Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители

И разговоры… Особых событий за год тут не случилось. Дольше всего рассказывала Агафья о медведе, обнаглевшем до того, что стал приходить рыться в отбросах. «Видала однажды следы его у окошка, и особо он приглядывался к загону, где живут козы. Я пужала его стрельбою. Ерофей снаряжает мне холостые патроны, и я без ружья никуда не хожу. Знал бы медведь, что я только страх на него нагоняю, возможно, напал бы. Исчез он раньше, чем ушли все остальные медведи».

Скотина домашняя тут такая: четыре козы и козленок, две собаки, пять кошек и десять кур. Из таежных соседей забегают по любопытству в «жилую точку» соболи, Агафья видела колонка, гонявшего возле избушки мышей. Ястреб потрепал петуха, но, когда вернулся довершить дело, сам попался в капкан, умело поставленный для него специально. Видела однажды Агафья лисицу возле «усадьбы», и часто на глаза попадаются зайцы, грызущие лозняк у речки.

Постоянный сосед у Агафьи – давний друг Ерофей. Судьба уготовила ему суровое испытанье – потерял работу, семью, ногу потерял на охоте, друзей-геологов, с которыми жил когда-то бок о бок в селении Абаза. По безысходности осел в «тупике», надеясь кормиться пасекой. Однако пчелы не прижились, а податься мужику было некуда – остался тут. Казалось – на время, «скоплю пенсионные деньги и куплю домишко в сибирском сельце». Но время идет, и Ерофей, слушая «мирские» новости по старенькому батарейному приемнику, перестал спешить с удалением из тайги.

Удачей жизни надо считать отношение к нему сына от первого брака. Ерофей о нем почти позабыл, а сын, прочтя в нашей газете повествованье о Лыковых, узнал, что в судьбе их участие принимал Ерофей Сазонтьевич Седов. «Это же мой отец!» – рассказывал он сослуживцам в Афганистане и, прояснив обстановку, стал отцу помогать пропитанием, одеждой, сердечным участием. И положение в «тупике» Ерофея стало терпимым. Недавно Николай, при трудностях с вертолетами, приплыл сюда по Абакану на лодке. (Я плавал этим маршрутом и знаю его опасности.) В одном месте добротная абзинская лодка опрокинулась, и Николай с другом могли бы погибнуть, но опыт военной службы помог и выжить, и груз спасти. Несколько дней приятели пилили на зиму отцу дрова, сделали все, что не мог он сделать с одной ногой.

Минуты полученья гостинцев.

С Агафьей отношения у Ерофея сложились как у соседей, живущих на двух хуторах, – каждому важно чувствовать, что рядом живая душа. Помогать же друг другу им трудно, и жили они поначалу как соседи недружелюбные. Но жизнь в тайге острые углы отношений сгладила – теперь помогают друг другу хотя бы советом. В хозяйстве же установились созвучные времени отношенья. Ерофей покупает у Агафьи яйца и картошку (пятьдесят рублей за ведро). Я засмеялся, услышав о «рыночных» тут отношеньях. Ерофей понимающе улыбнулся: «Постепенно переходим на бартер. Николай привез Агафье бидончик меда, она же со мною делится продуктами с огорода. Так и живем».

Для «прихожан», которые ныне бывают тут редко, Агафья обустроила одну из избушек – чисто, дрова у печки, на окнах цветы, занавески, посуда и чайник на колченогом столе, два лежака для спанья и даже барометр на бревенчатой стенке. Иная гостиница в терпящем бедствие районном центре позавидует такому приюту в тайге.

Вертолет в тот день прилететь не мог. Мы с Агафьей обошли ее огород и все хозяйство, заросшее травой столь высокой, что у Агафьи виднелась из нее лишь голова в цветастом платке. Собаки встретили нас дружелюбно, но одна спряталась в конуру, тогда как раньше собаки рвались к приезжему, махая хвостами, в надежде получить кружок колбасы.

Фотографировались. Прежняя неприязнь к фотосъемкам исчезла. Агафью можно теперь попросить: пройди вот тут… поиграйся с козленком. У речки сказал ей: «Ну что ты все время в затрапезной одежке…» Агафья немедленно побежала в избушку и вернулась нарядной, но с ведрами. Я засмеялся: «Ты просто фотомодель!» «А это что такое – фотомодель?» – настороженно спросила наряженная в свое рукоделие женщина, живущая седьмой десяток годов. Она, возможно, от радости встречи все время шутила и улыбалась, и я решил: все у нее более или менее в сносном порядке. Но я ошибался.

К вечеру вертолет прилететь не успел, и мы с Агафьей присели к столу в «гостинице», зажгли свечку, и горела она до двух часов ночи, освещая лица собеседников в разговоре о жизни.

