев - Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 2. Часть 4
Конечно, если бы началась война между СССР и США, полагаю, что Франция вынуждена была бы воевать на стороне США. Крупные американские воинские контингенты располагались на территории Франции и Западной Германии. Куда от этого деваться? Сей факт свидетельствует о двойственности души де Голля. Он тяготел к капитализму, а то, что нарушало его устои, генеральская душа не принимала. Когда я оказался в отставке, де Голль посетил Советский Союз с ответным визитом. Потом разные деятели СССР в различном составе делегаций неоднократно бывали во Франции. Сложились хорошие отношения и сотрудничество наших двух стран в развитии промышленности, в сферах науки, культуры, открытий и изобретений и прочих, которые интересуют обе стороны. Я считаю, что основу всему этому заложил де Голль. Правда, сейчас соотношение сил в мире изменилось, причем резко. Нет даже сравнения с тем положением, которое существовало 10 или хотя бы 5 лет тому назад. Наша экономика каждый год дает прирост, повышается наш потенциал, включая военный, и в большей степени, чем в капиталистических странах, за исключением США. Но если ослабнут тормоза, сдерживающие развитие военной машины НАТО, и разразится война, то больше всего пострадает Западная Европа. Массированный удар будет нанесен по Западной Германии, Франции, Англии. Еще когда я был в руководстве, мы накопили столько ракет и ядерных зарядов, что уже тогда решили: "Довольно!".
Можно, конечно, заменять устаревшие ракеты более совершенными, но по количеству их имелось предостаточно. Думаю, что сейчас это понимают все руководители буржуазных стран. Это понимал и такой человек, как Аденауэр. Он публично говорил: "Разве Германия не видит, что если разразится третья мировая война, то прежде всего будет разрушена именно она? Как же мы можем быть сторонниками войны?". Вот его точка зрения. Если проанализировать действия и направленность политических тенденций тех лиц, которые верховодят в Западной Германии, то нельзя сказать, что там всеми умами овладело такое же благоразумие. Они опять прут на рожон и не исключено, что в какой-то момент могут поджечь фитиль порохового погреба. Когда мы вернулись в Париж из поездки по Франции, ЦК ФКП предложил нам познакомиться с квартирой, в которой жил Ленин. Там теперь создан музей. Нас сопровождали Торез, Вермерш, другие товарищи. На нас произвела сильное впечатление забота о памяти великого Ленина. Он принадлежит рабочему классу всего мира, всему прогрессивному человечеству, но он наш соотечественник, наш вождь, первым провозгласивший, что в России созрели условия для социальной революции. То было смелое по тому времени, можно сказать дерзкое заявление. Многие издевались над ним, высмеивали его. Однако Ленин доказал всем скептикам и маловерам даже внутри большевистской партии, что победная революция возможна. Вокруг дома, где располагается его бывшая парижская квартира, собралось тогда много народа. Когда мы с товарищем Торезом вышли на балкон, то увидели, что вся улица запружена людьми.
Мы выступили с речами. Рабочие и члены их семей с большой симпатией приветствовали наше делегацию как представителей советского народа. Митинг прошел очень торжественно. Советское руководство выразило удовлетворение отчетом о визите во Францию, который мы сделали, одобрив его целиком и полностью. А я лично остался доволен знакомством с де Голлем, лучше стал понимать его, представлять себе его концепцию развития международной ситуации. При том положении вещей, в котором мы в то время жили, его позиция казалась в германском вопросе наилучшей. Во всяком случае она учитывала и наши интересы. Франция не хотела усиления Германии, и в то же время де Голль не хотел ослабления НАТО и признавал одновременно такие же права за Варшавским договором, стоял на позиции статус-кво: как сложились границы и блоки после войны, так пускай и остаются. Это не означало решения проблемы и не исключало случайности, которая могла бы привести к военному столкновению, но было лучшим из худшего. А потом де Голль пошел дальше и вывел свои войска из-под командования НАТО, что в военном отношении ослабляло агрессивные силы, нацеленные против стран социализма.
Де Голль хотел бы единой Европы, сплотив ее от Атлантики до Урала. Она содержала бы в себе различные социально-политические системы, но таким образом он хотел обеспечить мир на этом участке земного шара. Он видел такую возможность, однако ставил условие, чтобы США не вмешивались в европейские дела. Это для нас тоже было и приемлемо, и выгодно. Политика де Голля выглядела разумной. Правда, его не поддержали союзники по НАТО, и он не добился решения вопроса по-своему. Ныне деголлевцы руководствуются основами его политики. Насколько углубится эта линия в дальнейшем, покажет будущее. Данный процесс будет зависеть от обеих противостоящих сторон, я же надеюсь, что взаимоотношения будут развиваться на здоровой, обоюдовыгодной основе. Пусть у нас разные общественные системы, интересы дела мира зато общие!
