Лев Троцкий - Наша первая революция. Часть II
Восьмичасовой рабочий день, как и власть Советов, истоком своим имеет революцию 1905 года, когда рабочие пытались ввести его захватным путем. Сколько мудрецов, сколько пошляков и в то время и после того издевались над этой революционной попыткой как над безумием, которое-де оттолкнуло буржуазию от борьбы за власть и свободу. Эти мудрецы и пошляки думали, – а иные думают и до сего дня, – что пролетариату политическая свобода нужна, как абстракция, – нет, пятый год показал, что пролетариату нужна материальная возможность пользоваться свободой. Реальная свобода начиналась для рабочего с того часа и с той минуты, когда он высвобождал свои мышцы и свой мозг из-под фабричной кабалы, когда он урезывал свой труд и увеличивал свой досуг, чтобы принять участие в общественной жизни страны. Поэтому для него борьба за восьмичасовой рабочий день была важнейшей составной частью его борьбы за свободу. 1905 год обещал и попытался, а 1917 год на деле ввел восьмичасовой рабочий день, и ввел незыблемо – до тех пор, пока техника не позволит нам заменить его семи, шести и пятичасовым. (Аплодисменты).
А республика? Сколько было разглагольствований по поводу утопичности этого лозунга. Сколько написано было статей, сколько произнесено речей, доказывавших, что в сознании крестьянских масс монархия имеет глубокие корни, и что доктринерством является идея российской республики. Это говорилось и писалось не только до 9-го января, но и после кровавой встречи царя с народом, после того как петербургский пролетариат послал угрожающее проклятье романовской шайке: «смерть кровавому царю и его змеиному отродью!» В годы реакции эти слова казались угрозой бессилия. Третьеиюньская монархия воспрянула, каторга и виселица отмечали ее путь. Царизм торжествовал, и казалось, что лозунг республики стал поистине бессмысленным мечтанием. Но пробил час – и 16 июля 1918 года уральский пролетарий Белобородов[113] выполнил суровый приговор рабочего класса! (Аплодисменты.)
Братание Петербургского Совета и Крестьянского Союза началось в дни октября 1905 года. Либералы и меньшевики не поняли смысла того, что происходило на их глазах. В те дни события залагали начало союза рабочего класса и крестьянства, этой основы советского могущества.
2 декабря Совет Петербурга вместе с Крестьянским Союзом и другими революционными организациями издал финансовый манифест. Этот манифест заключал в своих строках предсказание и обязательство. Он предсказывал неизбежное крушение царских финансов и провозглашал отказ от уплаты царских долгов. И что же? Этот манифест, появившийся накануне разгрома Петербургского Совета, оказался могущественнее всех министров и финансистов. Крушение царского рубля мы наблюдали во время империалистической войны; его агония прокатилась через весь режим Керенского, и еще при Советской власти догорал царский рубль, пока на смену ему не явился рабоче-крестьянский червонец. Таким путем основное предсказание манифеста 2 декабря исполнилось с точностью. Но не только предсказание, а и обязательство! Биржевые дельцы, дипломаты и буржуазные газетчики обвиняют нас, наш режим, наше правительство в том, что мы не выполняем будто бы наших обязательств. Неправда! Мы их выполняем на все 100 процентов. 2 декабря 1905 года за подписью депутатов рабочего класса и крестьянства мы предупредили, что за царские долги наш народ не отвечает. А 10 февраля 1918 года декрет Советского правительства объявил начисто аннулированными все царские долги. Вот как выполняет свои обязательства революция! (Аплодисменты.)
Летом 1905 года по волнам Черного моря под красным вымпелом прошел мятежный броненосец Потемкин. Во многих городах присоединялись к рабочим воинские отряды под красными знаменами. В наших глазах это было предзнаменованием того, что революционный класс может стать победоносной силой, что пролетариат может создать государство, опирающееся на собственную армию. Броненосец Потемкин сдался. Солдаты, шедшие под красными знаменами, были перебиты или отправлены на каторгу. Казалось, что мысль трудящихся о собственной вооруженной силе – утопическая мечта. Но мощно повернулось историческое колесо, – и все, что осталось от царского флота, стало под красный вымпел. Из недр трудящихся поднялась небывалая армия, которая стоит под красным знаменем мировой революции. (Аплодисменты.)
Что в 1905 году было намеком, предчувствием, надеждой, то в 1917 году стало победоносной реальностью. Вот почему мы имеем полное право сказать: да, были, конечно, и иллюзии; но иллюзии касались форм, сроков, отчасти методов; а то, что составляло сердцевину 1905 года, – революционный натиск пролетариата, сплачивающего вокруг себя все угнетенные массы, – то не обмануло. 1917 год выполнил то, что обещал 1905.
