Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9
Все эти тенденции позволяют очертить контур третьей (после торгово-фи-нансовой и промышленной) фазы капиталистической мир-экономики - геоэкономической. Ее стратегическая цель - радикальная эмансипация экономики из-под гнета этатистских политий, а в сфере экономической практики - получение системной прибыли не столько за счет теряющего привлекательность промышленного производства (как когда-то произошло с торгово-финансовы-ми операциями), сколько в результате развития многообразных форм контроля над хозяйственной деятельностью в глобальном масштабе, позволяющих собирать обильную квазиренту со всех видов практики, - наиболее простым, хотя и частным, примером чего могут служить знаменитые ножницы цен.
В некотором смысле происходит возврат к алгоритмам торгово-финансо-вой фазы, но уже на глобальном уровне, позволяющим осуществлять системные операции в едином экономическом пространстве и реализовывать коды управления в мировом масштабе. Технический прогресс и финансовые технологии вкупе с новыми организационными схемами придают этому процессу второе, если не третье дыхание, глобальный размах. И здесь социалистический эксперимент XX века получает несколько неожиданную перспективу. Опыт коммунистического Постмодерна можно в данном контексте рассматривать как футуристическое забегание вперед, отрицание публичной власти ради полуанонимной, законодательно нечетко фиксированной, но фактически тотальной власти организации - треста или госкорпорации, которая через систему назначаемых управляющих (номенклатуру) контролирует пространство страны, группу стран, в идеале - весь мир. Ситуация, когда крупная транснациональная корпорация направляет деятельность марионеточного правительства небольшой страны "третьего мира", может сослужить здесь роль своеобразной лабораторной реторты.
Создавшееся положение есть своего рода завершение "гегелевской триады" становления глобального капитализма, где роль антитезы сыграл временный союз с христианской инновационной динамикой и промышленной революцией.
Институциональные формы третьей фазы могут со временем свести воедино проклюнувшиеся версии социального Постмодерна, запечатлев торжество широкой конвергенции культур и стилей, проявив их столь неочевидную сегодня типологическую родственность. Сохранится ли при этом отмирающий ярлык "капитализм"? И стоит ли лишний раз подчеркивать, что мировоззренческая основа этой стадии выходит далеко за пределы протестантской этики, вскрывая гораздо более интригующие истоки и горизонты рукотворного универсума?
* * *Моделью выстраиваемой геоэкономической конструкции (геокона) может послужить известный многоярусный китайский шар, этот своеобразный аналог гебдомады гностического космоса. Геокон последовательно соединяет хозяйственные диады (сизигии) в единую сложноподчиненную конструкцию экономистичного универсума.
На "нижнем", географически локализуемом его уровне - это добыча природных ископаемых и их использование природозатратной индустриальной экономикой.
Другой, более высокий локус - производство интеллектуального продукта и его высокотехнологичное освоение.
На транснациональном ярусе - это производство финансовых ресурсов вкупе с применением технологий универсальной процентной дани в качестве механизма управления экономическими и другими объектами, в свою очередь, плодящими потребность в данных ресурсах.
Но трансгранична также изнанка геоэкономической конструкции - сдерживаемый цивилизацией порыв к инволюционному, хищническому проеданию ранее созданного человеком или предоставленного природой потенциала с целью извлечения краткосрочной прибыли, а также контроль над различными видами асоциальной практики. Отсюда в легальный сектор продвигаются правила игры, выходящие за пределы обозначенных Адамом Смитом ограничений (об этом чуть ниже), в которых правовой, а тем более моральный контекст утрачивает былое значение.
Наконец, на верхнем этаже расположена все еще пребывающая в становлении паутина штабной экономики. Это система глобального управления мета-экономикой утверждает регламенты "самой большой игры", ее финансово-правовое (и силовое) регулирование, имея целью унификацию источника легальных платежных средств, универсальный контроль за их движением (равно как иных ресурсных потоков), унификацию и глобальную диверсификацию налоговых платежей, превращая земли геоэкономического универсума в плодородную ниву нового мира - волшебный источник специфической квазиренты.