ЧЕТЫРЕХСТОРОННЯЯ ВСТРЕЧА В ПАРИЖЕ
После моей поездки в Америку лидеры четырех держав - США, Франции, Англии и Советского Союза - договорились о встрече в Париже, с тем чтобы обсудить возможность обеспечения мирного сосуществования и договориться о разоружении. Это были главные темы дня. Мы тщательно готовились к совещанию. Намечалось оно на май 1960 года. Правда, особых надежд на возможность найти взаимоприемлемое решение у нас не имелось, но готовились мы тем не менее серьезно: хотели использовать буквально все для смягчения наших отношений и ставили целью гарантировать мирное сосуществование государств с различным социально-политическим устройством. В апреле того года мне доложили, что нашу границу перелетел американский самолет У-2[155]. Самолеты этого типа мы уже знали, они не однажды летали и над нашей территорией[156].
Мы заявляли протесты, но власти США отклоняли их: дескать, никаких полетов такого рода их самолеты над советской территорией не совершали. Очередной самолет летел на высоте, на которую не поднимались наши истребители: они летали ниже на два или три километра. Как ни форсировали моторы истребителей, мы не могли добраться до этих "летунов", которые летали, как говорится, посмеиваясь над нашими усилиями, наносили нам моральное оскорбление. Это еще больше нагнетало напряженность между нашими странами, доводило нас, как говорится, до белого каления. Теперь же нас особенно возмутило то, что полет состоялся, когда была назначена встреча лидеров четырех держав в Париже, уже развернулась подготовка к ней и все участвующие стороны должны были стремиться создать условия для достижения договоренности. Свершившееся трудно было себе представить: это был неразумный шаг, просто глупый. Но он был сделан. Громыко, как и полагается в таких случаях аккуратному исполнителю, пришел с написанным в МИДе проектом протеста.
Мы ознакомились с документом, и я предложил в Президиуме ЦК партии: "Давайте не принимать никакого документа, не станем протестовать официально. Какой в том смысл? Ведь американцы сами понимают, что они делают. Они поступают так для того, чтобы подчеркнуть наше бессилие, отсутствие у нас технических средств противодействий. Поэтому мы вынуждены заниматься лишь протестами дипломатического характера через печать или через ТАСС. Но это только ободряет их в нахальстве. Надо самолеты сбивать!". Как я уже упомянул, раньше мы такие самолеты сбивать не могли: наши истребители не дотягивали до высоты, на которой они летали. Мы могли догнать их по скорости, но не могли достигнуть нужной высоты. Они летали, кажется, на высоте 21 тыс. м., а наши самолеты поднимались примерно на 18 - 19 тыс. м., да и то с огромными усилиями, на особо подготовленных аппаратах, которые гонялись за этими У-2. Но теперь ракеты "земля - воздух" уже пошли у нас на конвейере.
Когда 1 Мая рано утром раздался звонок (а я отлично помню этот день) и я поднял трубку, министр обороны Малиновский доложил мне: "Со стороны Афганистана, явно из Пакистана, американский самолет У-2 следует в сторону Свердловска". Я ответил: "Надо отличиться и сбить этот самолет. Примите все меры!". "Да, я уже отдал приказ, будет сделано все возможное, чтобы его сбить", - ответил Родион Яковлевич. Я поинтересовался: "По его маршруту имеются наши зенитные средства?". "Имеются. Видимо, он напорется на них. У нас есть все возможности сбить его, если не проворонят зенитчики". Он допустил выражение "не проворонят" потому, что в апреле, когда был предыдущий идентичный случай, наши зенитчики упустили У-2: они не были подготовлены и своевременно не открыли огонь. В Москве на Красной площади начался первомайский парад войск. Затем он закончился, пошла демонстрация трудящихся. День стоял прекрасный, солнечный. Демонстрация проходила с большим подъемом, настроение у всех было очень радостное. Вдруг появился маршал Бирюзов[157], который тогда командовал противовоздушной обороной страны. Мне сообщили о его приходе, и я сказал, чтобы он поднялся на Мавзолей Ленина. Бирюзов на ухо доложил мне, что самолет У-2 сбит, а летчика взяли в плен, сейчас его допрашивают. Я поздравил маршала и с праздником, и с замечательным успехом, горячо пожал ему руку, и он ушел.
