Иоахим Гофман - Сталинская истребительная война (1941-1945 годы)
Глава 9.
Криминализирование Вермахта.
Антинемецкая национальная и расовая травля.
Германско-советская война с первого дня воспринималась как Гитлером, так и Сталиным не в качестве «нормальной европейской войны» между двумя армиями, ведущейся в традиционных формах, а как истребительная война двух тоталитарных государств, которая могла завершиться только гибелью одного из них. Правда, в выступлении Сталина по радио 3 июля 1941 г. еще говорилось о борьбе СССР в союзе с германским народом против «фашизма», но советская пропаганда незамедлительно перешла к тому, чтобы объявить своим новым смертельным врагом не только «фашизм», национал-социализм. Практически с первого дня войны преступным было объявлено точно так же германское государство как таковое, криминализировались германский Вермахт, все немецкие солдаты и, наконец, немецкий народ в целом. Эренбург прежде всех прочих должен был с помощью непрестанного разжигания антинемецкой национальной и расовой ненависти подстегивать солдат Красной Армии и тружеников советского тыла к яростной борьбе против всего немецкого.
Возникает вопрос, какой образ Германии и немцев рисовала советская военная пропаганда, формировавшаяся советскими писателями Эренбургом, Толстым, Симоновым, Заславским, если назвать лишь некоторых, такими историками и военными, как Тарле, [Бонч-]Бруевич, Величко, и бесчисленными другими лицами. Глашатаем был Эренбург, и он желал видеть в немцах испокон веков только «варваров в звериных шкурах, приносивших кровавые жертвы богу Вотану».[135] По нему, даже в блестящие времена раннего Средневековья, когда Рейхом правили императоры Оттонов и Штауферов, они бродили «по лесам, одетые в шкуры диких зверей». Если отвлечься от давно известного исторического факта, что Россия и Польша жили наследием мощной экспансии на Восток, то именно немецкую восточную колонизацию Средневековья, по выражению Эренбурга — «славные традиции немецких рыцарей», можно было, используя ложные аналогии, должным образом пропагандистски заклеймить в ситуации нынешней войны. «Знаем мы эти традиции! — воскликнул Эренбург 20 февраля 1942 г. — Ворами были, ворами остались. Были бандиты с копьями и мечами, стали бандиты с автоматами.» Никакой разницы между различными немецкими племенами в прошлом и настоящем Эренбург не признавал, немцы всегда были для него «все едины». «Страшен облик немца», — писал он 14 января 1942 г. Мол, «тевтонские орды грабили Рим», а немецкие купцы «пытались обманывать русских» в старом ганзейском городе Новгороде. «Коварство и интриги — вот немецкий стиль», — так, по Эренбургу, якобы, гласит русская народная мудрость.
Объектом особой ненависти служило для него историческое развитие Бранденбурга-Пруссии, невзирая на существовавшие временами в прошлом тесные династические и политические связи Пруссии с Россией, на которые всегда столь охотно ссылалась советская пропаганда, если ее это в тот момент устраивало. В этом искаженном восприятии Бранденбург представляет собой «раковую опухоль», «разбойничий притон», откуда двигались банды, чтобы терроризировать «славянские и литовские племена в Померании и Пруссии», чьим покровителем теперь, в 1945 г., стал Советский Союз во главе со Сталиным, в действительности — крупнейшее рабовладельческое государство в мировой истории. По Эренбургу, единственное целевое назначение королевской резиденции, города Берлина состояло «в убийстве людей», и Берлин, эта «злокачественная опухоль», стал теперь «смертельной угрозой для всей Европы и всего цивилизованного человечества» (к которому, естественно, причислял себя Советский Союз). «Это счастье для мира, — добавил Эренбург, — что Сталин теперь выжигает эту опухоль огнем и мечом», «что он спасает мир, разрубая на куски колыбель, в которой 250 лет назад появился на свет ужасный прусский монстр». В качестве доказательства мнимой монструозности Пруссии приводятся «пиратские нападения» на Данию в 1864 г., то есть прусско-австрийское союзное вмешательство в шлезвиг-гольштейнскую проблему, на Австрию в 1866 г., то есть прусско-австрийская война за господствующее положение в Германии, и на Францию в 1870–71 гг., хотя ведь Пруссия-Германия тогда пользовалась доброжелательным нейтралитетом России и даже Маркс и Энгельс говорили о справедливой национальной оборонительной войне Германии против империалистических амбиций наполеоновской Франции.
