Александр Гриценко - Антропология революции

Илл. 3.

Согласно первому значению слова «Бастилия» (крепость, тюрьма) «пленниками», «заключенными» были сами слова, поскольку информация на радио и телевидении (ORTF) оставалась монополией государства и зависела от правительства — за исключением двух частных радиостанций, которые транслировали в прямом эфире массовые выступления с комментариями самих забастовщиков. Эти станции можно было слушать на транзисторах нового поколения, появившихся как раз в конце 1960-х годов. Этой форме трансляции новостей в прямом эфире было суждено блестящее будущее. Критика информации, находящейся под контролем властей, до сих пор не утратила своей силы и способствовала развитию новых каналов общения, например плакатов, граффити и других форм обнародования информации, которые свергли власть государственной пропаганды и режим промывания мозгов, монополизировавших слово в рамках публичного пространства.

«ORTF в борьбе, независимость»[419] (илл. 2).

«Свободная информация»[420] (илл. 3).

Во втором значении «выхода из заточения, плена в Бастилии» (памятуя изречение де Серто) освобождение слов и образов следует понимать как результат творческой работы по переносу, смещению и перевороту значений. Рассмотрим последний плакат, созданный 27 июня, уже после того, как силы порядка захватили Народную мастерскую Школы изящных искусств:

«Полиция выставляется перед изящными искусствами.

Изящные искусства выставляются на улице»[421] (илл. 4).

Илл. 4.

На плакате изображен представитель сил CRS[422], участвующих в захвате здания, сотрудник национального полицейского корпуса, специально обученный и вооруженный для подавления бунтов, — один из тех, кто систематически направлялся против манифестантов. Его каска, защитные очки (или особый щит — на других плакатах) символизируют грубость полиции. В подписи к плакату используется игра слов, призванная выставить сотрудника CRS на посмешище. Изящные искусства, «выставляемые» на улице во имя права на свободу слова в публичном пространстве, противопоставляются полиции, которая [афиширует себя] перед изящными искусствами, «выставляет себя» напоказ, то есть навязчиво демонстрирует свою мощь перед лицом урезанного и взятого под контроль публичного волеизъявления.

Илл. 5.

Вместе с тем, кисточка в зубах сотрудника CRS переносит плакат в область определенной традиции политической живописи. Эта деталь позволяет авторам плаката перевернуть исходный образ большевика «с ножом в зубах», постоянно используемый во французской антикоммунистической критике вплоть до наших дней (Becker, Bernstein 1987). После забастовок и манифестаций 1919 года, после споров о введении 8-часового рабочего дня и накануне выборов в палату депутатов обеспокоенная верхушка промышленников (объединенная под названием «экономической группы») поручила карикатуристу Андриену Барреру создание плаката, призывающего голосовать «против большевизма» (хотя в то время французская коммунистическая партия еще не существовала). Заросший, небритый, с выпученными глазами и разъяренным лицом мужик держит в зубах окровавленный нож[423] (илл. 5). В 1934 году в новом контексте мобилизации французских правых и ультраправых накануне создания Народного фронта национальные республиканцы (правые) заказали художнику Пети политический плакат, призывающий «голосовать за Францию» «против лакеев Сталина», используя образ, являющийся вариацией предыдущего. На ноже видны три символа, изображающие «новых подручных Сталина»: три стрелы обозначают Французскую социалистическую партию (S.F.I.O)[424] и Леона Блюма; серп и молот — коммунистическую партию и Мориса Тореза; угольник и компас, символы франкмасонов, — партию радикалов и Эдуара Даладье (илл. 6).

Илл. 6.

Еще задолго до 1968 года этот образ неоднократно перетолковывался. В 1936 году во время правительства Народного фронта плакат Каброля призывал поддерживать уже коммунистов, а «человеком с ножом в зубах» на этот раз был Гитлер, против которого нужно было голосовать. Рисунки на рукоятке ножа отсылали к различным союзам ультраправых, против которых в качестве антифашистского движения выступала Коммунистическая партия. На лезвии ножа отчеканена свастика и имя французского металлургического магната Венделя (De Wendel), обвиненного в финансировании крайне правых, подобно Круппу, который давал деньги нацистской партии (илл. 7).

Илл. 7.

К политическим плакатам Народной мастерской (Atelier Populaire) нужно добавить настенные граффити, которые также способствовали переворачиванию публичной речи этаблированных структур и тому, чтобы выводить «дискурсы на улицу». Подобно плакатам, они ставили с ног на голову властные порядки, поддерживая новые политические направления, но они также отражали и глубинные перемены, перевороты внутренних порядков личности. Слова вроде «желания», «наслаждаться», «испытывать удовлетворение [оргазм]», «любовь», «счастье» расцвели не на плакатах, а в граффити (Tournier 2008). Эти выражения хорошо подвешенного языка нередко переворачивают наши привычные представления и сбивают нас с толку. Рассмотрим саркастическое граффити, способное обескуражить любого, решившегося взяться за социологическое исследование…

«Когда последний социолог будет повешен на кишках последнего бюрократа, разве останутся у нас хоть какие-то „проблемы“»?[425]

Данное высказывание вписывается в целый ряд выражений, где сталкиваются два приговоренных к гибели властных порядка, при этом один из них служит орудием казни другого. Воспроизводя жест, характерный для «Ситуационистского интернационала» Ги Дебора и Рауля Ванейгема, Рене Вьене в первый вечер захвата здания добавляет к настенному панно Университета Сорбонны надпись: «Товарищи! Человечество обретет счастье лишь тогда, когда последний из бюрократов будет повешен на кишках последнего капиталиста»[426] (Viénet 1968). Истоки этого выражения можно найти еще у Вольтера, цитирующего слова Жака Мелье: «Человечество обретет счастье лишь тогда, когда последний из тиранов будет повешен на кишках последнего священника»[427]. Вариации на тему сменяли друг друга вплоть до двойной критики капитализма и деятельности, заключенной в политические рамки, как, например, у ситуационистов: «Человечество обретет счастье лишь тогда, когда последний из капиталистов будет повешен на кишках последнего левака»[428]. В конечном счете, ликвидации подлежала власть не только служителей церкви, тиранов и капиталистов, но также профессиональных политиков и социальных экспертов.

По разнообразию рассмотренных нами форм выражения критики можно понять, почему майские события 1968 года породили столь несхожие и даже прямо противоположные друг другу интерпретации. Сделанное недавно официальное заявление также содержит явное внутреннее противоречие:

«Май 68-го года навязал нам интеллектуальный и нравственный релятивизм. Наследники Мая 68-го навязали нам идею о том, что все является равнозначным, что не существует отныне никакого различия между добром и злом, между истиной и ложью, между красотой и уродством…

Более того — наследие Мая 68-го способствовало воцарению в обществе и политике цинизма. Культ всевластия денег, сиюминутной прибыли, спекуляции, как и извращенный капитализм, — все это ценности, которые нес в себе Май 68-го».

Автор приведенной речи последовательно утверждает две вещи: Май 68-го уничтожил все ценности и одновременно навязал «нам» ценности «спекуляции» и «извращенного капитализма». Это несуразное высказывание, содержащее внутреннее противоречие, могло бы стать еще одним свидетельством разноголосицы интерпретаций 1968 года, если бы эти слова не были произнесены кандидатом в президенты (и будущим президентом Французской Республики) Николя Саркози на митинге в Берси 29 апреля 2007 года, во время его предвыборной кампании. Видеозапись этого выступления свидетельствует, что оратор, прочитав первые две вышеприведенные фразы, отрывается от текста и дополнительно импровизирует: