Аркадий Стругацкий - Том 11. Неопубликованное. Публицистика

Интродукция: Ребята говорили, что она страстно мечтала выйти за китайца. Она влюбилась в актера, игравшего Ху Бэй-фына. Каждый раз, ложась с нею в постель, он должен был надевать пластическую маску, которую носил на сцене.

Спустя неделю. Андрей работает над «Пионовым фонарем». Вдруг приходит Виктор. Мешать не стал, поиграл мечом, завалился на диван, проглядел несколько книжек Колдуэлла. Взял «Вопросы литературы», перелистал и вслух сказал, что все это дерьмо и никому не нужно. Андрей осведомляется, какие черти его мучают. Виктор рассказывает о тете Дусе с четырьмя детьми, которая работает на кожевенном заводе и каждый вечер, вернувшись, отмачивает руки в теплой воде и плачет, разговаривая о ценах на картошку, и о профессорах-литературоведах в шубах и высоких боярских шапках, десятки лет обсуждающих, как нужно понимать социалистический реализм. Вообще все гуманитарные науки — дерьмо. И возникли-то они от праздности, и вообще они аппендикс на теле человеческой культуры. Начинается спор. Здесь надо подобрать вескую и умную аргументацию для обеих сторон. Идея такая: отказ от гуманитарных исследований — значит подчинение знания требованиям желудка. Андрей требует бесконечного развития абстрактной мысли, бесконечного развития способности чувствовать прекрасное. По его мнению, после установления коммунизма очень скоро прогресс за счет развития средств производства прекратится. В основу прогресса ляжет бесконечное духовное развитие, нужно только избавиться от забот о материальном обеспечении, а там материальные потребности людей быстро сократятся. Уже сейчас большинство интеллектуальных людей сильно сократили свои потребности, во всяком случае, им в голову не приходит торговать валютой или спекулировать, или отхватывать приусадебные участки. По мнению Виктора, человечество должно как можно скорее избавиться от страшной обузы интеллекта — от эмоциональной стороны его. Предельная рационалистичность, служение чистому знанию. Андрей возражает, что это был бы апофеоз мещанства, люди никогда не сделаются машинами. Виктор замечает, что если бы человек жил достаточно долго, он бы неизбежно избавлялся от дурацкой чувствительности и занимался бы исключительно делом. Да каким же делом? Добыванием знаний. А не поисками средств так называемого художественного воздействия на духовную сторону натуры. И в порядке последнего аргумента Виктор объявляет, что природа уже знает такой разум: это Кракен. С мрачным восторгом описывает он этих чудовищ, которые столетиями растут в океанских безднах, накапливая колоссальный опыт в своем непрерывно растущем мозгу, далекие от духовных потрясений, всегда знающие, чего им надо, беспощадные охотники и холодные рационалисты, живущие индивидуально и без социальной организации, без принуждения, никогда не ошибающиеся, руководствующиеся в жизни немногими рациональными принципами. Их не беспокоит тоска по несбыточному, они философски принимают смерть, и они при всем том способны уловить возможную угрозу сверху — наблюдая батискафы и ощущая удары атомных бомб. И возможно, они воспротивятся вторжению человека, и будут правы... Андрей и Виктор расстаются, не очень довольные друг другом. Оставшись один, Андрей вспоминает, что у Теннисона что-то есть на этот счет. Он достает томик и перечитывает тот самый стих. Он испытывает раздражение от глупости и ограниченности «прагматиков», как он называет «физиков». Он удивлен, как такие умные ребята, как Виктор, не видят страшной угрозы омещанивания человечества. Ведь дух — это единственное, что отделяет человека от животного. Так он размышляет, когда Петя стучит к нему и сообщает, что его спрашивает какая-то дама. Это пришла Нина. Она спокойна, ласкова и самоуверенна. «Будем ужинать, — говорит она. — Я остаюсь у тебя».

Интродукция: как разбился самолет на Шумшу и как искали трупы, чтобы наполнить девятнадцать гробов.

Андрей встает рано утром, Нина еще спит. Он тихонько садится к столу с мыслью поработать и случайно находит под бумагами листки с японской скорописью, которые забыл вернуть Полухину. Он читает. Это памятная записка капитана «Конъэй-мару», как был пойман Кракен. Оказывается, накануне удрал из неплотно запертого ящика крупный экземпляр спрута, а на следующий день, едва забросили трал, как в него заполз Кракен. И Кракен не сопротивлялся, он спокойно дал себя вывалить в трюмный бассейн и тут же принялся за еду. Андрей думает и сопоставляет со словами Виктора, с бормотанием дяди Сидора. Просыпается Нина. Андрей предлагает ей выйти за него замуж. Она, смеясь, отказывается, одевается и уходит. Андрей весь день валяется на диване, погруженный в размышления, а вечером, захватив с собой самурайский меч, идет в Институт. Там он спускается в подвал и прячется за ящиками, так что дядя Сидор запирает его с Кракеном. Ночь, тьма. Кракен выползает из бассейна, таскается по подвалу. Начинается игра в кошки-мышки. В суматохе Андрей роняет меч и думает уже, что погиб, но Кракен, нагадив кругом сепией, возвращается в бассейн. Скоро рассвет. Приходит дядя Сидор, ругает ругательски Кракена и принимается за уборку. Андрей оглушен, отравлен ядом чудовища. Ему удается незаметно выскользнуть из Института, и он, пошатываясь, бродит по пробуждающемуся городу.

