Дэниэл Коуэн - Я выжил в Холокосте
На втором году жизни в лагере население его становилось все более разделенным. Небольшое количество «прогрессивных», симпатизирующих коммунистической идеологии, и примерно такое же число «реакционеров», активно ей противостоящих, расселили в соответствующие части лагеря. Остальные, большинство, остались на месте, пытаясь лишний раз не высовываться. Слухов о «стукачах» и «информаторах», бродивших среди пленных, оказалось достаточно для того, чтобы люди не высказывали своих мнений в открытую.
Северокорейский пропагандистский плакат. Обратите внимание на невероятно завышенные цифры. Национальный музей ВВС США
В лагере появилась новая тема для обсуждений – прошел слух, что самолеты ООН сбросили на территорию Северной Кореи бомбы, набитые бактериями. Говорили, что беспорядочное использование биологического и химического оружия против Китая и Северной Кореи вывело войну на новый, еще более опасный уровень. Сбитые американские летчики, выступая по «сучьим коробкам», признавались в уничтожении целых городов. Схваченные пилоты приезжали в «Лагерь 5» с подробными рассказами о химических веществах и их ужасном влиянии на людей и сельское хозяйство. Реакционеры аплодировали новостям, прогрессивные яростно протестовали. Остальные так переживали, что писали родным письма, в которых просили их надавить на правительство, дабы оно остановило «бактериологическую войну». Они уже и думать забыли, что все это голая пропаганда. Для большинства военнопленных все это в очередной раз лишь отдаляло их от дома и родных.
Тибору плевать было на военные тактики США. Пока Карл, Дик и другие спорили по поводу очередного вздора из коробок, он и его новый друг Ленни Кьярелли сосредоточили свою энергию в другом месте. Им больше нравилось воровать у их китайских захватчиков.
Двое продолжали таскать с лодок, но утащить больше нескольких кусков мяса зараз не удавалось. Скоро придет зима, канал замерзнет, и Тибору хотелось сорвать куш пожирнее.
Из всей еды, которую им не давали, больше всего солдаты хотели нормальной картошки. Лагерь хорошо снабжали всякими овощами, но картошка солдатам доставалась с долговязыми корешками и зелеными пятнами. Пораскинув мозгами, Тибор задал Кьярелли вопрос: «Как думаешь, если пропадет жалкий мешок картошки, китайцы заметят?»
– У них так много, что нет, не заметят, – ответил Кьярелли, не сомневаясь. – Но как мы его достанем?
– Пока не знаю, но скоро пойму.
Тибор часто таскал тяжелые брезентовые мешки картошки и на кухню к охране, и на офицерский склад. Это была самая тяжелая ноша на лодках, и роль вьючного животного пусть и унижала его, зато давала время подумать и составить план.
Чуть раньше он заметил, что сараи, в которых хранилась еда для охраны, располагаются как раз по пути к домам военнопленных. Допустим, думал он, что после длинного рабочего дня кое-кто так устал, что прошел мимо сарая и просто пошел дальше. Ну что это, преступление? Пусть даже запутавшегося и уставшего работягу заметят и прикажут ему остановиться – он просто развернется и пойдет обратна улице стоял бодрый ноябрьский денек, когда Тибор решил попытать удачу. Над Ялуцзян дул холодный ветер и бежали низкие облака, сбивая барашки с волн на берег – верный признак, что скоро будет снег и канал начнет замерзать. Кто знает, может, только что причалившая лодка – последняя в этом сезоне?
Наступили сумерки. Тибор обратил внимание на вялые, безучастные лица охранников. Они весь день наблюдали, как пленники таскают провизию с одного конца лагеря на другой – им наверняка чертовски скучно и хочется уже разойтись. Тибор уже несколько часов ходит туда-сюда с мешками. Нет причин уделять ему больше внимания, чем остальным. Если действовать, то сейчас. Он взвалил на спину один из немногих оставшихся мешков картошки и в очередной раз отправился в сторону сарая. Только сейчас он немного изменил маршрут. Пройдя мимо того места, где надо было сбросить мешок, прямо за складом, он продолжил путь. Затем, ссутулившись, упершись глазами в землю, он резко повернул вправо и направился в сторону американской секции. Его ясно видели по меньшей мере два вооруженных охранника, но он свободно протащил картошку к двери своей хибары.
Когда южане увидели подарок Тибора, они радостно загудели. Ленин и Карл плясали, а Костлявый аплодировал лежа.
