Лев Вершинин - Россия, которую мы догоняем
Теперь согласованная выгрузка выглядела как «дезертирство». Люди работали, ни о чем не подозревая, а инициаторы интриги уже вовсю накручивали Бен-Гуриона, требуя срочно арестовать Бегина и распустить «Иргун». Знал ли сам премьер, что его держат за болвана, неведомо по сей день, но что он был в истерике, очевидно, и все его речи в этот день были выдержаны строго в тоне «Или мы, или они». Для конфискации оружия был срочно вызван с фронта батальон майора Даяна, укомплектованный молодежью из самых левых кибуцев, и как только он прибыл на место, командующий зоны, в которой происходила разгрузка, объявил «ревизионистам» ультиматум: сдать оружие «в течение 10 минут». Срок явно нереальный, — по признанию самого автора приказа, он был дан специально, чтобы «не дать командующему “Иргун” времени для долгих размышлений и получить преимущество внезапности», — и в итоге был таки открыт огонь. Шесть «иргуновцев» были убиты мгновенно, остальные залегли и, отстреливаясь, убили двух бойцов Даяна (сам он доказывал, что его бойцы огня не открывали, но свидетелей обратного было слишком много). Позже стало известно, что в это же время в разных местах страны прошли стычки между «иргуновцами», устремившимися на помощь Бегину, и отрядами, имевшими задачу не пропускать. Огонь по «дезертирам» открывали без предупреждения, несколько «иргуновцев» были убиты. Тем временем у места выгрузки появился канадский эсминец (как бы случайно) и обстрелял «нарушителей моратория». На борту появились убитые, и Бегин, — он уже поднялся на борт, — приказал идти в Тель-Авив, надеясь, что на виду у множества людей власти постесняются продолжать в том же духе. Одновременно он выпустил собственный манифест, выражавший полную лояльность правительству и полное же непонимание происходящего, прося о диалоге. Его, однако, никто не собирался слушать.
Глубокой ночью корабль подошел к Тель-Авиву и был посажен на мель, — по мнению Ури Мильштейна, «специально, в знак отсутствия черных замыслов». По большому счету, теперь, когда свидетелями стали все желающие, груз, согласно условиям перемирия, выгружать вообще было нельзя, однако Бегина это мало интересовало. Он привез оружие, он обязался сдать его правительству, правительство учинило беспредел, и теперь оставалось или уводить «Альталену» (что было уже технически невозможно), или высаживаться на берег. И в этот самый момент, как официально считается, БенГурион лег спать, получив заверения ближнего круга, что все в порядке и «Альталена» уже сдалась. А когда проснулся, узнал, что все совсем не так: «иргуновцы» ночью все же начали переправлять на берег, занимая позиции у штаба ударных рот «Хаганы». Началась очередная истерика на грани инфаркта. Премьера уже не надо было даже накручивать, он убедил себя, что Бегин пришел по его социалистическую душу, и был готов на все. Ни о каких переговорах речи не было, пытавшимся возражать затыкали рты. Был отдан приказ изымать все оружие без каких-либо условий, а при малейшем неподчинении открывать огонь, причем премьер отверг любые варианты «мирного» или «бескровного» захвата судна. По его мнению, «только полное уничтожение груза» могло «предотвратить гражданскую войну». Судя по всему, — во всяком случае, так полагает Ури Мильштейн, логика которого мне кажется убедительной, — Бен-Гурион сознательно шел на обострение, стремясь «политически растоптать Бегина» и ради столь святой цели жертвуя даже позарез необходимым армии оружием. А тем временем на набережной собралась огромная толпа, и далеко не все хорошо отзывались о правительстве, и очень многие сочувствовали попавшему как кур в ощип главе «Иргуна». В этот момент, последуй с «Альталены» приказ, «ревизионисты», которых в столице было немало, могли легко устроить переворот и смести правительство: как вспоминал Амихай Паглин, глава оперативного штаба «Иргун», ему несколько раз предлагали «если потребуется, изничтожить (wipe out) Бен-Гуриона и его кабинет». Однако дисциплина в организации была железная, и хотя в какой-то момент сил у «ревизионистов» было больше, чем у правительства, действовать без прямого разрешения никто не смел, а с «Альталены» указаний не поступало: позже Бегин заявил, что ему было бы достаточно «лишь пошевелить пальцем», чтобы уничтожить Бен Гуриона, который «был так смел, поскольку знал, что я не пошевелю». Вероятно, так оно и есть, — во всяком случае, по мнению Джеральда Сапира, «имей они дело не с Бегином, а с Шамиром или даже Елин-Мором, приказ атаковать вряд ли мог бы иметь место».
