Александр Проханов - Хроника пикирующего времени
Машины устали от брехни, устали от неплатежей, устали от воровства и пошли походом на Кремль и Барвиху. Тот, кто первый вставил беловежский лом в колеса огромной государственной машины СССР, построенной из часовых поясов, тот не убережется от атаки машин, среди которых куранты па Спасской башне и часики на руке Наины Иосифовны. Если вся ПВО страны попытается прикрыть небо над Барвихой и все спецслужбы режима окружат резиденцию тройным кольцом, все равно — ибо так устроена единая и неделимая техносфера — лопнет сливной бачок в «августейшем туалете», и этот взрыв будет услышан на атомных станциях и в ракетных шахтах.
Государство в конце технотронного XX века не может управляться партократическим зубро‑бизоном, пораженным болезнью Паркинсона. Не может управляться трусливым и жалким банкиром, отдавшим Россию Чечне. Не может управляться тупым, как кастет, генералом, чьи афоризмы взяты с наколок зэка.
Советская цивилизация, охватившая континент грандиозной машинерией, уходящей в магму, в Космос, в человеческий мозг и сердце, цивилизация, беременная суперпроектом XXI века, управлялась технократами Баклановым, Тизяковым, Нечаем, которые были устранены. Заменены младшими научными сотрудниками из демократических НИИ, попами‑расстригами и неудачниками‑публицистами. И те, решив, что им достался синтезатор из дискотеки, стали нажимать множество разноцветных кнопок и клавиш. Услышав угрюмый гул идущей вразнос техносферы, трусливо бежали. Передали экономику в руки Шойгу, оглохшего от пожаров и взрывов.
Где ты, великий Технократ‑Духовидец, ведающий тайну машины и природы, души и механизма, государства и Бога? Знающий язык птиц, поэтов и машин?
Где великое русское дерзновение, направленное на одухотворение железного и бездушного механизма?
Карлики, не оставляющие еды людям и топлива машинам, потрескивая телефонами сотовой связи, состряпали смертельный для России бюджет‑98. Другие прикормленные карлики с телефонами «Билайн» приняли этот бюджет в «оппозиционной Думе», подпитывая катастрофу.
Депутаты, не летайте самолетами! Не пользуйтесь канализацией! Отложите мегафоны на патриотических митингах! Машины восстали, и им наплевать на все ваши «лимиты на революцию»!
Наконец‑то свершилось: Чернобыль и Черномырдин нашли друг друга.
Оппозиция: народ — радикал, лидеры — центристы
ноябрь 1997 г., № 47
Оппозиция в Думе все больше напоминает таракана, привязанного на ниточку и слегка придавленного.
Что не удалось сделать всей «левой оппозиции», Минкин сделал «одной левой». Статейка, написанная в спальне Березовского, разогнала всю дружную хамкающую свору.
Рыжий вожак, затравленный Доренко, влез на макушку дерева, словно он — не волкодав, не лучший министр, а драный кот, сожравший чужую сметану.
«Красный» Селезнев, боясь опоздать, поглядывая вверх на котяру, тоже подал голос. Объявил ультиматум правительству, пригрозив отклонить бюджет, если Ельцин не сбросит Чубайса.
Черномырдин тотчас приехал в Думу, и было слышно, как он кого‑то пинает и кто‑то жалобно и знакомо скулит. Ястржембский, с видом экзекутора поглядывая на ведро с розгами, посоветовал оппозиции уняться, и та унялась. Селезнев, слегка помятый на вид, разглаживая орденскую ленту, разделил «проблему Чубайса» и «проблему бюджета».
Ельцин подвинул Чубайса с поста министра финансов, сохранив его роль в правительстве, и отдал финансы Задорнову, то есть Явлинскому, то есть тому, кто является ярым врагом «левых», провозглашая себя при этом единственным «неподкупным оппозиционером».
«Левые» в Думе опять в дураках, словно это единственная роль, которую они умеют талантливо играть.
Следующим шагом «левых врагов Чубайса» было принятие десяти налогообразующих законов, созданных все тем же Чубайсом, являющих собой десять столпов, на которых зиждется «антинародный чубайсовский курс».
Чтобы не выглядеть абсолютно безнравственной, «оппозиционная Дума» откладывает до декабря утверждение бюджета, за что ее снова прилюдно, как нашкодившую, пинает Черномырдин. Но Дума молча сносит пинки хозяина, и только Зюганов анонсирует свою книгу по экологии, угрожая режиму таянием ледников на Эльбрусе.