* * *Торжество денежного строя, его влияние и амбиции стать мерой человеческой практики свидетельствуют о кризисе христианского универсума, но также и об истощении прежней пассионарной доминанты цивилизации - ее кальвинистского вектора.
Идеалы заметно меняются: строители уходящей в дурную бесконечность конструкции говорят на едином для стран и народов языке финансовых операций, обретающих смысл и жесткость естественных законов бытия. А социальная анатомия демонстрирует принципы и цели, в не столь отдаленном прошлом неразличимые либо смутно предчувствуемые под флером христианской культуры.
Прежние ценности переживают не столько девальвацию, сколько коррупцию, выступая в роли своеобразных симулякров, скрывающих под привычными, но ставшими ветхими одеждами новые смыслы. Впрочем, семантическое двоевластие, возможно, продлится не слишком долго: "…В отношении христианина к Новому времени оставалась постоянная неуверенность. Повсюду обнаруживал он идеи и ценности несомненно христианского происхождения, но объявленные всеобщим достоянием. Повсюду он сталкивался с тем, что было изначально присуще христианству, а теперь обращено против него.
Откуда было ему взять уверенности и упования? Теперь, однако, двусмысленности приходит конец. Там, где грядущее обратится против христианства, оно сделает это всерьез. Секуляризованные заимствования из христианства оно объявит пустыми сантиментами…" - писал еще в середине прошлого века немецкий теолог и философ Романо Гвардини19.
К примеру, в сфере неоэкономики откровенно спекулятивный характер финансовой деятельности переворачивает с ног на голову прежнюю архитектуру хозяйственной пирамиды. Косвенным образом он заодно повергает в прах как логическую эквилибристику Кальвина, обосновывавшего легитимность взимания процентов, так и слишком часто забываемую оговорку Адама Смита по поводу "законов справедливости", ограничивающих действие механизмов конкуренции. "Каждому человеку, пока он не нарушает законов справедливости, - писал Адам Смит, и именно этой существенной оговоркой очерчивается общее русло его умозаключений о невидимой руке рынка (под коей разумел не нечто механическое, но "руку Божию"), - предоставляется совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и целого класса"20.
Финансовый успех - теперь уже не просто признак благодати, но сама благодать. В круговороте совсем не призрачной жизни цифр и канторовских множеств ("актуальной бесконечности") - трансфинитной среды виртуальных операций, тщательно взвешенных устремлений и просчитанных порывов, финансовые ресурсы, заменив харизму, определяют статус индивида, положение в обществе и положение самого общества, диапазон легальных возможностей в Новом мире, претендуя стать творческими энергиями, источником как созидания, так и уничтожения.
Финансовый успех в качестве мерила личности и общества становится, таким образом, универсальной шкалой. Но по-настоящему крупный успех все чаще оказывается выше личных и социальных усилий, за пределом труда и морали, являясь признаком особой благосклонности некоего корыстного божества.
По крайней мере, в эстетических категориях все это напоминает то ли строительство вселенского лабиринта - опрокинутой в глубины земной плоти эшеровской версии Вавилонской башни, то ли воссоздание мистифицированного кафкианского Замка, чей центр невидим, а власть - везде. Кодовым же ключом к подобной конструкции земных иерархий является тривиальная модель политкорректного Севера (мировой град) в обрамлении про'клятых стран остального мира (мировая деревня) с их в общем-то не вполне легитимной с точки зрения новой ситуации и подведомственной властью.
* * *Происходящее наводит на аналогии с ситуацией поздней Античности: мировоззренческий синкретизм и размывание культурных горизонтов, падение морали и распространение идеологии общества потребления, переселение народов и миростроительные амбиции.
