Сергей Вальцев - Советский Союз, который мы потеряли

«С переходом средств производства в общественную собственность индивидуальная семья перестанет быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда. Уход за детьми и их воспитание станут общественным делом».[235]

Абсолютное игнорирование духовного, психического, да и вообще человеческого приводит к абсолютно оторванным от реальности выводам, например, что проституция порождена частной собственностью.

Конечно, в СССР никто не призывал к общности жен. Напротив, за излишнюю половую активность можно было лишиться партийного билета, особенно это касалось партийной элиты, военных и сотрудников КГБ. Таким образом, мы опять сталкиваемся с раздвоенностью теории и практики.

Антигосударственная идеология. Идеи коммунизма нельзя ни развить, ни применить к нормальной жизни в государстве, ведь коммунистическая идея провозглашает отмирание государства («Социализм, ведя к уничтожению классов, тем самым ведет и к уничтожению государства»[236]).

По сути дела, эта идеология отрицает не только государство, но и саму партию как орган, руководящий историческим процессом, ведь, в соответствии с азами марксизма, не личности, а «народ — творец истории», история развивается только благодаря объективным факторам, субъективный, личностный фактор практически ничего не значит. Высмеивая это положение, один мыслитель заметил, что для протекания объективного процесса не нужно создавать партии. Например, затмение Луны — объективный процесс, и оно произойдет независимо от того, будет ли создана партия, способствующая этому затмению. Если переход от одной социальной системы к другой, революция — тоже объективные, закономерные процессы, то они в создании партии также не нуждаются.

Таким образом, государством у нас руководила партия, которая обслуживала идеологию, идеалом которой была ликвидация как государства, так и партии. Парадокс!

Коммунистическая идея утопична и поэтому не способна к развитию и приспособлению к нормальной жизни общества.

Таким образом, социализм и коммунизм как учения во многом являются разными идеологическими направлениями. Поэтому, в конечном счете, в СССР марксистская теория и погубила социалистическую практику.

Мы легко распрощались с социалистическими завоеваниями, потому что не ценили их. А не ценили, потому что не понимали их суть. А не понимали их суть, потому что витали в облаках марксистских абстракций.

Мир меняется, но ущербная коммунистическая идея не способна к развитию. Мы 70 лет оперировали тезисами более чем вековой давности. У нас не было серьезных разработок ни в вопросах государственного строительства, ни в геополитике, ни в экономике, ни в психологии, ни в других областях. Сейчас в это трудно поверить, но один из самых низких конкурсов был в экономические вузы.

На Западе возникла советология, во всех тонкостях изучавшая наше общество, а мы все продолжали его изучать в узких рамках марксизма-ленинизма. И в результате пришли к тому, что Ю. В. Андропов заявил: «Мы не знаем общества, в котором живем». И это было правдой, но только половиной правды. Мы-то не знали общества, в котором жили, зато очень хорошо это общество знали и постоянно изучали наши враги на Западе.

И наша экономика стала неэффективной не потому, что социалистическая экономика неэффективна в принципе, а потому, что мы все чугун выплавляли, когда весь мир начал заниматься производством компьютеров. Пролетариат же гегемон, а если собирать компьютеры, куда его девать? Тот, кто собирает компьютеры, уже вроде и не гегемон, гегемон — это тот, кто выплавляет чугун. Пришлось выбирать: или гегемон, или компьютеры. Выбрали гегемона. Чем это кончилось и для гегемона, и для компьютеров, и для идеологии, и для страны в целом, мы прекрасно знаем.

Конечно, эта картина советской действительности является несколько упрощенной, но зато она верна и наглядна. Если до Маркса экономику страны оценивали преимущественно по производству сельхозпродукции, а в начале XX века — по степени развития тяжелой промышленности, то, начиная с середины XX века, доминирующим постепенно становится показатель развития наукоемких производств. А сегодня уже говорят о новой эпохе, где главное богатство страны будет составлять производство научной технологии и информации. Вряд ли кто-нибудь станет спорить с тем, что научную технологию и информацию производит не рабочий класс.