И весь этот «вертепный театр» так же далек от реальной политики, как Эльбрус — от жуткой российской действительности, в которой окончательно утверждается мерзкий, смертельный для народа уклад, продолжается курс, который в следующем году приведет к продаже иностранцам всей русской нефти, к 20 % инфляции, росту цен, к исчезновению очередных 1,5 миллиона российских граждан.
И где они, пресловутые 11 требований оппозиции? Где «замораживание» квартплаты? Где «бюджет развития»? Где отставка Чубайса? Где «Парламентский час» и «Думская правда»? И где она вообще, оппозиция, проспавшая свой звездный час 22 октября, когда могла объявить ожидаемый народом «вотум недоверия», уйти из Думы и во всеоружии народного доверия вернуться в Думу через три месяца, омоложенной, свежей и бодрой, как Иван‑царевич из кипящего котла с молоком.
Схема, которая осуществляется властью по отношению к думской оппозиции, очевидна всем, кроме самой оппозиции.
Отрезается, откалывается радикальный народный слой, а умеренная центристская головка, провозгласившая «нере‑волюционность», втягивается в союз под названием «Сердца четырех» — Ельцин, Черномырдин, Строев и Селезнев. Зюганов, лишенный поддержки «радикального народа», тем не менее не участвует в этом любовном четырехугольнике — его место занимает Селезнев, который становится главной фигурой среди «сытых центристов». Зюганов повисает в пустоте, как облачко над Эльбрусом. И весь сложный, тяжелый массив оппозиции, который, как дамба, намытая на пути олигархов, начинает оползать и сыпаться. И в пролом плотины, между ее «центром» и «радикальным крылом», устремляется ядовитый гибельный вал, обрекающий страну на потопление.
К этому приводят политические рефлексы вместо политической стратегии. Идейная всеядность вместо выстроенной идеологии. Аппаратное обращение с бесценным ресурсом, добытым в мучительной семилетней борьбе, — ресурсом сопротивления.
Оппозиция, учись на ошибках! Преодолевай политическую безграмотность! Поступай в «Университет имени Лукашенко»!
Мы — из восстания!
сентябрь — октябрь 1997 г., № 39
Вы помните эти лица на балконе Дома Советов среди флагов Восстания? Едва различимые тени баррикадников под моросящим дождем, печеная картошка в костре. Женские вопли и взмахи дубин у «Баррикадной», ночные сидения при свечах. Схватка на Смоленской, дым горящих покрышек, хруст листового железа, когда впервые трусливо убегали омоновцы, отстреливаясь из пистолетов, а их настигала толпа. Тот грозный, как девятый вал, молчаливый бег от Октябрьской — вперед, на Крымский мост, сметая в реку ненавистные щиты и каски, прорываясь к осажденному Дому. Благословенные, сладкие, как мед, о, три часа Победы: целование, братание, сквозняки в коридорах мэрии, черный берет Макашова.
И в синем осеннем небе над головами восставших — улетающий клин журавлей. Огненные трассы «Останкина», взбесившиеся «бэтээры», разорванные пулями люди, и какой‑то юнец, почти школьник, все силится бросить бутылку на корму транспортера. Ночное сидение в обреченном Доме в ожидании штурма, молитвы и исповеди — перекрестившись у алтаря, шли забирать патроны, прислушивались, как рокочут моторы, приближаясь к реке. Страшный пожар посреди Москвы, танки Грачева лупят прямой наводкой, девушка‑санитар в 20‑м подъезде бинтует казака Морозова, и весь мраморный пол в красной липкой крови.
Кто они были, прошедшие на виду у России и канувшие в могилах, в печах крематория, в тюрьмах, в бегах, оставшиеся навеки на скрижалях русского Подвига?
Офицеры, писатели, генералы Советской Армии, священники православной церкви, беженцы из Прибалтики, приднестровцы, рабочие московских заводов, крестьяне подмосковных хозяйств. Это были русские, советские люди, кто с красной звездой офицеров, кто с баркашовской «звездой Богородицы». Кто в камуфляже, кто в джинсах, как дерзкая группа «Север».
За что они бились? За что пускали редкие автоматные очереди в жерла пушек? Умирали под пытками генерала Романова. Что выражали их лица в тесовых гробах?
Они бились за поруганный Советский Союз, за оскверненную Россию, за преданную милую Родину. Как и прежде до них, с теми же глазами и лицами, с той же любовью и святостью сражались ратники Куликовской, ополченцы Бородина, пехотинцы Сталинграда и Курской. Они были земные люди, но их приняло русское небо. Взгляните на черно‑золотые образа в старинных русских соборах — те же лица, те же глаза.
В чем смысл и урок Восстания для нас, живущих среди русского позора и разорения, не сдавшихся, не сложивших оружия?
