Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России
Помимо невооруженной крестьянской колонизации была колонизация вооруженная, казачья. Казачество, как один из символов русской свободы, заслуживает специального отступления. Историческое казачество — абсолютно уникальное явление. Было ли еще в мире сословие, служившее державе «поголовно и на свой счет»39? Казачество всегда вызывало зависть правителей, а в Австро-Венгрии, Пруссии и Персии даже пытались завести нечто подобное, но, разумеется, без успеха. Казачество могло сложиться лишь естественным образом, воспроизвести его искусственно невозможно.
Откуда взялись казаки? Об этом много спорят, появились и совсем экзотические гипотезы (причем некоторые стали модными среди самих казаков), но все эти гипотезы равно вздорны: появление казаков зафиксировано в письменных источниках, но даже если бы этого не было, языковый фактор не оставляет простора для фантазий. Казаки – потомки великороссов, бежавших на Дон и Яик (Урал).
Но не только. Уже в между 1530 и 1540 годами в кавказских предгорьях поселяются гребенские казаки. Они поселились на реке Сунже, рядом с нынешним Гудермесом (позже, в 1567 году, гребенцы поставили здесь крепость Терки) и на реке Акташ, почти там, где сегодня стоит Хасавюрт, а также на Тереке, в районе современной станицы Гребенской.
Про донских казаков у нас, худо-бедно, немного знают, а вот про первые 250 лет казачества на Северном Кавказе — до переселения сюда в 1790-х годах запорожцев, ставших позже кубанскими казаками, слышал мало кто.
Гребенцы не были имперскими агентами царизма на Кавказе. Они бежали сюда за свободой, более того – московские власти видели в них преступников. Но после присоединения Астраханского ханства, Россия вышла на Каспий и «простила» гребенцев, поручив им нести пограничную службу на новых рубежах. В 1588 году в дельте Терека, близ каспийских берегов начинают селиться уже донские казаки, ставшие вскоре «терскими».
Гребенцы установили «приятельские отношения с маловоинственными и немусульманскими еще тогда чеченскими обществами, из которых часто брали себе жен». Как раз тогда в Чечне появился «русский тейп», существующий доныне.
В конце XVI века властители Кабарды – хозяйки всего пространстве от средней Кубани до Дагестана – объявили казаков «тегачами» (гостями народа). Казаки пользовались этой привилегией почти два полных века. Они брали кабардинок в жены, усвоили кабардинскую одежду и воинское снаряжение, приемы джигитовки. Казачка переняла костюм и украшения кабардинской женщины. Вместо избы казаки стали жить в «уне» (хате) кабардинского образца с открытой галереей, но с русской печкой, вместо телеги с лошадью у них появилась арба с быками и т.д. Но зато и горцам был открыт путь в казаки при условии крещения, и многие становились казаками, а горская знать «отъезжала на Москву», на русскую службу. Известные дворянские роды Черкасовых, Черкасских, Бековичей и др. появились именно тогда. Воевали казаки в то время с крымцами и с кочевниками прикаспийских степей — с Казыевым улусом (или Малой Ногайской Ордой), «кубанскими татарами» (Кубанской Ордой), а позже с калмыками.
В период Смутного времени присылка новых партий служилых людей из Москвы прекратилась, казаки перестали задирать соседей, сосредоточившись на земледелии, промыслах и торговле. В это время казачий Терский городок (Терки) стал центром торговли с Кавказом и Персией. Очевидцы писали, что «в нем были караван-сараи, торговые ряды и базары, роскошные сады, общественные бани, таможенный и кружечный дворы, аманатный двор, деловой двор, соборная и приходские церкви, монастырь, где крестились инородцы»40.
Начиная с XVIII века прерогативу формирования, утверждения и роспуска казачьего войска присвоило себе петербургское правительство. Исторически позже появились казаки оренбургские, уральские, сибирские, семиреченские, забайкальские и уссурийские. Они всегда появлялись на контактах православия с чуждыми верами.
Помимо казачьих войск из великороссов и отчасти малороссов, на какое-то время вводились Ставропольское калмыцкое войско (с 1739 года), Башкиро-Мещерякское войско (с 1798 года), калмыцкие Астраханские полки (с 1811 года), Ногайские полки (с 1811 года), Туркменский конный дивизион (с 1885 года). В России было две казачьих области — Уральская и Войска Донского (административно империя делилась не только на губернии, но и на области).