Интродукция: как я убил политрука, которого схватили эсэсовцы.

Днем Андрей снова приходит в Институт. Он слоняется по коридорам, перекусывает в буфете, наконец решается и спускается в подвал. Там сотрудник в белом халате демонстрирует Кракена делегации биологов из Океанологического института. Кракен безучастно лежит на дне бассейна, как куча маслянистых тряпок. Делегация уходит. Дядя Сидор, что-то бормоча по обыкновению, замшелый и сгорбленный, сидит в углу и чинит метлу. Андрей нагибается над бассейном. Разговор с Кракеном. Это, конечно, бред, просто ответы Андрея на собственные смятенные мысли. Кракен с торжеством объявляет, что мещанство, ограниченность, отсутствие стремлений всегда восторжествуют, что все усилия так называемых мыслящих интеллигентных людей в конечном итоге служат лишь для мещан. Чувствуя, что это бред, Андрей трясет головой. И тогда Кракен выбрасывает к его ногам самурайский меч, потерянный ночью. И выворачивается наизнанку бесстыдным похабным образом, как он это делал и раньше, облив кого-либо сепией — Андрей всегда принимал это за смех. Андрей взял багор, с которого дядя Сидор обычно кормил Кракена, привязал к концу обнаженный меч и со всего размаха воткнул острие между глаз чудовища.

МЫСЛИТ ЛИ ЧЕЛОВЕК? (Некоторые новые данные о происхождении вида Хомо Сапиенс Еректус)

Вы знаете, я глубоко убежден, что предисловий писать не надо. Всем неизвестный автор по этому поводу сказал: «В начале было слово» (а не предисловие). И вы знаете, я с ним согласен, потому что слово не требует предисловия, если это слово чего-нибудь стоит. А если оно ничего не стоит, то предисловие способно только испортить законченное впечатление о художественном несовершенстве.

Но поскольку приводимый текст не имеет начала, мне захотелось скомпенсировать этот недостаток. Я постарался быть краток, потому что чем короче предисловие, тем приятнее его читать.

Вы, конечно, уже прочли текст (мне всегда было непонятно, зачем вводить в язык два разных понятия — предисловие и послесловие, — если они обозначают абсолютно одно и то же: рассуждения никому не известного человека, которые никого не интересуют до прочтения книги и интересуют только критиков — после прочтения). Итак, текст вы уже прочли и теперь ждете, что в предисловии вам скажут, откуда он взялся и в чем, собственно, дело.

Надо сказать, что это самые трудные вопросы из тех, что можно задать по этому поводу. Об ответах я могу только догадываться.

Дело в том, что в прошлом году я был за границей в командировке и встретился со старинным другом, который там полпредом. Естественно, мы пошли в Лувр и провели там весь день, наслаждаясь прекрасной экспозицией Гогена, а когда я очнулся, то увидел, что лежу у себя в номере, одетый в пальто, но без брюк. Пальто было не мое, а в кармане, кроме рюмки с вензелем N, лежала еще и маленькая плоская обойма для портативного диктофона. На ленте был записан текст, который я передал в распоряжение одного института, где его перевели с помощью одной электронной машины с кодовым названием «Дешифратор шпионской и дипломатической переписки № 6». Перевод осуществляли по методу доктора наук Андреева, и поэтому он представлял собою 7832642 возможных варианта разночтения. Задача, как всегда в науке, состояла в том, чтобы выбрать вариант по вкусу. Так, Андреев и сейчас еще изучает вариант № 0001007, представляющий собой случайное сочетание грамматических форм: овно, овнюк, овённый, овнецо, овновоз и т. д. Главный заказчик института заинтересовался вариантом № 1234567, который начинается так: «Петя, у Джона насморк. Тетя поехала в Гавану страдать неумеренной потливостью. Береги зубы, щеку и солитера...» Этот вариант по требованию заказчика сейчас пытаются дешифровать во втором приближении. А я выбрал вариант № 7000000 и литературно его обработал, т. е. расставил точки и запятые, потому что машина этого не умеет. Конечно, мой выбор не случаен. Происхождение человека, мозг, мышление — все это отличные темы для застольных бесед и поэтому интересуют меня издавна. О происхождении человека хорошо сказал мой годовалый внук: «То, что вы все произошли от обезьяны, — сказал он, — меня не удивляет. Странно, почему вас до сих пор не посадили. В клетку». О мозге неплохо отозвался Гален: «Мозг, — писал он, — есть наисовершеннейшая пища, изготовленная природой». Это сказано сильно, но не верно, потому что наисовершеннейшая пища, изготовленная природой, это коньяк с лимоном. И я не удивился бы, если бы конечной целью Материи было создание вовсе не царя природы — человека, а наисовершеннейшего коньяка с ломтиком лимона, а человек в этом процессе играл чисто вспомогательную роль орудия созидания.