Почему же коммунистическая идея столь догматична? Сама по себе коммунистическая идея, т. е. е быть ни понята, ни развита. Особенно явственно это проявляется при анализе коммунистического идеала. Как можно построить общество, главный принцип которого: от каждого по способностям — каждому по потребностям? Известно, что удовлетворение одних потребностей порождает новые потребности. Общество, в котором могут быть удовлетворены все потребности, не может существовать в принципе.

К тому же не каждый будет добровольно трудиться, используя все свои способности, то есть работать «на полную катушку».

Поэтому основной принцип коммунизма в высшей степени утопичен. Общество, в котором все будут получать по своим потребностям, построить невозможно, точно так же, как и общество, где все будут работать, используя все свои способности.

Как могут отмереть деньги, государство, семья? Во все это поверить нельзя. И никто не верил. Люди шли в партию, так как она олицетворяла чистый, светлый идеал справедливости. Очень показательна в этом отношении сцена из фильма «Чапаев»: главный герой даже не знает, в каком «Интернационале» состоит Ленин. Когда же начал действовать принцип партийного отбора, при котором знание коммунистического идеала стало обязательным, мы получили коммунистов вроде Горбачева и Ельцина.

Мы думали, что если построить справедливое общество и повторять одни и те же постулаты, то мы победим. Против нас работали тысячи профессиональных психологов, социологов, политологов. Их методы борьбы постоянно оттачивались, а мы все из года в год повторяли одно и то же. И поэтому проиграли.

§ 4. Почему мы тоскуем

Счастье не измеряется сосисками или колбасой. Счастье — это когда тебя понимают. Но власть не понимает нас.

Есть и сосиски и колбаса, но жить приходится в чуждой атмосфере — ментально антирусской. И именно это ментально надламывает русский народ. Растет алкоголизация, количество самоубийств. В десятке стран, где отмечается самый высокий уровень самоубийств Россия и пять экс-республик бывшего Советского Союза, и именно те, где проживает наибольшее количество русскоязычного населения — Литва, Белоруссия, Казахстан, Латвия, Украина. Растет эмиграция, как внешняя, так и внутренняя — люди уходят в себя.

Нас заставляют играть по чужим правилам в чужие игры. Нас заставляют быть корыстными, эгоистичными и лживыми. Нас заставляют жить в ментально антирусской среде.

Образно говоря, любители хоккея вышли зимой на озеро играть в хоккей. Но тут появился хозяин озера и говорит, что на озере надо играть в водное поло. Обосновывая это тем, что в других странах сейчас играют в водное поло.

Ему говорят, что климат у нас не тот, нельзя сейчас играть в водное поло. Мы не любим водное поло. Да и почему мы должны играть в водное поло? У нас амуниция, интересы климат другие. Почему хоккеисты должны играть в водное поло? Ради чего?

В результате и профессионалами в водном поле они не станут и квалификацию хоккеиста потеряют и будут безуспешны во всем.

Мы тоскуем не только потому, что развалина экономика, армия, культура, наука, социальная сфера, т. к. на себе это многие не чувствуют. Не чувствуют пока не проеден до конца советский фундамент. Мы тоскуем, прежде всего, потому, что в России построено ментально антирусское общество.

В 2006 году российское общественное мнение было очень возмущено попыткой переноса памятника воину-освободителю в Эстонии. Особенно возмущались политики.

А чему мы удивляемся, почему протестуем? Если мы сами выливаем помои на собственную историю, то, естественно, туда будут плевать и все остальные. Если мы сами сносим памятники, то почему это не должны делать другие?

Открываем энциклопедию «История философии», изданную в России под редакцией Грицанова А., смотрим, например, определение понятия «гуманизм»:

«Кризис этой разновидности гуманизма, связанный с экономическими кризисами и античеловеческой общественной практикой большевизма и фашизма в XX в.».