«Прошедшей зимой все могло кончиться. Здоровья у меня почти не осталось. Растет киста. Распухли и воспалились пальцы. Онемела и почти не слушается правая рука – ложку ею поднять не могу. Как напилить-наколоть дров, растопить печь, сварить еду для себя и скотины, подоить коз? Крест на могиле тяти подгнил и упал, а новый вытесать и поставить я не смогу. А тут еще снег, раньше невиданный, – в нем утопала по плечи». На горе в конце огорода есть у Агафьи изба-закуток. Ее обогреть легче, чем избу. Ходила она туда ночевать, экономя каждое полено дров, приготовленных летом. Но утром надо было спускаться к скотине – поить ее и кормить. «Один раз упала и очнулась лежащей в снегу. Стала думать о смерти. Днем думаю, ночью, проснувшись, думаю и молюсь…»

Знакомство с дойной козой.

Я напомнил собеседнице о разговоре с ней двадцать лет назад, когда возил ее к родственникам в надежде, что у них она и останется. Старики об этом ее умоляли. «Нет, нет! Вези, Василий, меня домой». Я сказал ей тогда о том, что придет неизбежная немочь, придут болезни. Кто может помочь в тайге одиноко живущему? Ответила: «Бог поможет».

И вот это время пришло. Никто из приходивших сюда, вкусив бытия в пу́стыни, на житье не задержался. Правда, все это были люди случайные, поведенье их можно было предвидеть. А как найти «подходящего»? Размышляя об этом, зимою Агафья послала письмо Патриарху (у староверов свой Патриарх). Ответа не последовало. Отправители были неаккуратные, почта ныне работает ненадежно или что иное замыслу помешало?

Ерофей не теряет надежды стать пчеловодом. Ему обещали хладостойких башкирских пчел.

Снимок на память с пилотами вертолета.

На предложение перебраться к родственникам Агафья лишь усмехнулась: «Кому я нужна? Старики поумирали, а молодежи не до меня, у них свои, немалые нынче заботы. Никуда переехать я не хочу. Умру тут. С белым светом прощаться тяжко, потому и хотелось бы иметь рядом надежного человека, готового тут безропотно жить. Об этом Патриарха я и просила: приищите подходящего добровольца».

Что я мог предложить страждущей? Посоветовал к утру написать еще раз Патриарху. Пообещал письмо главному пастырю староверов обязательно переправить, и, может быть, случится разговор с Патриархом – я бы ему обо всем подробно, взглядом со стороны, рассказал.

Свечу потушили. Агафья ушла в свою пристройку сесть за письмо. Утром она принесла аккуратно сложенный лист бумаги, исписанный «печатными» петровского времени буквами, и, перекрестив, благословила на встречу с пастырем староверов.

В урочный час вертолет появился. Ерофей метнулся на своих костылях вслед за нами с Агафьей, но, зацепившись за камень, едва устоял и махнул нам рукою: «Поспешайте! Сидеть им некогда».

Агафья, увидев людей, как и вчера, улыбалась, согласилась сняться вместе со всеми. А через десять минут мы увидели сверху ее фигурку, стоящую на камнях возле мощного пенистого потока горной реки.

• Фото автора. 9 июля 2009 г.

В гостях у Аксакова

О Пушкине я узнал рано – «Лукоморье» отец читал мне по книжке из домашней библиотеки. Вся она умещалась в ящике величиной с телевизор. А «Дубровского» и «Капитанскую дочку» я читал уже сам в книжке из библиотеки школьной. С книжкой Аксакова об охоте и ужении рыбы познакомился при драматических обстоятельствах.

Вернувшегося с войны отца я одолел просьбами купить ружье. Отец, зная мою страсть ловить рыбу и стрелять воробьев из рогатки, уступил просьбам и за семнадцать рублей купил одноствольную «тулку». Порох в моих патронах был самодельным, но уток и горлинок я добывал.

Мои успехи заинтересовали приезжавшего охотника из Воронежа. Однажды мы встретились в укрытии от дождя. Он потряс в руке мое гремевшее ружьецо, и я поведал ему, каким порохом заряжаю патроны. «Все понятно…» – загадочно сказал мой новый знакомый и вдруг кинул «тулку» в колдобину возле речки. Я остолбенел – что скажу дома? Но охотник, угадав мои мысли, сказал, что с отцом поговорит он сам, а мне стал внушать: ружье могло бы меня покалечить, и нельзя стрелять чибисов, да и горлинки тоже не дичь. «Я вижу, ты любишь природу, но ведешь себя как дикарь. Из Германии я привез три ружья. Одно легкое, как раз для тебя – приезжай и бери, когда хочешь, вместе с патронами».