Натан Эйдельман - Тайные корреспонденты "Полярной звезды"

«Большая часть этих замечаний писана со слов Матвея Муравьева»37.

Еще и еще раз мы убеждаемся, как велика была роль Е. И. Якушкина в собирании и публикации декабристских мемуаров.

Сконцентрировав в своем архиве подавляющее большинство декабристских воспоминаний, Якушкин пересылал сочинения одних декабристов на «рецензию» другим. При этом накапливались ценные пояснения и примечания, как, например, замечания С. Трубецкого на мемуары Штейнгеля и другие.

О теснейшей дружбе Матвея Муравьева-Апостола с семьей Якушкиных уже говорилось. Очевидно, Евгений Иванович Якушкин «заставил» М. И. Муравьева-Апостола прочесть «Записки» Вадковского и его друзей, а затем сделать добавления.

В 1862–1863 гг. копия этого ценнейшего документа была переправлена в Лондон.

Итак, все новые воспоминания декабристов, напечатанные в трех лондонских выпусках, были собраны и отправлены Герцену и Огареву Евгением Ивановичем Якушкиным при содействии В. И. Касаткина и, возможно, других друзей «Полярной звезды».

«Записками декабристов» «Полярная звезда» в сущности прощалась с читателями на несколько лет.

Глава XIV

ПОСЛЕДНЯЯ «ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА»

Истинное слово

В мире повторится,

Истинное дело

В мире совершится.

Но не встрепенутся

На глухом погосте

Наши вековечно

Сложенные кости.

После 1863–1864 гг. все издания Вольной типографии, кроме «Колокола», приостанавливаются. Возвращение к «Полярной звезде» в мыслях — 1864, 1867 годы. Альманах вместе с «молодыми эмигрантами» не осуществляется. Отказ от «Колокола» и решение издать VIII «Полярную звезду». Последняя статья Герцена о декабристах. Последняя «Полярная звезда» без корреспонденций. «Полярная звезда» существует до последнего дня жизни ее издателей

С 1863 г. «Полярная звезда» не выходит. Постепенно прекращаются и другие издания — «Под суд!» (с 1862 г.), «Общее вече» (с 1864 г.). Тираж «Колокола» уменьшается в несколько раз. Весной 1865 г. Вольная типография перемещается в Женеву, где постоянно много русских эмигрантов и больше связи с родиной,

История последних лет Вольной печати Герцена и Огарева подробно проаналиаирована в ряде исследований1. Вспомним только о двух существенных обстоятельствах, определявших в ту пору содержание и «ритм» вольных изданий.

Во-первых, постепенно затухали надежды на новый подъем в России и на усиление связи с нею.

Во-вторых, установились довольно сложные отношения Герцена и Огарева с так называемой молодой эмиграцией.

В годы подъема Герцен и Огарев почти молниеносно отвечали на каждый крупный поворот событий либо новым типом издания, либо увеличением тиражей старого.

И теперь они чутко слушают. Убедившись, что в России сравнительно тихо, что прежние борцы сошли, а новые еще не сформировались, вольные печатники безжалостно сокращают свои издания.

B 1864 г. у Герцена рождается мысль отказаться от «Колокола» и вернуться к «Полярной звезде», чтобы, как прежде, в 1855–1857 гг., альманах был главным изданием (см. XXVII, 467). Ход рассуждений Герцена понятен. Редко выходящая «Полярная звезда», казалось, более соответствовала неблагоприятному спросу на Вольные издания, чем частый «Колокол». В то же время относительное затишье было хорошим временем для спокойных теоретических размышлений о пройденном и настоящем, когда нужно, как писал Герцен, «сосредоточить мысль и силы, уяснить цель и сосчитать средства».

«Полярная звезда» — издание очень удобное для помещения такого рода работ.

Однако затем — в связи с переездом в Женеву — у Герцена и Огарева возродились надежды, что все же удастся пробить, разогнать российскую тишину. В конце 1865 г. Герцен писал:

«Дела идут не хуже. Для нас даже положительно лучше. С нынешней весны звон наш опять стал проникать в Россию, опять стал будить одних, беспокоить других, нас больше бранят, к нам больше пишут» (XVIII, 451).

«Колокол» продолжал регулярно выходить. На страницах его кроме статей и заметок непосредственно о текущих событиях постоянно, с продолжением появляются большие теоретические статьи Герцена.

Альманах же напоминал о себе читателям отдельным изданием «Былого и дум», где, по словам Герцена, «три четверти старого из „Полярной звезды“, но есть и новое» (XXVIII, 243).