Военные демократии казаков, их безумная смелость, их гордая независимость («С Дона выдачи нет!») — не выдумка позднейших писателей, в отличие от мифа о ковбоях. Вот характеры, вот цельность! Казачество, страж военных рубежей родины, уникальное сословие, могло бы стать благодатным материалом для национального эпоса, но по нашей скромности почему-то не стало. И не только потому, что наши писатели всегда были куда более склонны клеймить и обличать. Национальные мифы способна породить лишь буржуазная литература, а она в России так по-настоящему и не возникла.
Казаки в своем архетипе — люди подвижной границы, фронтира, передовой отряд православия. Они покорили Сибирь, вышли к Тихому океану, создали славянские форпосты по кромке великой евразийской степи. Их вечно влекло за горизонт, они (а затем и их потомки) всегда ставили перед собой непомерные задачи: освоение Сибири и Аляски, Дальнего Востока и Маньчжурии, Кавказа и Средней Азии, а позже — покорение Арктики, Мирового океана и космоса. Они не боялись жизни, они смеялись над трудностями. Судьба единоверцев за Дунаем или храма Святой Софии в Константинополе, бывало, заботила их больше, чем низкие мелочи повседневности.
У казаков единственный сын в семье носил в ухе две серьги. Это означало, что он не может быть отправлен на опасное дело. Казаки показали себя людьми чести и в 1917 году. В дни «триумфального шествия советской власти», 24 ноября 1917 года в один и тот же день (т.е. не сговариваясь) отказываются признать эту власть руководство казачьих войск: Оренбургского (Дутов), Забайкальского (Семенов) и Кубанского (Филимонов). Они спасли русскую честь.
Дальнейшее слишком хорошо известно. С помощью многократно превосходящей вооруженной шпаны и швали советской власти удалось провести расказачивание, а затем и истребление казачества.
Отдельную главу нашей истории составляет трехвековое сопротивление миллионов(!) старообрядцев всем попыткам заставить их перейти в господствующую конфессию. Согласно данным крупнейшего знатока вопроса А.С. Пругавина (1850-1921), по состоянию на 1902 год в России было 20 млн старообрядцев разных толков, включая некоторое количество сектантов. Это 22% от общего на тот момент количества великороссов, малороссов и белорусов империи (90 млн).
Непокорность проявляли и западные народы, восстания и крестьянские войны случались, конечно, и в Европе, но в целом народы стиснутых своей географией стран проявили за последнюю тысячу лет неизмеримо больше долготерпения, послушания и благоразумия, чем мы. Они научились ждать и надеяться, класть пфениг к пфенигу, унавоживать малые клочки земли и выживать в чудовищных по тесноте городах. Они стерпели побольше нашего — стерпели огораживания, «кровавые законы», кромвелевский геноцид, истребление гугенотов, гекатомбы Тридцатилетней войны, они вырыли еще до всех механизаций почти пять тысяч километров (это не опечатка!) французских каналов и вытесали в каменоломнях баснословное количество камня ради возведения тысяч замков, дворцов и монастырей для своих господ, светских и духовных. Они и сегодня не идут на красный свет даже когда улица пуста.
Кстати об улице. С.Ю. Витте пишет в своих воспоминаниях: «Как-то раз в Нью-Йорке я поехал в автомобиле… по одной улице, которая была крайне загромождена экипажами, а особливо трамваями. Вдруг я заметил, что все движение полицейский сразу остановил, чтобы дать мне проехать. Я удивился, и увидел, что агент, рядом около меня сидящий, расстегнул свой сюртук, и под сюртуком у него была лента с особым значком, и вот, увидевши этот значок, полицейский махнул рукой… и все движение было прекращено. У нас, особливо в монархической стране, вся публика взволновалась бы на такое действие полиции, а, вероятнее, большей частью и не послушалась бы». Окажись в этой монархической стране (пока она была монархической) более послушная публика, было бы много лучше для самой этой публики и для ее потомков.
Сторонники тезиса о многотерпеливости и фаталистическом послушании русского народа черпают немало вдохновения в советском периоде нашей истории. Это называется смотреть и не видеть. Спросим у себя хотя бы следующее: чего ради коммунисты создали такую беспримерно мощную карательную машину, такую неслыханную в мировой истории тайную политическую полицию и с их помощью умертвили миллионы своих же сограждан? Неужели из чистого садизма? Вряд ли. Может, с целью уменьшить толчею на стройплощадке коммунизма? Непохоже.
