Юрий Мухин - Подонки истории. Самая зловещая тайна XX века
Правительство Сикорского, примкнув к геббельсовской провокации, загнало в ряды немецкой армии на смерть в составе миллионов граждан других стран и сотни тысяч своих граждан – граждан Польши. У некоторых читателей может возникнуть вопрос, а что же было делать Сикорскому после того, как немцы сообщили о «найденных» ими захоронениях?
Если бы правительство Польши в эмиграции состояло из порядочных людей, то ему не потребовались бы и советы Черчилля – такие вещи делаются автоматически. Если вас ранили в левую руку и из нее потекла кровь, то правая рука автоматически зажмет рану, и точно так же обязаны были поступить и поляки.
Вне зависимости от того, кто на самом деле расстрелял тех офицеров, правительство Сикорского должно было немедленно обвинить в этом немцев и до победы над ними этого мнения не менять и в дискуссии не вступать. Одновременно тайно просить американцев и англичан гарантировать, что, как только Красная Армия освободит Смоленск, СССР пригласит туда поляков или международную комиссию для следствия по этому делу. СССР безусловно согласился бы, ведь он и так следствие по Катынскому делу в начале 1944 г. вел в присутствии журналистов из всех стран-союзников. И снова, вне зависимости от того, к какому выводу придут поляки, они должны утверждать до победы, что пленных убили немцы. Если кто не понял, то еще раз поясню: делать это они должны для того, чтобы сократить потери среди граждан Польши, поскольку любое правительство должно вначале заботить это, а уж потом – как на шее этих граждан паразитировать.
Придет победа, и тогда можно будет начинать любые публичные разбирательства. Никто правительство Польши не осудил бы, даже если бы оказалось, что убили русские, – убитых все равно уже не поднимешь, а сохранение жизни живым согражданам оправдало бы и ложь. Оправдал бы даже папа римский, если бы, конечно, он не был поляком, поскольку даже в христианских законах ложь во спасение – не грех.
Только на идиотизм не похоже
На первый взгляд, Катынское дело является вроде бы ярким примером идиотизма членов правительства Сикорского. Ведь они, примкнув к провокации Геббельса, совершили самоубийство. Польский народ в должности их не избирал и не назначал, и правительство Сикорского было законным постольку, поскольку так считали для себя полезным союзники. Причем для правительства Сикорского было главным, чтобы его считал правительством Польши Советский Союз, поскольку именно ему назначено было освобождать Польшу. Правительство – это власть, а власть – это сила, а силой будет Красная Армия. Поэтому в тех странах, которые подлежали освобождению войсками союзников, будущим правительством могли стать только те, против кого, по крайней мере, не возражал союзник, освобождающий данную страну.
Возьмем, к примеру, Чехословакию. Когда немцы в октябре 1938 г. захватывали по мюнхенскому сговору Чешские Судеты, то потребовали изгнать из Чехословакии ее законного президента Эдуарда Бенеша. А в июле 1940 г. Англия, оставшись один на один с немцами, из различных чешских деятелей за границей создала правительство Чехословакии в эмиграции во главе с Бенешем. Чехи тоже были те еще гуси лапчатые, но они все же умнее поляков и быстро сообразили, кто именно будет освобождать Чехословакию от немцев. Умный Бенеш в декабре 1943 г. съездил в Москву и заключил договор не только о дружбе, но и о послевоенном сотрудничестве! В результате, как только в апреле 1945 г. в Чехословакию вошла Красная Армия, в нее немедленно было вызвано из Лондона через Москву чешское правительство в эмиграции, которое так же немедленно начало легализоваться само и легализовать свои структуры. И как только оно реально взяло власть в стране, Советский Союз вывел свои войска из Чехословакии[299]. Было это в ноябре 1945 г. В принципе немцы могли бы убить и сколько-нибудь чешских офицеров и тоже выдать их за жидобольшевистские зверства, но Бенеш, при всей его ненависти к коммунистам, холуем у немцев не был, и с ним бы такие шутки не прошли. (Он оставался президентом Чехословакии до 1948 г.)