Сосредоточивая все силы на «Колоколе», Герцен медлил с VIII книгой «Полярной звезды», не желая печатать ее без корреспонденций.

С прежним кругом постоянных помощников «Полярной звезды» связи почти прекратились. Некоторые из этих людей подверглись репрессиям, состояли под надзором и не могли поэтому заниматься какой-либо нелегальной деятельностью (А. Н. Афанасьев, В. П. Гаевский). В. И. Касаткин остался в эмиграции, несколько лет был деятельным помощником Герцена в типографии2 однако связей с Россией в это время почти не имел. В конце 1866 г. Касаткин поссорился с Герценом, а через год умер, не прожив и 37 лет.

На поступление историко-литературных материалов в «Полярную звезду» повлияла, конечно, цензурная реформа 1864 г. Связанное с нею известное смягчение цензурных нравов увеличило возможности для публикации многих прежде запрещенных произведений в самой России. Н. В. Гербель и П. А. Ефремов собирались в то время возобновить «Библиографические записки»3.

С 1863 г. П. И. Бартенев стал издавать «Русский архив».

Вольные издания Герцена сами по себе были одной из важных причин цензурных уступок. Но эти уступки уменьшили (хотя, разумеется, не уничтожили) потребность публиковать историко-литературные материалы за границей.

Разыскивая корреспондентов для «Полярной звезды», Герцен 8 мая 1866 г. писал В. И. Кельсиеву: «Напишите что-нибудь для „Колокола“, мы вам заплатим франков по 10 за колонну. Или для предполагаемой „Полярной звезды“» (XXVIII, 183). Однако прежний помощник и сотрудник Герцена и 0гарева в это время уже внутренне отказался от своих революционных идеалов и был накануне сдачи русским властям. В своей «Исповеди», написанной в III отделении, В. И. Кельсиев сообщал о Герцене: «В последних письмах своих он <…> предлагал мне довольно выгодные условия за сотрудничество в „Колоколе“ и в „Полярной звезде“ <…>. Но уже было поздно: блудный сын находил дом отчий. Я отказался и от сотрудничества, и от получения „Колокола“, и от переписки»4.

Прошло около года, и дела Вольных изданий еще более ухудшились. Корреспонденций почти не, было, «Колокол» расходился слабо и в основном за границей. Россия словно замерла после полосы репрессий, прошедших вслед за покушением Каракозова в 1866 г.

Уж пять лет прошло со времени спада общественной волны, и еще пять—семь лет оставалось до. бурь 70-х годов. Страна вступила в длительное пореформенное существование.

Герцен писал в то время: «Одна из наших великих наград состоит именно в том, что мы меньше нужны» (XIX, 9).

Беспощадные, как прежде, даже к самым задушевным своим творениям и изданиям, Герцен и Огарев 1июля 1867 г. останавливают «Колокол».

В передовой статье сдвоенного 244–245 номера газеты говорилось:

«Сегодняшним листом заключается наше десятилетие. Десять лет! Мы их выдержали и, главное, выдержали пять последних, они были тяжелы. Теперь мы хотим перевести дух, отереть пот, собрать свежие силы и для этого приостановиться на полгода.

Мы хотим еще раз спокойно, без развлечений срочной работой, вглядеться в то, что делается дома, куда волна идет, куда ветер тянет. Мы хотим проверить, в чем были правы и где ошибались…» (XIX, 286).

Через полгода, 1 января 1868 г., «Колокол» вышел снова, но на французском языке — «Kolokol». «Меняя язык, — объявляли издатели, — газета наша остается той же и по направлению и по цели <…>. Нам кажется, что на сию минуту полезнее говорить о России, чем говорить с нею» (XX, 8).

Это была еще одна попытка расширить круг читателей и корреспондентов. Но только Огареву Герцен открывал, что в удачу не верит. 4 января 1868 г., через несколько дней после появления «Kolokol», Герцен признается: «Мне все кажется, что при всех усилиях „Колокол“ — ни французский, ни русский не пойдут» (XXIX, 255).

И конечно, не случайно, что в те самые месяцы, когда «Колокол» замирает, Герцен возвращается к мысли о «Полярной звезде». Со слов русских путешественников он писал летом 1868 г. Огареву, что в России «решительно никто не занимается „Колоколом“ и не знает его <…>. Если нас и меня поминают — это по „Полярной звезде“ и по „Былому и думы“» (XXIX, 410).