Иоахим Гофман - Сталинская истребительная война (1941-1945 годы)
Если германско-советский конфликт как столкновение двух противоположных социалистических систем мог завершиться лишь полным уничтожением одной из двух сторон, то и методы ведения войны в своей беспощадности вполне соответствовали тоталитарным притязаниям, которыми характеризовались обе идеологии. «Минувшая война была жестокой с обеих сторон, — писал Якушевский в 1993 г. в журнале «Новое время». — Методы ведения войны у двух тоталитарных систем были схожими.» Исторические интерпретации, которые здесь в стране пытаются создать впечатление, будто конфликт на германско-советском фронте мог вестись в более гуманных формах, если бы Гитлер и командование Вермахта не аннулировали беззастенчивым образом традиционные правила и обычаи войны уже при разработке Плана Барбаросса, проходят мимо сути вопроса, поскольку избегают всякого учета ситуации на советской стороне. Сказанное, разумеется, не исключает возможности избежать ненужной жестокости на немецкой стороне. И, конечно, кардинальная ошибка Гитлера заключалась в том, что он недооценил патриотизм русского человека и храбрость русского солдата, упустив единственную в своем роде возможность склонить на свою сторону русский народ, — заблуждение, сделавшее неудачу войны в России неизбежной.
А принцип, выдвинутый Гитлером в его речи перед военным командованием 30 марта 1941 г., изложенный начальником Генерального штаба сухопутных войск, генерал-полковником Гальдером и повторенный по смыслу начальником штаба Верховного главнокомандования Вермахта фельдмаршалом Кейтелем в его письме адмиралу Канарису от 15 сентября 1941 г.: «Мы должны отойти от позиции солдатского товарищества. Коммунист не является товарищем ни до, ни после. Речь идет об истребительной войне», в точности соответствовал представлениям, с которыми с самого начала воспринимал эту войну и Сталин. Сталин, если еще раз процитировать его директивное выступление по радио 3 июля 1941 г., тоже сразу же недвусмысленно прояснил, что «войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной»: «Она является не только войной между двумя армиями». «Это не обычная война, — тотчас откликнулся назначенный им в истолкователи Эренбург. — И против нас воюют не обычная армия», что, конечно, в свою очередь, тем более относилось к Красной Армии.
То, в каких формах намеревались вести войну с советской стороны, показывают бесчисленные примеры тотчас после начала военных действий по всей линии фронта. Еще 9 марта 1943 г. британская газета «Ньюс Кроникл» процитировала в этой связи Эренбурга, который в одной из статей насмехался над тем, что «в некой стране» погибших немецких летчиков хоронят со всеми воинскими почестями. Он, конечно, не намерен вмешиваться в традиции и обычаи чужих стран, лицемерно рассуждал Эренбург, но хотел бы кое-что рассказать англичанам о русских формах обращения с немцами: «Мы не можем считать немцев честными бойцами. В наших глазах они — отталкивающие мародерствующие изверги. С такими извергами долго не говорят — их уничтожают!» В этом духе Эренбург писал 17 августа 1941 г. о погибшем под Москвой немецком летчике-ефрейторе: «Когда такой Куррле (который, по утверждению Эренбурга, естественно, убивал до этого в Сванси английских детей) летит вниз, чувствуешь не только радость — моральное удовлетворение». То, как немецким солдатам с первого до последнего дня войны отказывали в человеческом достоинстве, объявляя их уголовниками, пусть продемонстрирует краткая подборка цитат из этого ведущего пропагандиста Советского Союза. Химера о возможности гуманного, «рыцарского» ведения войны на Востоке рушится под тяжестью этих доказательств.
Как же изображаются немецкие солдаты? Уже в первый день войны, 22 июня 1941 г., солдаты страны, с которой ведь до этого существовал договор о дружбе, называются «разбойниками», разграбляющими страны, убивающими детей и уничтожающими «культуру, язык, традиции» других народов. Если об этом, стало быть, было известно еще до начала войны, то как же, спрашивается, можно поддерживать договор о дружбе со страной, которая рассылает подобных солдат? Они — «убийцы, особенно отличившиеся в пытках, которым они теперь подвергают наших раненых», — утверждал Эренбург 18 июля 1941 г., и чуть ниже: «Это не люди. Это страшные паразиты. Это вредные насекомые». А вот что гласят другие его сентенции первого военного лета 1941 года: германский Вермахт — это «гигантская шайка гангстеров», а «грабители и насильники никогда не бывают смелыми», немецкие солдаты «хуже диких зверей». «Нет, — говорит Эренбург, — они хуже хищных зверей. Хищные звери не мучают ради забавы» (5 сентября 1941 г.), «Стыдно за землю, по которой ходили эти люди. Как гнусно они жили! Как гнусно они умирали!», «В сравнении с ними кафры и зулусы еще культурные» (14 сентября 1941 г.). «Это развратники, мужеложцы, скотоложцы, — воскликнул Эренбург 12 октября 1941 г. — Они хватают русских девушек и тащат их в публичные дома… Они вешают священников. У них написано на бляхах «С нами бог». Но этими бляхами они бьют по лицу агонизирующих пленных… Культура для них — это автоматические ручки и безопасные бритвы. Автоматическими ручками они записывают, сколько девушек они изнасиловали. Безопасными бритвами они бреются. А потом опасными бритвами отрезают носы, уши и груди у своих жертв.»
