Лев Вершинин - Гопакиада
Впрочем, все это уже было не так важно, главное, что поляки, официально объявив о необходимости помочь союзнику, 26 апреля 1920 года начали вторжение на Советскую Украину, уже 7 мая войдя в Киев. По отношению к союзнику вели они себя довольно высокомерно, отослав «украинскую дивизию» куда подальше, на третьестепенный участок фронта, а после занятия Киева не пустив «головного отамана» в его собственную столицу, руководить которой стала польская военная комендатура. В письмах Петлюры министрам все это описано без особого восторга, но и без недовольства, выражать которое он, в связи с военной цензурой, видимо, опасался.
Не обошлось, правда, и без маленьких радостей: с разрешения поляков в нескольких уездах была проведена мобилизация, и не все мобилизованные разбежались. А кроме того (о радость!), нашлись, наконец, части, ходившие в «зимовый поход». Так что теперь «украинское войско» опять как бы существовало, а «головной отаман» опять им командовал, хотя, естественно, под присмотром поляков.
Дальнейшее общеизвестно, посему провал польского наступления, контрнаступление союзных войск РСФСР и Советской Украины, «чудо под Варшавой» и прочие трюизмы опустим. В рамках темы для нас важно лишь то, что после отступления поляков «армия УНР» поспешно отступила в южную Галицию, где основной стратегией ее стало не попадаться на пути 1-й Конной, с чем Петлюра справлялся довольно успешно, и надеяться на скорое перемирие. Однако когда 18 сентября перемирие таки было подписано, поляки, как оказалось, не только забыли включить в текст хотя бы малейшее упоминание про УНР (что, учитывая близкое к панике состояние Ленина, могло бы сыграть немалую роль), но и вообще ни словом не помянули «украинскую армию», юридически ставшую, таким образом, чем-то вроде крупного бандформирования. 10 ноября при первом же намеке Красной Армии на движение петлюровские отряды покатились назад, к границе, и 21 ноября перешли на польскую территорию, где гостеприимные союзники сперва разоружили «дорогих гостей», а затем, объявив их интернированными, загнав в несколько лагерей в центральной Польше, где воины «головного отамана», голодая и холодая, быстро теряли человеческий облик. «Без теплой одежды в мороз, — печалился постфактум генерал Удовиченко, выбравший время навестить в лагере боевых товарищей, — на ногах — что попало: тряпки, дырявые сапоги, рваные ботинки». Все «оборванные, почти голые, — вторит генералу сопровождавший его Исаак Мазепа. — Пришлось распорядиться для босых заготовить лапти». В переписке «головного отамана» нет и таких упоминаний, что, впрочем, и понятно: в тот момент главной его заботой было любой ценой добиться присутствия на польско-советских переговорах в Риге в качестве воевавшей стороны. Увы, поездку в столицу Латвии хотя бы в качестве частного лица поляки ему строго-настрого воспретили, поскольку в Риге вели переговоры с делегацией Харьковского Советского Правительства, признанного ими законной властью Украины — даже без денонсации предшествующего договора с Петлюрой.
Последняя стратегема
О последующем, вопреки привычке, с иронией не получится. Если до сих пор я чисто по-человечески понимал «головного отамана», видевшего, что Украина раз за разом отторгает его идеи, но все же цеплявшегося не за соломинку даже, а за солнечный блик на воде, то сейчас понимать отказываюсь. «Правительство УНР, во главе с Головным Атаманом, С. Петлюрой, — рассказывает генерал Удовиченко, — принимая во внимание просьбы повстанцев, постановило: выслать на Украину значительную боевую группу, дав ей задачу пробраться через пограничные охранения, вступить в бой с ближайшими советскими частями и — на их счет вооружившись — разжечь по всей Украине пламя восстания (…) Задача, поставленная группе, была тяжелой, даже безумной». Не стану спорить с заслуженным, хоть и многократно битым генералом. Скажу больше. Не просто тяжелой и не только безумной, но и преступной. И погодите, мои потенциальные «оранжевые» читатели! Прежде чем одностайно кидаться на меня за такие слова, задумайтесь. Я знаю: у некоторых из вас — пусть и не всегда — это получается.
Так вот.
Самых отборных своих людей (если накануне «зимового похода» при Петлюре оставались только фанатики Идеи, то в Польшу за многократно битым вождем ушли фанатики втройне).
Людей, запредельно измученных годом пребывания в лагерях.
Истощенных на лесоповале (поляки никого не кормили даром).
Раздетых и разутых (помните те лапти, о которых «распоряжался» добряк Мазепа?).