В целом ситуация сложилась сюрреалистическая. Правительство требовало «максимальной суровости». Причем предельно категорично. Некоторые исследователи, типа того же Шмуэля Каца, уверены что «вся история с затоплением “Альталены” была попыткой убийства Бегина, до конца не верившего в интригу и опрометчиво поднявшегося на борт». Однако охотников быть максимально суровыми не очень-то наблюдалось даже среди идеологически подкованных ребят из «Хаганы». Генералы колебались, «плохо слышали» по телефону, их отстраняли, присылали других, более решительных. План разбомбить судно нафиг с воздуха пришлось отменить в связи с отказом летчиков, причем на очередную просьбу (уже не приказ) начальства, один из самых лихих асов Израиля капитан Уильям Лихтман (доброволец из США) ответил: «Я приехал сюда, чтобы драться с арабами. Это то, что я знаю, и это то, что меня интересует», пообещав своим подчиненным, что каждому, кто посмеет согласиться, лично всадит «пулю в глотку. Это будет лучшее, что я сделаю в своей жизни». Примерно также повели себя и артиллеристы — с огромным трудом удалось уговорить только двоих, добровольца из Кейптауна и бывшего советского офицера. На одно орудие хватило. Учитывая, что на «Альталене» пушек, причем более современных, было куда больше и снарядов хватало, подавить эту недобатарею Бегину не составляло никакого труда, но это был Бегин, и потому стрельба прошла безнаказанно. На судне начался пожар, и капитан, вопреки приказу лидера «Иргун», намеревавшегося умереть, но не сдаться, приказал оставить корабль, — и с берега начали стрелять по спасавшимся вплавь. Естественно, впоследствии и Бен-Гурион, и военные это отрицали. Но неубедительно. Факт же расстрела и сразу, и позже подтвердили слишком многие. И Монро Файн, капитан «Альталены», американский гражданин, никак не заинтересованный в политике. И бойцы отряда, стрелявшего по судну. И очевидцы, два добровольца из Англии. И даже один из руководителей обстрела, будущий премьер Ицхак Рабин, объяснявший спустя годы, что «Старая ненависть к этим людям, которую несли в себе наши люди, нашла выход в силе огня». Впрочем, есть мнение, что именно он и отдал приказ стрелять по плывущим.
В гавани царила анархия. Вообще, ситуация висела на волоске. Несмотря на то, что в город уже стягивались армейские подразделения (а если точнее, части, сформированные из бывших партийных отрядов социал-сионистов), получившие приказ «восстановить порядок и разоружить мятежников». Однако исход противостояния, получившего кодовое название «Операция Техор», мало кто мог прогнозировать: «фашистов» (Бен-Гурион иначе их уже не называл) было меньше, но качество бойцов было очень высоким, и командование «Иргуна» заявило, что готово сражаться. Начались перестрелки, далеко не всегда завершавшиеся удачно для правительственных сил, трупы уже исчислялись десятками. И вновь, уже второй раз (первый, как мы помним, был во время операции «Сезон»), гражданскую войну предотвратил Бегин. Его выступление по радио вошло в историю как «речь слез», — обычно сдержанный и спокойный, на сей раз он был на пределе. Правительство ведет себя, как последние подлецы и двурушники, — заявил он. — Бен-Гурион совершил «не только преступление, но и глупость», пытаясь физически устранить политического оппонента и приписывая оппоненту то, чем болен сам. «Этот дурак, этот слепой идиот» не понимает, что у бойцов «Иргуна» тоже есть предел терпения, а мертвый Бегин не сможет помешать им «разобраться с интриганами». Однако, пока он, Бегин, жив, «Иргун» «ни при каких обстоятельствах» не откроет огонь. «Не будет гражданской войны, когда враг стоит у ворот. Да здравствует Израиль!». Через несколько минут после завершения речи штаб «Иргуна» отдал всем подразделениям приказ складывать оружие. Починились все. Около 300 человек было задержано, пятеро из них официально арестованы за «мятеж», однако вскоре, в связи с полным отсутствием доказательств, освобождены. Социалисты бились в оргазме. Сам Бен-Гурион пытался сохранять сдержанность, удовлетворенно отмечая, что «предотвратил большое несчастье, спас демократию и уберег сионистскую мечту от погружения в фашизм», но инициаторы интриги эмоций не скрывали. «У меня было ощущение праздника, — докладывал партийному активу будущий премьер Леви Эшкол. — Мы раздавили голову этой гадюке. Когда дым начал подниматься над кораблем, я почему-то увидел перед собой развалины Бастилии». Следует отметить, повод ликовать у социал-сионистов имелся: не мытьем, так катаньем, опаснейшего оппонента наконец поставили на колени. Разоруженный «Иргун» был распущен, его отряды в составе ЦАХАЛа — расформированы, а бойцы рассеяны по «идеологически правильным частям». Заодно то же самое сделали и с ЛЕХИ. Боевые части обеих «ревизионистских» организаций как самостоятельные подразделения остались только в «автономном» Иерусалиме.
