Балтийская трагедия: Агония - Игорь Львович Бунич
На «Калинин» матросы, матерясь, затаскивали мотоцикл с коляской, принадлежавший адмиралу Раллю. Сам адмирал в кают-компании проводил какие-то бесконечные совещания.
Никуда не отвлекали только машинную вахту, в которой нёс службу краснофлотец Дубровский. Он любил флот и любил своё дело, получая даже удовольствие от нахождения во 2-м машинном отделении эсминца, где его обязанностью было обеспечение работы вспомогательных механизмов — компрессоров и насосов: конденсатного, циркулярного и масляных.
Призванный на флот из Горького Дубровский, после окончания Машинной школы в Кронштадте, попал на эсминец «Карл Маркс», на котором и встретил войну.
Он чудом уцелел, когда в начале июля «Карл Маркс», погнавшись за померещившейся командиру подводной лодкой, подорвался кормой на магнитной мине и с оторванной кормовой частью был отбуксирован на Морзавод в Кронштадте для ремонта.
Он уцелел и второй раз, когда немецкие самолёты настигли 8 августа «Карл Маркс» в бухте Локса и утопили его. Доставленные в Таллинн на борту спасательного судна «Аметист» моряки «Карла Маркса» сразу же были брошены в мясорубку сухопутного фронта.
Исключение было сделано для Дубровского и ещё нескольких машинистов — представителей наиболее сложных специальностей БЧ-5. Дубровский был направлен на эсминец «Калинин» как специалист по компрессорам для торпедных аппаратов. Эта специальность почему-то всегда считалась наиболее важной на эсминцах, хотя случай применить торпедное оружие им ещё не предоставлялся. И не предоставится уже никогда, но ещё никто не знал этого.
На «Калинине» Дубровский ещё не успел ни с кем толком познакомиться, а тем более подружиться, проводя фактически круглые сутки в машинном отделении. Иногда даже там засыпая. Бывалые матросы не любили спать в кубриках. Из кубриков было почти невозможно выбраться при внезапном подрыве эсминца на мине или прямом попадании авиабомбы. А потому без всякого раздражения предоставляли жилые помещения раненым и пассажирам.
17:40
Не успел старший сержант Амелько встать на якорь на внешнем рейде Таллинна, как его сигналом вызвали в штаб Минной обороны, который в данный момент находился на эсминце «Калинин».
Пришлось возвращаться на катере в Минную гавань и ушедшая было вдаль картина пожаров и толчеи на причалах остатков разбитых частей снова со всей своей кошмарностью надвинулась на Амелько.
В кают-компании «Калинина» Амелько застал контр-адмирала Ралля, его начальника штаба капитана 1-го ранга Александрова, командира «Калинина» капитана 3- го ранга Стасова и ещё несколько незнакомых ему офицеров.
Предложив Амелько сесть, адмирал Ралль поинтересовался: не сможет ли «Ленинградсовет» взять на буксир два катера «каэмки», не имеющих хода. «Бросать жалко. Они нам ещё как пригодятся».
Амелько согласился, хотя подобная буксировка ещё уменьшит и так черепашью скорость «Ленинградсовета». Но было совершенно очевидно, что его вызвали не для этого. Приказ о буксировке катеров можно передать семафором или прожектором.
Суть дела заключалась в том, что пока старший лейтенант Амелько выводил «Ленинградсовет» из гавани на рейд, в штабе минной обороны кому-то пришло в голову сделать «Ленинградсовет» лоцманским судном первого конвоя, а, следовательно, и всех остальных, поскольку все четыре конвоя должны были по плану операции следовать по протраленной полосе одной кильватерной колонной друг за другом.
Лоцманом 1-го конвоя был назначен старший лейтенант Борис Шанько — бывший штурман лоцманской службы БГМК, призванный с началом войны в КБФ. С началом обороны Таллинна Шанько успел провести из Таллинна в Кронштадт и обратно три конвоя.
Капитан 1-го ранга Александров вручил старшим лейтенантам Амелько и Шанько, которых тут же представили друг другу, кальку, на которой был проложен маршрут перехода. Маршрут по диагонали пересекался огромным минным заграждением, перекрывающим Финский залив от мыса Юминда-Нина до опушек шхер. Заграждение было очень густым и достигало ширины 7-10 миль. Лоцманский фарватер проходил южнее этого заграждения. Говоря профессиональным языком, южнее Зюйдовой вехи у мыса Юминда-Нина. Старший лейтенант Шанько недоумевал, почему нельзя вести конвои курсом южнее этой вехи?
— Нельзя и всё, — ответили ему в штабе.
Что касается старшего лейтенанта Амелько, то он понял всё очень быстро. Сама по себе лоцманская проводка в таких условиях превращается в абсурд, а «Ленинградсовет», которым, разумеется, никому не жалко пожертвовать, превращается в минопрорыватель.
Но он ничего не сказал, а только ответил: «Есть, товарищ адмирал».
— Но вы меня поняли? — спросил Ралль.
— Так точно, — ответил Амелько, хотя не понял ничего, кроме чьего-то желания утопить первым именно «Ленинградсовет».
Возвращаясь на судно вместе с Шанько, Амелько первый раз подумал о том, что нет ли в приказе адмирала Ралля скрытого смысла? Не желает ли адмирал, чтобы «Ленинградсовет», будучи лоцманским судном, сам пошел бы курсом южнее Зюйдовой вехи и увлек за собой на свободный от мин фарватер остальные транспорты?
Когда офицеры вернулись на «Ленинградсовет», северо-восточный ветер достиг уже штормовой силы. Стоявшее на якоре старое учебное судно нещадно раскачивало и сносило в сторону берега. Пришлось сняться с якоря и отойти немного к северу — в водное пространство между островами Найссаар и Аэгна, где было немного поспокойнее. Вскоре туда стали подтягиваться и другие суда, закончившие погрузку.
17:55
Евгений Субботин — капитан спасательного судна «Сатурн» — взрыва не слышал, но увидел, как стрела огромного плавкрана, возвышающегося над Купеческой гаванью, отделившись от корпуса, страшно и сверхъестественно на какое-то мгновение зависла в воздухе, а затем, подняв смерч воды и ила, упала в бухту. Немецких самолётов в воздухе не было. Штормовая погода и низкая облачность надёжно прижала их к стоянкам на полевых аэродромах. Видимо, кран подорвали.
«Сатурн» стоял у потопленного накануне транспорта «Луначарский», снимая с него ценное навигационное оборудование и пулемёты. В кормовую часть парохода угодило сразу несколько немецких бомб. Он сразу погрузился кормой, а затем повалился на борт. Погибло 7 моряков из его экипажа. Это было очень досадно, поскольку «Луначарский» был одним из самых крупных транспортов (3618 БрТ) и на него очень рассчитывало командование при эвакуации.
Теперь спасателям с «Сатурна» предстояло спешно снять с погибшего транспорта, почти загородившего бухту Копли-Лахт, наиболее ценное оборудование.
Именно этим «Сатурн» занимался с первых дней войны.
Спасательное судно «Сатурн» водоизмещением в 800 тонн было построено по заказу ЭПРОНа на Балтийском заводе в Ленинграде совсем недавно — в