Но история не остановилась. 1917 год, в свою очередь, развернет гигантскую программу, которая еще только ждет своего воплощения. Сможем ли? Сумеем ли?
Умудренные опытом этих двух десятилетий, мы можем и обязаны еще бдительнее и настойчивее заглядывать в будущее, чем глядели в 1905 году. Велики задачи. История за нас. Но весь вопрос в том, чтобы дождаться зрелых сроков истории; чтобы устоять, не отступить, не сдать того, что было завоевано железом и кровью; укрепить завоевания, развить и обогатить их. А трудностей много, и иные трудности открываются как раз в наши дни и открываются там, где их многие не ждали, и враг скалит злорадно зубы в надежде потрясений. Надо иметь масштаб, проверенный в делах прошлого, чтобы правильно измерять дорогу будущего; надо иметь правильный критерий, чтобы трезво оценивать завтрашний день. Ибо и сегодня, на этом юбилейном собрании, мы предаемся воспоминаниям не платонически, а с тем чтобы лучше вооружиться для завтрашнего дня.
Спросим же себя еще раз: нет ли опасности того, что буржуазный мир одолеет нас? Ведь капитализм неизмеримо богаче, а значит, и сильнее нас. Да, богаче и сильнее; но он разделен, и одна часть его – Америка, не дает жить другой части – Европе. Колонии подрывают хозяйственные основы метрополий. Китай – главная масса Азии – сотрясается конвульсиями освободительной борьбы. Недостатка в злой воле у Европы нет. Но у нее не хватает силы. Европа в упадке. Европа меж двух огней. У буржуазной Европы выхода нет, как не было ранее выхода у царизма.
Старая Европа – очаг всей капиталистической культуры. От этого старого ствола в разные стороны пошли два ответвления: Америка и наша европейско-азиатская Россия, ныне Советский Союз. И Европа ныне меж этих двух огней.
Европа не только открыла Америку, но и подняла ее на своих дрожжах. В ряде религиозных движений и революций Европа выбрасывала за океан наиболее активных и предприимчивых своих детей, вернее – пасынков. Эмигранты-земледельцы, пастухи, лесорубы, плотники и слесаря пробудили дремлющие силы нового мира. Деловой дух, дисциплину труда, пуританскую страсть к накоплению, – вот эти семена посеяла на американской почве Европа, и они дали пышные всходы. Вырвавшись из узких перегородок и тесных клеток Европы на простор американских пространств, техническая мысль получила поистине потрясающее развитие. Уже до войны Соединенные Штаты оставили далеко позади себя свою прежнюю метрополию – Англию, и свою более широкую метрополию – Европу. Когда после войны и после попытки жить военными методами захвата и грабежа, после оккупации Рура и после тягчайшего в истории отступления немецкого пролетариата – осенью 1923 года, Европа сделала попытку перехода на мирное положение и оглянулась на себя, она с ужасом убедилась, что она выглядит экономическим пигмеем по сравнению с заокеанским колоссом. Европа породила Америку: без Европы не было бы нью-йоркских небоскребов, ниагарской гидростанции, автомобилей Форда и тракторов. Но, запутавшаяся в сетях собственного консерватизма, Европа оказалась бессильна пред Америкой. Доллар давит на нее с чудовищной силой. Шаг за шагом Америка сдвигает европейские страны на подчиненные позиции, загоняет их в тупой угол, создает для них невыносимые условия существования. Европе выхода нет.
А с другой стороны, Советский Союз, который живет, борется и растет девятый год, является для Европы источником революционных опасностей.
С Европой у нас двойные счеты. Официальная Европа эксплуатировала нас через посредство займов: она питала царизм, она вооружала его, выжимая из народа проценты и, понижая тем наше хозяйство и нашу культуру. Под страшной чугунной крышкой самодержавия – по закону: сила противодействия равна силе действия – накоплялись пары, закалялась революционная воля передовых отрядов. И тут другая, неофициальная Европа приходила на помощь, идейно вооружая их.
Декабристы были первой попыткой дворянской интеллигенции, приобщившейся к историкам Великой Французской Революции, дать царизму отпор и пробить окно в Европу. На смену дворянской интеллигенции пришла разночинная, вооруженная теорией народничества, – и эта новая, более широкая волна подняла на своем гребне группу народовольцев, героические образы которых навсегда вошли в наш железный инвентарь. (Аплодисменты.) На смену народовольцам пришло первое поколение марксистов, – сперва интеллигентов, затем рабочих. От кружков – до 1905 года. И от поражения в декабре 1905 года – до несравненной победы в октябре 1917 года. Чтобы совершить эту работу, чтобы дать революции тот размах, какой она у нас получила, революционному авангарду необходимо было совсем особое первоклассное идейное вооружение. Откуда он получил его? Из Европы.
