Никита Михалков - Бесогон. Россия между прошлым и будущим
Слушайте тишину».
Прекрасный текст! И замечательный литературный опыт с глубоким смыслом.
Ещё – несколько цитат в связи с этим:
Карл XII, 1707 год: «Россия – карлик. Я поставлю её на колени». После сражения под Полтавой Швеция навсегда лишилась статуса великой державы.
Фридрих Великий, середина XVIII века: «Я покорю отсталую Россию». В 1759 году русские войска вошли в Берлин.
Наполеон Бонапарт, 1812 год: «Россия – колосс на глиняных ногах. Я разрушу её». В 1814 году русские войска взяли Париж.
Адольф Гитлер, 1941 год: «Мной утверждён план молниеносной войны “Барбаросса”. Я завоюю СССР к концу года». В 1945 году Гитлер покончил с собой, когда Красная армия вошла в Берлин.
Барак Обама, 26 марта 2014 года: «Россия всего лишь региональная держава». Что в ответ? Тишина… Россия пока молчит.
Тишина, порой, бывает нужна и для того, чтобы услышать самих себя, всмотреться в себя самих, осмотреться вокруг. И понять – какими мы стали и не изменилось ли наше самосознание?
Давайте посмотрим на себя… Что же мы увидим?
В современном мире происходит подмена понятий. Чудовищная подмена!
Мы – не холодны и не горячи. Мы стали теплохладны.
И это касается не только очередного нового голливудского фильма с замечательными актёрскими работами, с прекрасной режиссурой, фильма, в котором главным нравственным выводом является вопрос о материальном достатке. Герои радуются, как дети, тому, что в итоге получили деньги. Они добиваются не справедливости, не любви, не вечной молодости, а долларов. Как можно больше долларов! Вполне земная мечта у американских героев – обрести больший достаток и поиметь окружающий их мир во всех его проявлениях. Так сказать – в глобальном масштабе…
А мы? Мы – не холодны и не горячи. Мы стали теплохладны. Мы играем друг с другом в городской пинг-понг хорошего тона. «Как дела? – Все хорошо!» А если начнёшь: «Да от меня жена ушла, сын приболел…», то тебя не поймут. Потому что спрашивают ради вежливого вопроса, а не ради искреннего ответа. Всем всё равно, как ты живёшь в действительности. Вот так складывается ощущение мира, которое я называю «туристическим». Мы коллекционируем фотографии – «я и Пирамида Хеопса», «я и Эйфелева башня» – и потом показываем нашим гостям, заставляя их восхищённо цокать языками. Хотя большинству из них «до лампочки», где ты побывал, что ты увидел, а иные – просто завидуют.
Разрыв, который существует сегодня в сознании человека, лишает нас возможности ощутить себя частью природы. И это является очень серьёзной проблемой нашей сегодняшней жизни.
Недавно в Лос-Анджелесе я оказался на одном автопати. Продолжение банкета шло своим чередом – белозубые улыбки, кусочки льда в бокалах… Вот пара – муж и жена. Они разговаривают, ходят, здороваются. Музыка грохочет вокруг… Подходит к этой паре какой-то их знакомый: как дела, и всё такое… И муж отвечает: «Вот мы собираемся с женой на каникулы в Венецию». И человек, который подошёл, задаёт «гениальный» вопрос: «Зачем?» То есть он спрашивает – а какой смысл в вашей поездке? Там у вас – бизнес? Или вас пригласили? Или что? Зачем едете так далеко? (Мысль о том, что в Венецию можно поехать, потому что это Венеция, или, допустим, о том, что в Лувр можно поехать, потому что это Лувр, – не приходит в эту дюжинную голову.) А действительно – зачем? Купить ничего нельзя, продать тоже… Незачем ехать в Венецию, если не за чем туда ехать.
Туристическое отношение к миру и людям обескровливает и обезжизнивает наше существование. Изнутри обезжизнивает. Когда мы снимали картину «Урга» в Китайской Монголии, меня поразила одна мысль: насколько беспомощным становится современный человек, когда он остаётся один на один с природой. Представьте: автобус с беспечными, весёлыми туристами едет по монгольской степи, и автобус останавливается на пару минут, и кто-то из туристов вдруг остаётся в этой степи забытым. У него два высших образования, тридцать пять кредитных карт, два телефона, айфон, айпад… Всё есть, но он один. Один! И абсолютно нежизнеспособен. Потому что привык воспринимать мир только через экран айфона. Для него – это единственное окошечко, другого он не знает. Другой связи с миром для него нет. Ему кажется, что общение с миром может быть только таким. Да, мой друг, – может, но не обязательно – должно… И если, по Божьей милости, не проскачет мимо тебя монгольский пастух на лошади, не заметит, не приведёт к себе в юрту, не накормит бараниной, не нальёт монгольской водки, не уложит спать, а наутро не доставит к тому месту, откуда ты сможешь уехать в город, – то тебе не выжить. Ты погибнешь – останешься в бескрайней степи, растворишься под громадами облаков…
Нам трудно понять, а тем более принять, что происходящие сегодня в природе катаклизмы: землетрясения, цунами, извержения вулканов – происходят не просто так.