Спустя несколько минут половину мешка распихали в тайник под полом, а вторую половину порезали, бросили в большую кастрюлю и поставили на огонь. Как только вода закипела, ее слили и добавили в кастрюлю немного свекольного сахара. Получившееся месиво поставили в другой тайник. Через две недели ферментации в кастрюле оказался неприятный, но крепкий самогон, с которого вся хибара неделю ходила пьяная.
Военнопленные едят свинину. Ещё одно постановочное фото из журнала «Военнопленные в Корее» (sic), опубликованное китайцами в начале 1953-го. Военнопленным никогда не давали свинину. Гарольд Т. Браун
Дни стали короче, зима приближалась, но время все равно тянулось медленно. Спустя два года в «Лагере 5» почти никто уже не надеялся вернуться домой в ближайшем будущем. Из динамиков иногда доносились новости о мирных переговорах, но их разбавляли таким количеством пропаганды, что люди стали их игнорировать. Китайцы очень четко селили новых узников в других лагерях, чтобы население «Лагеря 5» ничего не знало о патовой ситуации на поле боя и о настоящем состоянии мирных переговоров. Писем пропускали все больше, еда стала еще лучше, а зимняя одежда хорошо справлялась с холодом, но одновременно с этим росла общая уверенность, что война не закончится никогда.
33
На Рождество 1952-го нескольким счастливчикам повезло услышать поздравления от родных. Их записали в Америке, отправили через океан, смешали с новостями и музыкой государственного радио Китая и прогнали по «сучьим коробкам». Их играли без предупреждения, в любое время дня и ночи. Пленники не знали, в какую секунду знакомый голос внезапно прервет надоевший треп.
Гарри Браун брел к своей хижине после очередного изнурительного похода в лес, когда ему показалось, что он услышал эхо своей мамы. Оно шло откуда-то издалека, и он не был уверен, что это она, но ему явно показалось, что он слышал свое имя. Не раздумывая ни секунды, он забыл про усталость и рванул к ближайшему громкоговорителю.
Несмотря на быстрый бег, он не успел послушать поздравление полностью. И он был не один – когда он добежал до динамика, вокруг него уже стояло несколько десятков человек, все как один навостривших уши к рупору.
Женщина уже закончила говорить, и Гарри не успел разобрать, его это мама или нет. Последний раз он слышал ее голос три года назад и, насколько он сумел разобрать, она произнесла его имя только разз. Но вот в следующем голосе сомнений быть не могло. Это был отец Гарри.
… мы тебе место оставили на День благодарения, надеялись, молились, что в следующем году ты встретишь его с нами. Твой брат Джон служит в ВВС, в Германии. Твой брат Майкл тоже теперь в армии. Он в Корее сейчас. Просил передать, что идет тебя искать. Мы все так по тебе скучаем. Береги себя, сынок.
Как только он понял, что это голос его отца, Гарри буквально впитывал каждое слово, пытаясь закрепить их в сознании. Когда последняя фраза повисла в тишине эфира, по щекам Гарри текли слезы, замерзая в густой бороде.
34
Дик «Костлявый» Уэйлен на праздниках продолжал терять вес. Почти все время он лежал на полу, пытаясь сохранить остатки энергии, чтобы самостоятельно дойти до отхожего места. Когда подходила его очередь идти в лес, Тибор всегда заменял его либо просил кого-то другого; Дик был слишком слаб для такой работы. Помимо этого Тибор всегда контролировал, чтобы Дик получал свой дневной рацион. Несмотря на не покидавшее его чувство чего-то плохого, на уверенность, что ему никто не поможет, Дик старался не унывать.
В январе 1953-го Тибору стало тяжело ходить. Рана в ноге, беспокоившая его последние пару лет, стала сильно болеть. Он нагружал ногу все эти два года, а теперь инфекция, кажется, пошла дальше внутрь, ближе к кости. У него появилась лихорадка. Лодыжка покраснела, затем стала фиолетовой. Колено опухло, стало размером с софтбольный мяч. Он взрезал рану и промочил ее горячей водой, надеясь удалить яд, но он пошел дальше вверх, к коленке.
Появилась диарея, лютая усталость. Он жевал уголь, но толку было мало. Он переживал, что проблемы с кишечником связаны с больной ногой: каждый день ему становилось все труднее ходить. После того, как он пропустил несколько перекличек, китайцы пришли к нему в хижину. Решив, что это опять какие-то его штучки, охранники Тибора за руки, намереваясь заставить его пойти с ними. Его лицо исказила гримаса боли – они обратили внимание, что нога у него обмотана его же штаниной от колена до самого низа, и что кожа под ней изменила цвет. Сняв повязку, они увидели огромное опухшее колено.