Когда наступила зима 1941/42 гг. с ее сильными морозами, ненависть Эренбурга нашла новое удовлетворение. К этому времени, 17 ноября 1941 г., как отмечалось, Сталин издал приказ полностью разрушать и сжигать все деревни и населенные пункты в немецком тылу, невзирая на русское население, тем самым также обрекаемое на гибель. Человеческие жизни, как пишет его биограф генерал-полковник Волкогонов, «никогда не имели для него значения. Никогда! Сотни, тысячи, миллионы мертвых сограждан давно стали для него привычными». А Эренбург тотчас сделался громогласным защитником новых мер и вообще бесчеловечных приказов Сталина, которые ведь были направлены не только против немецких войск, но и точно так же против русского гражданского населения. «А разбойники, — пишет он 11 ноября 1941 г., — привыкли грабить с комфортом. Они требуют центральное отопление… Не отогреется зверье в наших домах… Посмотрим, что скажут дюссельдорфские коммивояжеры и гейдельбергские студентики, когда настанет настоящая русская зима… Их поход за квартирами мы превратим в поход за могилами!» «Бойцы, разведчики, партизаны! — гласил его призыв от 30 ноября 1941 г. — Если где-то есть дом, в котором греются немцы, то выкурите его!»
Таков был тон статей Эренбурга после того, как Сталин 3 июля 1941 г. призвал не оставлять противнику «ни килограмма хлеба, ни литра горючего» и превратить страну в пустыню. «Горят склады, горят поля, горят села», подожженные жителями, утверждал Эренбург 20 июля 1941 г., имея в виду советские «истребительные батальоны», «среди партизан есть и ребята». Школьники в первую очередь направлялись советским командованием через линию фронта в качестве шпионов, чтобы, по словам Эренбурга, разведывать «аэродромы и колонны» врага. Гитлер «заставил русских детей метать ручные гранаты», торжествовал Эренбург 18 ноября 1941 г., хорошо зная, чтó это могло означать для незаконно используемых детей, «немцы нашли у нас пустые амбары, взорванные верфи, сожженные корпуса заводов. Вместо домов они завоевали щебень и сугробы».
Уже во время франко-русской войны 1812 года в России было военным обычаем оставлять врагу при отходе по возможности разоренную землю. Так, русский губернатор Ростопчин при отступлении, к «большому ужасу» наполеоновской армии, сжег Москву с большинством ее зданий. «Вот таков способ, которым они ведут войну! — воскликнул барон Файн, кабинет-секретарь Наполеона. — Мы были обмануты петербургской цивилизацией, они всегда остаются только скифами.» Наполеон, правда, воспротивился любому возмездию частным лицам, поскольку те «и без того достаточно пострадали». Но при отходе 20 октября 1812 г. он приказал сжечь публичные здания и казармы в Москве и разрушить Кремль. И это произошло ночью 23 октября: «1,8 миллиона фунтов пороха подняли на воздух великолепнейшие башни Кремля». Орден Почетного легиона артиллерийскому офицеру, командовавшему этим, «один мог в то время вознаградить за такие действия». Во время германско-советской войны именно Сталин с самого начала приказал оставлять немцам только разоренную землю — и те при отходе, в свою очередь, также стремились уничтожить все важные для войны объекты на оставляемой земле, о чем Гитлер 19 марта 1945 г. издал соответствующий приказ даже по территории Рейха. Эренбург, который приветствовал разрушительную работу поджигательных команд Красной Армии как настоящий подвиг, что особенно проявилось в Киеве, комментировал аналогичные действия немецких войск выражениями, полными ненависти. «Поджигатели сами сгорят, — провозгласил он 20 января 1942 г. в отношении солдат, которые должны были выполнять разрушительные приказы. — На пепелище лежит полусгоревший труп немца. Огонь выел его лицо, а голая ступня, розовая на морозе, кажется живой… Лежит ком обугленного мяса: преступление и наказание.»