И возникает вопрос – респектабельный человек, кто живёт как турист, и монгольский пастух, кого сама жизнь обтекает ветром, – в чём разница между ними? В степени интеллектуальной вооружённости? Но, как говорил Ингмар Бергман: «Искусство должно потрясать, попадая сразу в сердце, минуя промежуточную посадку в области интеллекта». И монгол, и европеец – оба, в конце концов, оказываются перед самыми простыми вопросами – жизнь, смерть, любовь, дети, родители… Вопросы эти – вечные. Но один – черпает ответы на них из книжных знаний и биржевых спекуляций, а другой – из того, что даёт ему степь и облако над бескрайней равниной. Монгол понимает и согревает степь, равно как и она понимает и согревает его. А что согревает сегодняшнего европейца? Разве его мегаполис любит и понимает его?
Разрыв, который существует сегодня в сознании человека, лишает нас возможности ощутить себя частью природы. И это является очень серьёзной проблемой нашей сегодняшней жизни.
Мне рассказали потрясающую историю. Дело было в Афганистане. Солдат возил молоко из соседнего кишлака для своей воинской части. Каждое утро ездил. И однажды на тропе увидел маленьких удавчиков. Он поставил миску, налил молока и уехал. На следующее утро миска оказалась пустой. И так он стал наполнять миску каждый раз, когда ездил той дорогой. И вот спустя два-три месяца на этом месте на него напал огромный удав – схватил, обвил его и удерживал несколько часов. А когда удав отпустил его (полуживого) и парень добрался до своей части, то оказалось, что душманы там всех убили, вырезали. Ни одного выжившего…
Монгольский пастух в степи
Что это? Чудо? Да, чудо. Но это и не чудо. Это духовное и физическое со-единение, которое мы просто перестали ощущать. Мы самонадеянно думаем, что наши знания дают нам безграничные возможности. Да, конечно, у нас появились невероятные возможности, связанные с научно-техническим прогрессом. Возможности коммуникации, например. Мы легко это можем понять и принять. Но нам трудно понять, а тем более принять, что происходящие сегодня в природе катаклизмы: землетрясения, цунами, извержения вулканов – происходят не просто так. Вчера затопило японцев, сегодня – американцев, а завтра – затопит нас…
Нас наказывают за то, что мы, кичась современными средствами связи, теряем цельную, вечную связь – связь с окружающим миром.
Это касается всех и каждого. Нас наказывают за то, что мы, кичась современными средствами связи, теряем цельную, вечную связь – связь с окружающим миром. Мы её уже не чувствуем.
Для меня это религиозное чувство. И дело не в том, какая это религия. Это религиозное чувство по определению. Это религиозное чувство по ощущению того, что ты не один, что есть Некто, Кто являет собой твою опору и защиту.
Есть такая притча: человек шёл по пустыне, а рядом шёл Бог. И однажды человек увидел следы на песке только от одних ног. Он заплакал и сказал: «Господи! Как же так! Мы с Тобой всегда шли вместе, а теперь Ты оставил меня?!» И Бог ему ответил: «Нет, мой друг, это Я тебя на руках несу…»
Я – не Шарли!
Когда я узнал о взбудоражившем 7 января 2015 года мир событии – расстреле редакции французского сатирического журнала «Шарли Эбдо», то у меня возникло странное ощущение…
Разнополюсное – я бы сказал. С одной стороны, конечно, ужасно, когда в редакцию врываются люди с автоматами и убивают других людей. Это оправдать невозможно. Убийство вообще никогда и никакими целями оправдать невозможно. Это смертный грех. С другой стороны, у меня возник вопрос: а почему это произошло? Что заставило этих людей взяться за автоматы?
Мне кажется, что самая большая проблема сегодня – это смена мировоззренческих полюсов. Это вопрос о разных стандартах. Это вопрос отделения главного от не главного, важного от не важного. Почему одно событие в одной стране называется мировой трагедией, а другие события в других странах, не менее страшные и кровавые, пропускаются мимо ушей, не слышатся и не обсуждаются. Как будто их не было?
