Михаил Зыгарь - Газпром. Новое русское оружие
Медведев снова улыбается. Примерно за полгода до нашего разговора правительство приняло решение, что цены на газ в России не будут больше фиксированными, а будут рассчитываться по специальной формуле и привязываться к ценам на нефть. Медведев кивает на бутерброды, разложенные перед нами на столе:
– Ешьте, ешьте.
– Спасибо.
– Ешьте. На сытый желудок снижается уровень тревожности. Мы думаем, что в связи с новой формулой цены газоемкость российской промышленности будет постепенно снижаться. И все же мы посчитали баланс газа так, как если бы газоемкость не снижалась. Мы посчитали баланс еще до того, как было принято решение, что цены на газ станут расти. Плюс мы посчитали новые рынки, а новых рынков у нас много, начиная с Китая и кончая Америкой, куда мы собираемся поставлять сжиженный газ. Тут контракты не заключены, есть только прогнозы. Но даже если все эти прогнозы осуществятся, мы в состоянии все эти контракты исполнить. Они обеспечены месторождениями и транспортом. Зима 2005–2006 годов, очень холодная зима, показала, что даже на действующих мощностях мы способны производить не 550 миллиардов кубометров газа, сколько производим сейчас, а 620–630. Сегодня способны, без дополнительных инвестиций. Не говоря уже о том, что мы инвестируем в новые месторождения. Южнорусское месторождение, жемчужина наша, уже введено в эксплуатацию. Двадцать пять миллиардов кубов газа в течение двадцати лет мы на этом месторождении будем производить. Есть план ввода в эксплуатацию новых месторождений. Так что только недобросовестные аналитики или злопыхатели могут говорить, что нам не хватит газа. Ешьте бутерброды.
– А почему тогда вы баланс газа не опубликуете? – спрашиваем мы, жуя бутерброд.
– Потому что есть цифры, которые являются коммерческой тайной. Баланс – это не просто цифры, это распределение газа по месторождениям, по мощностям.
– Чем угрожает вам раскрытие тайны?
– Баланс – это внутренний документ. Все, что принято по международной отчетности, мы публикуем.
Мы, конечно, верим. Но незадолго до этого разговора высокопоставленный сотрудник президентской администрации уверял нас, что полного баланса газа нет даже у министра энергетики Виктора Христенко, правда, Христенко в этом не признается, потому что неудобно министру энергетики не иметь баланса газа. А еще нам рассказывали, что когда на совещаниях Путин спрашивает у Алексея Миллера, хватит ли у России газа на такой-то проект в таком-то году, Алексей Миллер украдкой смотрит в свои бумаги – но так, чтобы никто из сидящих вокруг министров не смог подглядеть, что в них. А через минутку закрывает папочку и отвечает: «Да, Владимир Владимирович, хватит». И никто из министров так и не решался попросить у Алексея Миллера разрешения взглянуть, что там, в этой папочке.
– А почему… – успокаивающее действие бутерброда заканчивается, и мы снова находим повод для волнения. – Почему на Северо-Западной ТЭЦ в Петербурге не было газа?
– Что касается Северо-западной ТЭЦ, – улыбается Медведев, – то строительство ее производилось без заключения договоров о поставке газа. Чубайс думал: уж что-что, а газ я получу, причем по низкой цене. Но нельзя же засеивать поле, не зная, как и кому ты будешь продавать пшеницу. Сейчас договора с РАО ЕЭС заключены, мы обязуемся поставить, а они обязуются купить у нас и оплатить оговоренные объемы газа.
– Но ведь добыча у вас падает? Падает или нет? Или можно считать добычу растущей, только если приплюсовать к вашему газу газ из Туркмении?
– Среднеазиатский газ, во-первых, – говорит Медведев, – имеет предысторию. Он традиционно поставляется на Украину. Во-вторых, любая газовая компания использует не только свой, но и чужой газ. В балансе Газпрома зарубежный газ составляет меньшую долю, чем у любой другой компании мира.
– Так рост добычи газа соответствует росту экономики или нет?
– Мы спрос на газ всегда удовлетворяли, удовлетворяем и будем удовлетворять, особенно в связи с тем, что было принято решение о переходе на новый механизм ценообразования. Некорректно сопоставлять рост экономики с ростом добычи газа в Газпроме. Мы владеем только 68 % доказанных запасов газа в России. Есть еще независимые производители, которые будут наращивать свою добычу. С новой политикой ценообразования независимые производители получат дополнительные стимулы добывать больше газа.