Разоблачительной является и статья, опубликованная 17 мая 1945 г. профессором Тарле под заголовком «Берлин был раковой опухолью Европы». Более двух веков назад, писал этот видный советский историк, Пруссией был создан «мощный гангстерский лагерь в сердце Европы», а в Берлине разработан план захвата Европы, России, двух континентов, «всего мира». Разбой и грабеж — вот что было, дескать, «главной целью политического существования Германии». К ряду исторических личностей, вынашивавших «разбойничьи планы германского империализма», принадлежал, согласно ему, Фридрих Великий, который как-никак находился в союзе с императором Петром III и временами — с императрицей Екатериной II, принадлежали полководцы Освободительной войны, как, например, названный им Шарнхорст, которые ведь были союзниками русских царских генералов тех лет, столь высоко котировавшихся в Советском Союзе, принадлежали далее Бисмарк и Мольтке, всегда пользовавшиеся в России авторитетом, а также, наконец, сам генерал-полковник фон Сект, на бытность которого главой армейского руководства пришлось тесное и дружеское сотрудничество Рейхсвера с Красной Армией. «Германский генеральный штаб», который ведь существовал как таковой только с 1870–71 гг., якобы, во все времена незыблемо придерживался своих империалистических целей и ковал инструмент «для истребления миллионов человеческих жизней, для полного порабощения народов, для установления германского господства над миром». Насколько же эти высказывания противоречили мнению Ленина, который когда-то отозвался о предыстории Первой мировой войны следующим образом: «три больших разбойника», а именно Россия, Англия и Франция, десятилетиями готовились к тому, чтобы «напасть на Германию и разграбить ее»!
Исходя из такого искажения истории Бранденбурга-Пруссии этим известным советским историком, и в то же время целенаправленно, уже имея в виду запланированные аннексии, весной 1945 г. развернулась направляемая кампания ненависти против старинного прусского коронного, торгового и университетского города Кёнигсберга, который ведь, будучи всего лишь центром аграрной провинции, находился совершенно в стороне от центров принятия политических и военных решений. 8 февраля 1945 г. московское радио утверждало, что Восточная Пруссия, «логово реакционного пруссачества, форпост звериного германского шовинизма», столь же мало является немецкой землей, как «все так называемые немецкие земли к востоку от Эльбы».[136] Красная Армия — так описывались захватнические планы — теперь находится на подходе, «чтобы исправить старую историческую несправедливость». То, что прусско-славянские племена в прусских провинциях вовсе не были «уничтожены», а в течении веков давно слились с немцами в единый национальный субъект и Советский Союз, кстати говоря, не имел ни малейших прав на территорию Восточной Пруссии, при этом не играло роли. «Выкуривайте крыс из Кёнигсберга», — гласил, как упоминалось, 15 февраля 1945 г. лозунг советской пропаганды, которая, с другой стороны, привычно брала столь же обвинительный, как и слезливый тон, если нужно было изобразить, как варварски блокировали и обстреливали обороняемый Ленинград немцы и финны.
Идеологическое обоснование обеспечил в советской печати уполномоченный функционер, гвардии подполковник Величко. «Кёнигсберг стал угрозой для всего мира, — послышалось от него 22 марта 1945 г. в статье «Горе тебе, Германия!» — Он является плацдармом германского варварства», «в течении 150 лет», «день за днем, декада за декадой там разрабатывались планы военных походов, агрессии, мести. Германский план порабощения мира возник в Кёнигсберге». «Тупоумные кёнигсбергцы жирели на своем пропитанном кровью богатстве», — говорится далее, а затем торжествующе: «Мы взяли Кёнигсберг за горло!», «Осада Кёнигсберга началась», «Немцы, как кроты, окопались в подвалах, катакомбах, под руинами и просто в трубах», «Кёнигсберг — как уголовник с гирей на шее», «Гиря его преступлений прижимает город к земле». «Кёнигсберг посмотрел Красной Армии в лицо, — говорится угрожающе, с намеком на нижеописанные советские зверства в предместье Метгетен, — и узнал, что написано на нем», «Теперь город скулит и шатается из стороны в сторону». Таким образом солдат Красной Армии готовили к предстоящему взятию города Кёнигсберга. И результаты последовали соответствующие. Убийство, насилие, грабеж, преследование и полное бесправие характеризовали разрушенный город после падения. Преднамеренно сжигались целые проспекты, подчас вместе с жителями. В последующие месяцы советские оккупационные власти, как отмечалось, попросту уморили голодом 90 000 жителей из примерно 120 000, еще оставшихся в живых.