Поэтому, как только СССР прервал отношения с гитлеровскими прихвостнями правительства Сикорского, они стали никем для всех. Соединенные Штаты вынуждены были для публики делать вид, что признают их за правительство Польши, поскольку у Рузвельта было около 5 миллионов избирателей-поляков, кроме того, поляки – католики, а у Рузвельта было полно избирателей итальянцев и ирландцев. Черчилль, естественно, поддерживал Рузвельта, но поляки Сикорского приобрели для него явственный образ «гнуснейших из гнусных». Вот такой пример.
В преддверии президентских выборов в США в 1944 г. Рузвельту и Черчиллю было очень важно объявить миру новые границы будущей Польши и такие, чтобы поляки в США были довольны. Понимая, что после Катынского дела говорить со Сталиным о восточных границах Польши было бессмысленно, они предложили Сталину расширение границ Польши на запад так, чтобы у будущей Польши было около 150 миль побережья Балтийского моря. Сталин думал. Но тут в начале января 1944 г. из Москвы возвращался упомянутый Бенеш, а Черчилль заболел и лежал с лихорадкой в Тунисе. Зная, что Бенеш должен был говорить со Сталиным и о границах будущей Польши, Черчилль просит Бенеша заехать к нему. Переговорив с чехословацким президентом, Черчилль радостно телеграфирует Рузвельту:
Премьер-министр – президенту Рузвельту, 6 января 1944 года: «Бенеш был здесь. Он с большой надеждой взирает на русскую ситуацию. Он может принести чрезвычайно большую пользу, попытавшись убедить поляков быть благоразумными и примирить их с русскими, доверием которых он издавна пользуется. Он привез новую карту с карандашными пометками Дяди Джо[300], показывающими восточную границу от Кёнигсберга до линии Керзона; в соответствии с этой картой полякам отходят районы Ломжи и Белостока на севере, но без Лемберга (Львова) на юге. В качестве польской западной границы он предлагает линию Одера, включая основную часть Оппельна. Это дает полякам прекрасное пространство для существования размером более 300 миль в длину и столько же в ширину вместе с 250 милями Балтийского побережья. Как только я попаду домой, я приложу все усилия, чтобы добиться согласия польского правительства на это или на нечто аналогичное. Если поляки согласятся, они должны будут объявить о своей готовности выполнить роль оплота на Одере против новой германской агрессии в отношении России и должны будут до конца и всеми силами поддерживать заключенное соглашение. Это будет их долгом перед европейскими державами, которые дважды спасали их. Если я сумею наладить это в начале февраля, их визит к вам завершит дело.
Русские вполне благосклонно относятся к тому, чтобы Бенеш получил старую, домюнхенскую границу с незначительными изменениями по военным соображениям вдоль северных вершин гор и небольшую территорию на востоке, соединяющую их с Россией».[301]
Обратите внимание вот на что. Эта телеграмма наверняка должна была быть прочитана и в Конгрессе США, т. е. и сторонниками, и политическими противниками Рузвельта. Поэтому Черчилль уверяет, что он будет встречаться с поляками и уговаривать их, т. е. создает видимость того, что считает их за представителей Польши. На самом деле он уже на следующий день телеграфирует в британское Министерство иностранных дел:
«1. Я не думаю, что нужно приглашать поляков, но я сообщу вам об этом в течение ближайших двух суток.
2. Я бы глубоко задумался, прежде чем сообщать миру о том, что мы объявляем войну за Польшу и что польская нация достойна иметь лучшую территорию, тем более что мы никогда не брали на себя обязательств защищать существующие польские границы и что жизни 20—30 миллионов русских дают право на гарантированную безопасность западных границ Польши.
3. Более того, без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать. Сейчас Польше отводится положение великой независимой нации в сердце Европы, с прекрасным морским побережьем и лучшей территорией, чем та, которую она имела прежде. И если она не примет этого, Британия снимает с себя все свои обязательства и пусть поляки сами договариваются с Советами.
4. Я не думаю, что мы можем давать хоть какие-то авансы на дальнейшую помощь или признание до тех пор, пока они не выразят своей искренней поддержки решения, к которому мы пришли вместе с нашим советским союзником. Они должны быть очень глупы, воображая, что мы собираемся начать новую войну с Россией ради польского восточного фронта. Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас и кто предоставляет им перспективу истинной свободы и независимости».[302]