Не имеющих нормального оружия (его предлагается обрести в бою).
Вот этих самых людей «головной отаман», обитающий отнюдь не в лагере, а в уютном отеле на полном пансионе польского Генштаба, решил бросить в рейд на Украину, якобы на поддержку неких мифических якобы «повстанцев», якобы просящих якобы «уряд УНР» о якобы поддержке. Прекрасно зная (уж чего-чего, а информации у него достаточно), что ничего подобного не существует в природе. С единственной (если он не идиот, а он не идиот), возможной, целью: показать Варшаве, а ежели пофартит, то и Парижу, а если совсем повезет, то и самому Лондону, что его еще рано списывать со счетов, что есть, есть еще порох в пороховницах! Ведь вышла же, пусть и не слишком ярко, затея с «зимовым походом», так почему же?
И что самое поразительное, люди, своими глазами видевшие, как относится к ним население Украины, в очередной раз верят своему командующему. В ночь на 4 ноября 1921 года «ударная колонна армии УНР» (около 1000 штыков) во главе с «генерал-хорунжим» Юрком Тютюнником, перейдя границу, начинает движение на Киев. Поскольку после Рижского мира никто ничего подобного не ждал, эффект внезапности играет должную роль. Несколько мелких продотрядов, захваченные врасплох, отступают; сотня селян, злых на продотрядчиков, вступают в отряд; несколько сел, а затем даже и городок Коростень на несколько часов становятся «территорией УНР». Однако удерживать позиции сил нет, и петлюровцы, отступив, продолжают идти на Киев через леса, понемногу влезая в «мешок», подготовленный красными, — в первую очередь силами Школы Украинских Курсантов под командой бывшего гетманского генерала Сокиры-Яхонтова. А население не поддерживает и даже не сочувствует, и обещанные «головным отаманом» повстанцы, как выясняется, в лучшем случае — группки в два-три лесных бандита, вовсе не горящих желанием умирать ни за какую Идею. О Киеве уже никто не думает. Командир принимает решение поворачивать назад, в Польшу, но прорваться и вывести из «мешка» ему удается только часть «ударной колонны». Отставшие были разгромлены у села Миньки украинской конной дивизией Котовского. 359 человек, взятых в плен, пошли под трибунал в селе Базар и расстреляны как «бандиты». Которыми с точки зрения юстиции и являлись. Ибо поляки, закрывшие глаза на подготовку рейда (как и в случаях с отрядами Савинкова), в ответ на запрос Москвы, как понимать столь вопиющее нарушение соответствующей статьи Рижского мира, ответили, что знать ничего не знают, а Петлюра был лишен права делать заявления. Как говорят, узнав от Тютюнника подробности, «головной отаман» плакал…
Глава XXI
Язык до Киева
Первые на селе
Возможно, кого-то это и удивит, но вскоре после окончательного краха УНР многие ее лидеры и активисты — вплоть до премьера Винниченко и «президента» Грушевского — начали просить Советскую власть о прощении и разрешении вернуться. Получив же разрешение и вернувшись, с изумлением и радостью выясняли, что жизнь не кончена, им готовы предложить весьма серьезные посты и не возражают — разумеется, при условии хорошего поведения — против участия в политической жизни.
А ларчик открывался просто. Подход большевиков к национальному вопросу был прагматичен до крайности. В понимании Владимира Ильича, фанатичного марксиста, языковые, культурные и прочие мелочи какую-то роль если и играли, то сугубо вспомогательную. Как инструмент, помогающий пролетариату привлечь к процессу разрушения «национализма большой, угнетающей нации» «национализм нации маленькой, угнетенной». Морковка перед носом у ослика, короче говоря, и не более того.
Исчерпывающей иллюстрацией к чему служит уже цитированная заочная беседа кремлевского мечтателя с Винниченко. Если кто забыл, напомню: стремясь заручиться поддержкой или, на худой конец, хотя бы нейтралитетом РСФСР в борьбе с гетманом, «петлюровский» премьер готов был идти на самые широкие политические уступки, вплоть до установления власти Советов. Однако твердо стоял на том, что «диктатура украинского языка для нас так же важна, как для вас диктатура пролетариата», пояснив своему близкому сотруднику Конисскому спросившему о причине столь жесткой позиции по, казалось бы, не самому важному вопросу, что «лучше быть первым на селе, чем вторым в городе; раньше русские писатели издавали книгу за книгой, а меня, как писателя, затирали, и с этим должно быть покончено». Со своей стороны, Ленин заявил посреднику, Христиану Раковскому что главное — это Советы, а «украинских языка, если надо, мы признаем хоть два».