Вот! В этот момент Медведев фактически говорит то же, что и Немцов. Он говорит, что демонополизация рынка газа в России неизбежна. И мы спрашиваем:
– А на каких условиях вы будете пускать независимых производителей в свою трубу?
Медведев улыбается:
– Это еще один миф, что мы никого не пускаем. Независимый производитель может заключить с нами договор, в котором будет написано только, какой объем газа и в какой срок мы должны транспортировать. Там не будет пункта о том, что мы можем независимого производителя в трубу не пустить. И поскольку добыча на наших старых месторождениях падает, в нашей системе появляются резервы. Так что мы будем счастливы заполнить эти резервы газом независимых производителей. Хотя компания и монополист, но наша деятельность регулируется законом.
Получается, что дело вовсе не в том, насколько велик Газпром и насколько зависят от него отечественные и зарубежные потребители газа. Дело в том, какими законами регулируется газпромовская монополия. Медведев принимается рассказывать нам, что физически разделить Газпром на несколько конкурирующих компаний невозможно.
– Газ – это особое животное, – говорит Медведев. – Надо учитывать, что газовый рынок отличается и от рынка нефтепродуктов, и от рынка электроэнергии. Надо учитывать роль инфраструктуры. В Великобритании есть успешный опыт разделения газовой системы на несколько частей. В США газотранспортная система развивалась из нескольких центров. Но в Советском Союзе газотранспортная система создавалась как единый централизованный механизм. Поэтому разделение Газпрома не приведет к конкуренции. К конкуренции приведет новое ценообразование, которое позволит конкурировать Газпрому и независимым производителям.
Мы спрашиваем Медведева, честная ли получится конкуренция. Честно ли, что, покупая не слишком профильные для себя нефтяные компании, Газпром накачивает нефтью компанию Gunvor, принадлежащую другу президента Путина. Честно ли, что Газпром уступает свою страховую компанию банку «Россия», который принадлежит другу президента Путина. Честно ли…
– Послушайте, – перебивает Медведев, впрочем, все еще улыбаясь. – Неужели вы и вправду думаете, что транспортировку нефти можно вот так отдать другу, брату или свату? Вот если, предположим, я дам вам танкер нефти по цене ниже рыночной или даже и вовсе даром. Что вы станете с этой нефтью делать? У вас нет инфраструктуры, покупателей, опыта. А у компании Gunvor есть.
В это самое время в маленькой комнате, примыкающей к кабинету Медведева, звонит телефон. Зампред правления Газпрома быстро встает, извиняется, идет в эту маленькую комнатку, закрывает за собой дверь и говорит там по телефону так, что мы не слышим. Мы сидим одни в огромном пустом кабинете. Мы чувствуем себя более или менее так же, как чувствовали себя в тундре. Вокруг – пустота. Мы никогда не узнаем, с кем и о чем говорит сейчас Медведев в своей маленькой комнатке. Пройдет еще много времени, прежде чем мы узнаем, будет ли российская власть естественным ходом развития экономики вынуждена пустить в газпромовскую трубу независимых производителей, демонополизировать газовую отрасль и, как следствие, демонополизировать политику и вообще жизнь в стране. Или, наоборот, в угоду политическим интересам, Газпром будет укреплять свою монополию до тех пор, пока она не приведет к газовому кризису, стагнации экономики, ссорам с соседями, замерзающим городам, митингам, бунтам.
Мы не знаем. Медведев выходит из своей комнатки, кивает на звонивший там телефон и, улыбаясь заговорщически, говорит нам:
– Это звонил не президент Путин.
Послесловие
Россия в трубе
10 декабря 2007 года все мировые СМИ сообщали: «Человек Газпрома станет новым президентом России». Четыре человека пришли к президенту Владимиру Путину и сказали ему, что хотели бы видеть следующим президентом России председателя совета директоров Газпрома Дмитрия Медведева. А президент Владимир Путин взял да и послушался этих четверых. Журналистам во всем мире было ясно, что эти четверо на самом деле ничего не решали – они просто зашли по команде в президентский кабинет, проговорили перед камерами заранее отрепетированный текст (вернее, говорил всего один из них – спикер Госдумы Борис Грызлов, остальные лишь многозначительно кивали). Тысячам политических обозревателей во всех странах мира казалось, что то ли Газпром окончательно подмял под себя российское государство, то ли российское государство окончательно слилось с Газпромом.
