Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №2 (2004)
Столь же далеко от научности, в большинстве своем, и практическое осуществление этих принципов в книге Макаровых.
“Ошибки” Шолохова и ошибки Макаровых
Утверждения о существовании некоего мифического “протографа” романа “Тихий Дон”, принадлежащего якобы какому-то подлинному “автору” романа, — ключевые в системе аргументации “антишолоховедения”. Но в силу того, что этого “протографа” не существует в природе, “антишолоховедение” пытается получить доказательства его существования из реального текста самого романа “Тихий Дон”, выявляя якобы существующие в нем неточности, противоречия, ошибки, указывающие на его мнимую вторичность.
Этим путем идут и Макаровы, наивно полагая, что в обнаруженных ими ошибках и противоречиях “Тихого Дона” они найдут отражения этого самого “протографа”, принадлежавшего перу Крюкова.
Значительная часть работы Макаровых, не меньшая по объему, чем та, где исследуется источниковая база “Тихого Дона”, посвящена уличению Шолохова в тех или иных фактических ошибках.
Понятно, что при том огромном объеме информационного материала, который содержится в четырех книгах “Тихого Дона”, молодой писатель не мог хоть в чем-то не ошибиться. Эти ошибки были выявлены еще до Макаровых — тем же Г. Ермолаевым в статье “Исторические источники “Тихого Дона” и в других его работах.
Макаровы, повторяя (часто без ссылок на предшественников) давно обнаруженные неточности, приписывают тексту романа “Тихий Дон” такие ошибки, которые при ближайшем рассмотрении таковыми не являются. Одну из глав в своей книге они так и назвали: “Характер ошибок в тексте “Тихого Дона”: ошибки времени, места, действия”. Открывается эта глава подглавкой “Последняя турецкая кампания”, где Макаровы вменяют Шолохову в вину “путаницу” с хронологией в отношении турецкой кампании, с которой вернулся Прокофий Мелехов вместе с женой-турчанкой. Выше, основываясь на черновиках первой части романа, мы подробно проанализировали, как в ходе работы над романом выстраивал Шолохов генеалогию рода Мелеховых и как, в конечном счете, он утвердился в решении “вернуть” Прокофия Мелехова домой с русско-турецкой войны 1853—1856, а не с войны 1828—1829 годов, как предполагал вначале.
Макаровы, не знакомые с рукописью романа, как уже говорилось, ориентировались в своей критике на безграмотное редакторское примечание К. Потапова, будто дед Григория Мелехова Прокофий привез жену-турчанку с Балканской войны 1877-1878 годов. Это действительно делает генеалогию мелеховского рода нелепой, так как сдвигается время рождения как самого Прокофия, так и его сына Пантелея и внуков Григория и Петра.
“Получается, что на службу в полк Пантелей ушел трехлетним?!”, — гневно восклицают Макаровы и делают вывод о “нетвердом знании и понимании Шолоховым исторических событий , включенных в текст”.
Однако “нетвердое знание и понимание исторических событий” отличает не Шолохова, который продуманно и последовательно выстроил генеалогию рода Мелеховых и дал в конечном счете исторически точный ответ в отношении сроков Турецкой кампании, с которой вернулся Прокофий Мелехов. “Нетвердое знание событий” отличает историков Макаровых. Подтверждение тому — следующая главка их работы “Пруссаки на Бородинском поле”. Макаровы так назвали ее потому, что в шестой части “Тихого Дона”, в главах, посвященных, как они пишут, событиям апреля-мая 1918 года, упомянуты петлюровцы:
“А на границе с Украиной молодые казаки, только что обученные в Персиановке, призванные под знамена, дрались с петлюровцами.
На севере станица Усть-Медведицкая гуляла из рук в руки...” (3, 20).
Присутствие петлюровцев в этом контексте, по словам Макаровых, равносильно тому, как если бы при описании Бородинской битвы Л. Толстой “упомянул бы среди защитников Семеновских флешей или батареи Раевского союзные прусские войска — как это и было, но не в 1812, а в 1813 году в “битве народов” под Лейпцигом”. Почему? Да потому, утверждают Макаровы, что “до ноября 1918 г. Симон Петлюра был председателем Киевской губернской земской управы и, естественно, летом 18-го года никаких петлюровцев не существовало”.
Но события, описываемые Шолоховым (в частности, переход Усть-Медведицкой из рук в руки — от Миронова к белым и обратно), относились не к лету, а к весне, точнее — к апрелю 1918 года. В это время — после заключения Брестского мира — немцы уже вошли на Украину, однако до 29 апреля 1918 года власть на Украине была в руках националистической Центральной рады и Директории Украинской, созданных в марте 1917 года петлюровцами. Сам Петлюра был председателем Всеукраинского войскового комитета Центральной рады и министром по военным делам. И только после ее разгона немцами 29 апреля 1918 года Петлюра и в самом деле стал председателем Киевского губернского земства и Всеукраинского союза земств. После 14 ноября 1918 года он вновь стал членом, а потом и председателем Директории Украинской и главным атаманом войск Украинской народной республики.
Таким образом, как в апреле 1918 года, так и после него петлюровцы были реальной исторической силой и реальным фактором, сбрасывать которые со счетов бьшо никак нельзя, и говоря о них, Шолохов не совершал никакой ошибки.
Широко известной “ошибке” писателя посвящена следующая главка в работе Макаровых: “Станица Ольгинская”. В ней речь идет о том, что Шолохов в пятой части второй книги своего романа сдвинул дату начала кубанского похода Добровольческой армии в 1918 году ровно на месяц (не 11 февраля, а 11 марта): “К 11 марта Добровольческая армия была сосредоточена в районе станицы Ольгинской” (3, 303). Об этом уже писал Г. Ермолаев и другие шолоховеды.
Макаровы делают вид, будто они обнаружили эту неточность сами. И разражаются в адрес Шолохова очередным выговором: “Эта ошибка указывает, во-первых, на то, что автор этих строк плохо представляет географию Области войска Донского. Во-вторых, очевидны и его слабые знания о событиях весны 18-го года на Дону и Кубани”.
Между тем, как установил В. Васильев, ошибка эта произошла не по вине Шолохова, который и в данном случае положился не на “протограф”, а на историка Н. Е. Какурина, не только соглашаясь, но и полемизируя с ним. В своей книге “Как сражалась революция”, на которую во многом опирался Шолохов, Какурин дважды говорит и о “13 марта”, как времени начала похода из Ольгинской.
Следующее обвинение Макаровых в адрес писателя — в главке “Генерал Фицхелауров”, посвященной тому, как представлен в “Тихом Доне” прорыв группы генерала Секретева к восставшим верхнедонцам.
Г. Ермолаев в статье “Исторические источники “Тихого Дона” подробно и внимательно проанализировал эти главы, указав, как на объективную трудность, на “скудность” материалов, которые раскрывали бы все обстоятельства этого прорыва. Архивы белоказачьего движения Шолохову не были доступны, поскольку были либо утрачены, либо вывезены за границу, и все, чем он располагал, как показывает текст романа, это — мемуары Краснова “Всевеликое Войско Донское”. Но атаман Краснов к моменту прорыва уже был отстранен от руководства Всевеликим войском Донским, непосредственного участия в его организации не принимал и не мог поведать об этом сколько-нибудь исчерпывающе.
Зато он имел возможность рассказать о том плане прорыва фронта красных, который был разработан его помощником — командующим Донской армией генералом Денисовым и начштаба генералом Поляковым в феврале 1919 года, еще до начала Вешенского восстания. Как мы уже отмечали, публикация этого плана в книге “Всевеликое Войско Донское” неопровержимо доказывает, что восстание на Верхнем Дону готовилось эмиссарами Краснова и его начало должно было послужить сигналом к прорыву фронта. По этому плану группа прорыва должна была начать наступление 5—6 (18—19) февраля. Однако из-за отставки Краснова и Денисова 2 (15) февраля прорыв был отодвинут на три месяца.
Шолохов пользовался мемуарами атамана Краснова, и в 17-й главе шестой части “Тихого Дона” подробно рассказал об этом плане и повторил его в 1-й главе седьмой части в сокращенном виде.
Макаровы совершают подмену: вначале они приводят из шестой и седьмой частей “Тихого Дона” первоначальный план прорыва, разработанный за три месяца до него. Одним из руководителей прорыва должен был быть генерал Фицхелауров; потом приводят текст из седьмой части романа, где рассказывается о реальном, уже совершенном прорыве, осуществленном по новому плану уже генералом Секретевым, и на этом основании вопрошают: “Какое же из всех этих описаний принять за достоверное? Может быть, последнее?”.
“Сама по себе такая “неразбериха” с генералами уже свидетельствует о разнородности романа, об использовании Шолоховым (причем явно неумелом и поспешном) существенных различных источников”.
