Живой Журнал. Публикации 2019 - Владимир Сергеевич Березин
Но теперь ему снился ледяной мир, который он только что покинул, и бесшумное движение таинственных существ под твёрдой поверхностью океана. Лейтенант всегда пытался заговорить с ними, но ни разу ему не было ответа. Только тени двигались под белой скорлупой.
Сейчас ему казалось, что эти существа прощаются с ним.
К полудню «Великомученик св. Евстафий» стал на ровный киль.
Корабль стал лёгок, как сухой лист.
За два года странствия многие внутренние переборки были сожжены.
Огню было предано всё, что могло гореть и греть экипаж. Но теперь запас истончился и пропал, как и сам лёд, окружавший его.
Северный полюс не был достигнут, но они остались живы.
Неудача была расплатой за возвращённое тепло, и мученик-наставник печально смотрел с иконы в разорённой кают-компании.
Теперь вокруг них лежал Атлантический океан, серый и безмятежный. Матросы уже не ходили, а ползали по палубе. Они сами были похожи на тени неизвестных арктических богов, загадочных существ, что остались подо льдами высоких широт.
Они подняли паруса и начали самостоятельное движение на юг.
В этот момент лейтенант пожалел, что отпустил штурмана на Большую землю. Полгода назад штурман Блок и ещё девять человек ушли по льдам в направлении Земли Франца-Иосифа, чтобы искать помощи.
Но это было объяснение для матросов — на помощь лейтенант не надеялся.
Он надеялся на то, что хотя бы эти десять человек выживут и вернутся в большой мир, где снег и лёд исчезают весной.
И в этот мир тепла и травы попадёт также сундучок, который взял с собой штурман.
В сундучке были отчёты и рапорты морскому министерству, письма родным и две коробки с фотопластинками.
— Ничего, поэты всегда выживают, — сказал штурман в ответ на немой вопрос лейтенанта.
Штурман действительно пописывал стихи и даже напечатал пару из них в каком-то по виду роскошном журнале. Стихи лейтенанту не понравились, но он не стал расстраивать штурмана. Он взял под козырёк, наблюдая, как десять человек растворяются в снежном безмолвии. Собак уже не осталось, и они волочили сани с провизией сами.
Но это было полгода назад, а сейчас, стоя на палубе, лейтенант пожалел, что отпустил штурмана.
Океан лежал перед ним, как лужа ртути.
Ещё несколько дней, и они окажутся на торговых путях, где из Старого Света в Новый движутся огромные плавучие города.
В этот момент прямо по курсу на неподвижной поверхности возник бурун.
Лейтенант сперва решил, что это кит, но бурун тут же вырос в стальной пень над гладкой поверхностью океана. Лейтенант видел такие в кронштадской гавани — железные рыбы, обученные плавать под водой. «У них есть радио… Или там радиотелеграф, это ведь тоже сгодится», — успел подумать он.
Но в этот момент от железной рыбы отделилась пенная струя.
Радиостанция на подводной лодке действительно была — мощный «Телефункен», радиусом действия в сто сорок миль.
Но командир лодки старался им пользоваться пореже, соблюдая скрытность. Это бесило штабных связистов, но внезапно оказалось, что капитан угадал то, что не мог никто предвидеть.
Он будто предчувствовал, что русские поднимут сигнальную книгу с ушедшего на дно крейсера «Магдебург». Теперь и русские, и англичане свободно читали секретные радиограммы, а вот радиограмм с этой лодки не читал никто.
Их не было.
Но у капитана и без целеуказания был особый нюх — он появлялся именно там, где англичане пытались прорвать блокаду.
Будто сказочный волк, он потрошил беззащитных овец, ничуть не боясь их вооружённых пастухов.
Как-то раз он расстрелял как в тире целый конвой — четыре корабля. А потом снова растворился в холодном тумане Атлантики.
Начальство не любило его за излишнюю самостоятельность. Подчинённые, впрочем, подчинялись: как дети — отцу.
Даже в штабе его звали «Папаша Мартин». У капитана было много имён — Мартин Фридрих Густав Эмиль… Но у всех них было много имён — штурмана звали Райнер-Мария, лейтенанта-торпедиста — Георг Теодор Франц Артур, а врача — Готтфрид Фриц Иоганн.
Готтфрид был сыном лютеранского пастора, и оттого к обычному цинизму военного врача примешивался особый фатализм.
Во время подзарядки батарей они наблюдали грозовой фронт.
Райнер в очередной раз рассказал, как в прежней жизни он летал бомбить Лондон.
Райнер прежде летал на «цеппелинах», но по странному желанию и чьей-то протекции перевёлся на флот.
Тогда тоже была гроза, и Райнер вдруг увидел, что вся гондола озаряется тусклым голубым светом.
Раньше он никогда не видел такого: стволы пулемётов горели голубым пламенем, вокруг голов экипажа сияли нимбы, будто на иконах. Огни святого Эльма сияли повсюду, а «Цеппелин» шёл через чёрное облако, волоча за собой мерцающий хвост.
Когда Райнер решил уточнить координаты, то циркуль ударил его током. Разряды электричества кусали экипаж, как пчёлы, защищающие улей.
Но самое страшное было впереди — дирижабль шёл прямо на грозовое облако, и вот стена из молний поглотила его.
— Знаете, господин капитан, — задумчиво сказал Райнер, — если бы в ту минуту хоть один мотор отказал бы… Но вам понятно. Корпус стонал, я никогда не думал, что он может издавать такие звуки. Нас спасло чудо — ведь над головой у нас водород, и одна только вспышка…
Слушая его, капитан понял, отчего в голове у штурмана воздушная война мешается с войной на море.
Накануне они сидели за крохотным офицерским столом, и капитан меланхолично спросил:
— Райнер, скажите, милый, отчего вы пошли на флот? Это ведь ошибка романтиков — сидеть в стальном гробу, обоняя немытые тела экипажа. Вы же летали на «Цеппелине» — птица смерти, огонь с небес и всё такое.
Штурман пожал плечами. Он и сам думал об этом. Последнее время «цеппелины», бомбившие Лондон, шли над облаками, чтобы их не замечали английские прожектора.
Только один наблюдатель висел внизу на длинном тросе. Это было очень поэтично — он один, как ангел смерти, летел бы под облаком, откуда сыпались бомбы. Огненные цветы прорастали между домов — как в последние времена.
Но штурман, помолчав, сказал правду:
— Я хотел увидеть чудовищ.
— Чудовищ?
— Да. Среди волн, у полярных льдов живут древние боги. И главный из них — гигантский осьминог, которому чужды сострадание и
